Месть психиатра
Шрифт:
Была у Эдуарда мечта, одна единственная. И мечтал он не о науке, – в ней он добьётся всего сам. Мечтал он, чтобы с неба – или ещё откуда – на него свалилось много денег: они были нужны для матери, – чтобы он сам, ни на что второстепенное не отвлекаясь, мог спокойно заниматься своими любимыми полимерами.
Глава 4
Николай открыл дверь своим ключом. Разувшись в прихожей, окликнул мать, и поняв, что её нет дома, прошёл в свою комнату. За целый день у него не было и крошки во рту, но услышанное от Степана о собственных способностях отбило желание есть. Он плюхнулся в кресло и задумался о друзьях.
Вместе они дружили более восьми лет. До сего времени в них, вернее, в каждом из них, он был
Если бы он был женщиной, возможно, сейчас плакал и рвал на себе волосы от душевной боли, но будучи мужчиной, лишь время от времени скрежетал зубами, когда боль становилась не выносимой. Николай просто сидел и боролся с болью. Весьма успешный врачеватель человеческих душ, сейчас был бессилен. Он мог понять и объяснить многое в поведении человека, но случившееся с ним не поддавалось ни каким критериям и было за пределами его понимания жизни. Позже вспомнил, что мать ещё вчера говорила, что у Семён Николаевича день рождения и поедет к нему. “Сегодня он её точно не отпустит и оставит у себя”, – Благодарность судьбе за то, что может побыть один, теплотой окатило душу. Он не слышал, как звонил телефон, не вёл счёт времени, а просто сидел, слушая образовавшуюся пустоту в своей душе, и боролся с болью. Если бы мог сейчас умереть, то с радостью бы это сделал, – так сильно болела душа! Не сомкнув глаз, всё так же в кресле просидел всю ночь. А когда наступило утро, и зазвонил телефонный будильник, Николай встал с кресла, умылся и пошёл на работу.
Двухэтажная, построенная много лет назад психиатрическая больница с её некрасивой краской фасадных стен, с разбитыми во многих местах ступеньками центральной лестницы, выглядела весьма удручающе. Ей требовался по меньшей мере ремонт, но администрацию, это вовсе не волновало. Внутреннее убранство больницы ничуть не уступало по уродству внешнему. Длинный коридор, хотя хорошо освещался, но всё равно казался мрачным. Тягостный тёмно-синий цвет его стен, привинченные к полу синие скамейки способствовали ещё большему помутнению рассудка несчастных пациентов, бессмысленно бродивших по этому коридору значительную часть дня. Комнаты, где обитали больные, находились по обе стороны коридора. В каждой палате лежало по шесть человек. Из удобств – раковина с горячей и холодной водой, но туалет на весь этаж – один. Он располагался в конце коридора, рядом с кухней и столовой. Скудного бюджета больницы едва хватал на еду для больных и на лекарства первой необходимости. Оттого кормили плохо, но высокий профессионализм врачей творил чудеса. Лечение больные получали хорошее и этот факт сглаживал все бытовые неудобства. Жалоб на больницу не поступало, по причине этого с ремонтом не торопились.
Николай работал врачом-психиатром в этой больнице уже пять лет. Сюда он пришёл сразу же после ординатуры. Врачом стал под нажимом матери. Они жили вдвоём: отец много лет назад ушёл из семьи, но мама второй раз замуж не вышла. Одинокий разведенец – Семён Николаевич – давно ухаживал за ней, предлагая руку и сердце, но мать всё никак не решалась выйти за него. Она работала лаборанткой в химической лаборатории при Академии наук, и, хотя не питала к химии никаких чувств, не уходила оттуда из-за сына, который, напротив, был одержим этой наукой. Всеми правдами и неправдами она поставляла ему всякого рода пробирки, колбочки, некоторые реагенты. В прошлом мать мечтала стать врачом, но обстоятельства сложились так, что она не смогла выучиться. Свою любовь к медицине она навязала сыну, уговорив его поступить в медицинский университет.
