Месть русалок
Шрифт:
Она сделала, что могла, чтобы вычистить его, но не смогла никак скрыть заплаты и прорехи в грубой, ветхой материи. Но будь оно даже совсем новым, это было платье простой крестьянки, совершенно не подходящее для леди, которая должна предстать перед королем Англии.
Но никто не удосужился прислать ей какой-нибудь иной наряд, и ей пришлось надеть единственное платье, которое у нее было. Кайла спокойно встретила взгляд Генри, даже не мигнув. Стоящий возле нее Роланд чуть приподнял бровь.
– Ваше величество, – сказал он, отступив на шаг, чтобы встать рядом с Кайлой.
– Ну
Комната была полна придворными, министрами, явившимися с визитом, рыцарями. Они стояли большими и маленькими группами, кто прячась в тень, кто, наоборот, стараясь быть на виду; огонь от камина и от сотни свечей блестел на доспехах и оружии, изредка вспыхивая на драгоценных камнях, украшавших шеи, руки и костюмы придворных. Кайла видела, что с ее появлением возникло явное напряжение, все уши повернулись в их сторону, стремясь не пропустить ни единого слова.
Кайла подошла ближе к огню, пытаясь хоть немного согреться. Холод пробирал ее до костей. Генри и Роланд при этом ее движении замолчали, и Кайла поспешно отступила назад, не желая делать или говорить что-нибудь, что от нее ожидали. Хватит уже того, что она пришла сюда и пыталась вести себя так, будто ничего не произошло. Если бы она прислушалась к своему внутреннему голосу, она бы вообще не сделала ни единого движения, но, во всяком случае, она сделала не такой низкий реверанс, как того требовали правила этикета. Интересно, обратил ли король на это внимание или нет?
Ее юбки задели нагретую чугунную решетку камина. Кайла резко отдернула их от раскаленного металла, стараясь при этом не встречаться ни с кем глазами. Она боялась, что в них сейчас можно прочесть все испытываемые ею чувства: презрение, чувство оскорбленного достоинства, гнев и… решимость. Твердую решимость противостоять всему, что бы они ни придумали для нее.
Чтобы сосредоточиться, она уставилась на едва видимую из-под роскошной, украшенной мехом горностая королевской мантии левую бархатную туфлю короля. Генри чуть постукивал ею по полу из мрамора цвета сливочного крема.
Пол в комнате, отведенной ей, не был мраморным. Он был из скучного серого камня, мрачный и грязный, как в той камере в Тауэре, куда она однажды попала на допрос несчастного француза. Многочисленные обитатели этой комнатки протерли тропинку перед единственным маленьким окошком. Можно было представить, как они, погруженные в свои невеселые думы, медленно мерили шагами небольшое пространство перед окном. Здесь была убогая кровать с соломенным тюфяком, жаровня и ни единой свечи. Правда, здесь все же были еще и крысы. А также запах безнадежного отчаяния, пропитавшего эти стены.
Она понимала, что, возможно, ей придется остаться здесь, в Тауэре, на несколько недель или даже месяцев, но просто не представляла, как сможет провести в этой тесной комнатушке хотя бы одну ночь. При мысли об этом ей становилось дурно.
Их прибытие в Тауэр привлекло всеобщее внимание. Их встречали приветственными криками и громом фанфар. Кайла сразу поняла, что ей некуда скрыться от любопытных взглядов, и надела на себя маску безразличия, стараясь не замечать того, что происходило вокруг. Она неплохо научилась это делать в последние дни путешествия, в противном случае она просто сошла бы с ума. Она знала всех этих людей, узнала многие лица, и в то же время они казались ей совсем чужими – бледные, неживые маски со сверкающими от любопытства глазами и двигающимися ртами. В общем шуме тонули отдельные слова, и было невозможно разобрать, кто что говорил или кричал. Она разобрала лишь, как несколько раз повторили ее имя, имена ее отца и матери.
Крепко, но нежно держа за руку, Роланд вел ее по ступеням, по которым она часто бегала в детстве. И Кайла была благодарна ему за это, сейчас она уже не думала о том, кто он ей – друг или враг. Его пожатие было теплым, ободряющим, оно дарило ей хоть какую-то опору в окружающем ее хаосе. Он старался держаться как можно ближе к ней, прокладывал дорогу, решительно оттесняя толпу, улыбался и ни с кем не заговаривал, просто шел вперед, стараясь двигаться как можно быстрее.
Вышедший им навстречу стражник поклонился им обоим, затем сделал знак Кайле идти за ним.
Она почувствовала, как рука Роланда крепче сжалась, словно он не хотел ее отпускать от себя. Ей показалось, что он уже собрался что-то сказать, но потом, видимо, передумал, так как выпустил ее руку и отступил на шаг назад.
Стражник снова поклонился, ожидая.
Кайла оглянулась на Роланда, он улыбнулся ей какой-то странной кривой улыбкой. Она так и не поняла, что означала эта улыбка: «Будь храброй!» или, может, «Убирайся к черту!»?
Девушка гордо подняла голову, повернулась и пошла следом за стражником, так и не дав себе труд оглянуться. Она слышала, как Роланд заговорил с кем-то, но не расслышала или просто не обратила внимания на то, что именно он говорил. Она шла, и в ее ушах эхом отдавались ее шаги, что вели в эту самую мрачную часть Тауэра, а в голове была лишь одна мысль – суждено ли ей снова увидеть дневной свет?
Что ж, во всяком случае, не сейчас, когда она стояла в королевских покоях, но только потому, что за окном в этот поздний час была непроглядная ночь. Тьму рассеивали лишь горящие факелы.
К ее удивлению, ее привели к королю спустя всего несколько часов после их прибытия. И к еще большему удивлению – и, признаться, к тайной радости, – рядом снова был Роланд. Улыбаясь ей, он снова взял ее за руку и подвел к королю, сжимая ее пальцы в своей горячей ладони.
И снова Кайла не поняла значения этой улыбки. Она чувствовала себя очень неуверенно.
– Нам больно, – отрывисто произнес Генри, – видеть вас так плохо одетой, леди Кайла.
Ее одежда! Это было последнее, что ожидала сейчас услышать Кайла от короля. После всего, что случилось, после того, как ее жизнь разлетелась в клочья, после всех убийств, интриг и предательств говорить с ней о таких пустяках?
Кайла опустила хмурый взгляд на свою потертую, в пятнах юбку, пытаясь сохранить самообладание.
– Ваше величество! – Она старалась изо всех сил, чтобы ее голос звучал ровно. – Мне очень жаль, что я вызвала ваше неудовольствие.