Но, даже учась на лечебном факультете, Николай увлечённо занимался химической фармацевтикой, посещая всевозможные кружки, против чего мама тоже возражала, считая фармацевтику не мужским делом. Когда необходимо было выбрать специализацию, Коля выбрал психиатрию. Эта наука была ему близка: он любил копаться в глубинах человеческих душ, хорошо в них разбирался, умел найти подход к каждому больному. И теперь, по прошествии нескольких лет, был даже благодарен матери за привитую ему любовь к медицине. Психиатрия нравилась ему все больше и больше.
– Николай Владимирович, у вас что-то случилось? Вы на себя не похожи, у вас совершенно седые виски, – это первое, что он услышал от коллег, входя в здание больницы. Они с участием смотрели на него, старались разговорить, вывести на откровения.
– Да просто всю ночь не спал, – он пытался отшутиться, но улыбнуться не получилось.
Николай не пошёл на планёрку, а отправился сразу же к себе в кабинет, чтобы начать приём больных. Ему хотелось побыстрей окунуться в дела, чтобы отвлечься от произошедшего. Среди больных почувствовал себя немного лучше, и они даже стали ему роднее. Слушая их выдуманные рассказы о себе, он, как никогда ранее, понимал их, отчётливо видел причины, вызвавшие расстройства их психики, ибо подобное ощущал сейчас и сам.
Вас, как и меня, предали или не поняли. Вам, как и мне, кто-то близкий, родной наплевал в душу, вонзил просто так, ни за что, нож в спину и попал в самое сердце. Вы, как и я, не можете понять, за что, и потому начался разлад в ваших душах. Ваше внутреннее «я», вступило в борьбу с вашим сознанием, которое уверяет вас, что такова реальность, что в мире нет ничего постоянного, что дружба, любовь – пустой звук, что вы одни в этом мире и полагаться вам не на кого. Близкие люди – это те самые монстры, готовые в любую минуту нанести вам удар. Что поделать? С этим надо жить. Вам тяжело, ваши старые ценности разрушились прежде, чем вы научились жить по-другому, оттого и возникла болезнь. Какое неправильное слово! Это вовсе не болезнь. Это альтернатива прежней жизни. Вы ведь должны были куда-то спрятаться, чтобы переждать, прежде чем научитесь жить по новым правилам. Да, да, именно так. Переждать, …переждать. А что остаётся делать? Как жить, когда тебя не принимают, тебя не слышат?.. Остаётся пережидать, пока как-то не удастся приспособиться: жить без дружбы, без любви, без надежд, а, значит, и без потерь.
И чем больше он слушал истории, тем отчётливее понимал, что душевная доброта повинна во всём. Жестокость и бессердечие – спасение от разлада в душе, а значит – спасение от болезней. Уходил Николай с работы совсем другим человеком. Он ясно понял, как надо жить, чтобы не было больно. ” Я им отомщу”, – это последнее, что подумал он о друзьях, прежде чем забыть эту историю и погрузиться в совсем другие мысли.
По дороге домой он забежал в магазин и купил краску для волос. Он надеялся, что мать куда-нибудь отлучилась, и он успеет покрасить волосы, прежде чем она увидит его таким. Его ожидания не оправдались: мать вышла навстречу, как только услышала поворот ключа во входной двери, и уже включила свет в прихожей.
– Здравствуй, родной, – мать нежно обняла его. – Почему ты вчера ничего не поел?
– У Стёпки поел досыта, больше не хотелось, – сказав это, сделал попытку быстрее прошмыгнуть в ванную, но мать схватила его за руку.
– Постой-ка, – встревоженным голосом она задержала сына и приподнялась на цыпочки, присматриваясь к его волосам. – Боже мой, да у тебя виски седые! И вокруг глаз морщинки. Что случилось, сынок? – В её взгляде было столько страха, что Николай поспешил успокоить мать.
– Ничего у меня не случилось. Просто старею.
– Да, это в двадцать шесть лет-то?!
Мать пошла вслед за сыном, который отправился мыть руки.
– Сыночек, скажи правду, ну пожалуйста! Вчера с утра у тебя был нормальный цвет волос. Что произошло? Мать не давала закрыть дверь в ванную.
– Я тебе честно говорю: ничего у меня не случилось. Позволь закрыть дверь, я хочу в туалет.
Мать покорно отошла от двери, но уходить не собиралась. Как только он вышел, вновь кинулась к нему с расспросами. Николай, понимая, что она не отстанет просто так, решил соврать.