Месть за победу — новая война
Шрифт:
Сторонники сближения также исходят из геополитических реалий, но делают противоположные, по сути, выводы: вне достаточного контроля США в современном мире находятся четыре «великих неизвестных» величины — конфуцианский Китай, индуистская Южная Азия, мусульманский мир (каждый из которых включает в себя более чем миллиардную массу населения) и расположенная на севере Евразийского континента Россия. Последняя колеблется в выборе союзников. И она ближе цивилизационно, чем три первые величины. Следует ли стимулировать союз всех антиамериканских сил? Россия — это шанс. Она, безусловно, в упадке, но способна подняться. Интересам Америки соответствует ее интеграция не в лагере обиженных,
Идея союзнических отношений с Россией получила значительное развитие в академическом сообществе (в отличие от сообщества военных теоретиков). Выражая противоположную одомовской точку зрения, профессор из Беркли М. Малиа подчеркивает, что глобальные потрясения 11 сентября «снова вернули Россию в игру и сделали ее нашим союзником», и не следует считать поворот президента Путина «очередной потемкинской деревней». Это серьезный поворот петербуржца, и залогом стабильности здесь являются тесные связи российского президента с премьером Блэром и канцлером Шредером.
Для посла Дж. Мэтлока (дипломатическое сообщество) критерий важности России заключается в способности Москвы укреплять или ослаблять безопасность Соединенных Штатов. «По этому критерию Россия может скорее помочь, чем навредить Соединенным Штатам, а в текущие дни мы нуждаемся в любой возможной помощи». Отталкивать Россию в посуровевшем для Америки мире — просто безответственно. Профессор Дж. Хаф из университета Дьюка подвергает суровой критике картину, на которой российские генералы «не имеют чувства национальной гордости, профессионализма и заботятся только о личном обогащении». Эта картина не соответствует реальности. Не все помнят, что между провозглашением США свободной страной и избранием на пост президента Дж. Вашингтона прошло много времени — гораздо больше, чем провели в состоянии хаоса русские.
Едва ли Екатерина Великая, создавая «Лигу морского нейтралитета», предполагала, что готовит себе геополитического преемника. И император Александр Второй, посылая две эскадры на помощь погруженному в Гражданскую войну Северу, продавая американцам Аляску, не предполагал увидеть в Соединенных Штатах соперника. Будучи в первой половине XX века союзниками, американцы и русские едва ли могли предположить ожесточение «холодной войны». Со временем, однако, очень изменился фактор Америки для России. В 1921 году АРА с Г. Гувером во главе спасла 18 миллионов наших соотечественников во время страшного голода в Поволжье и на Украине. В свою очередь, дети спасенных поколением позже избавили американцев от жестокого кровопролития на Северогерманской равнине и вокруг Японского архипелага.
СБЛИЖЕНИЕ В «ПОТЕМКИНСКОЙ ДЕРЕВНЕ»
В так называемом российско–американском партнерстве что–то складывается «не так», как казалось логичным или желательным. Дело стоит того, чтобы разобраться. Прежде всего отметим, что нынешнее состояние российско–американских отношений начало складываться вовсе не в руинах Международного торгового центра, а почти годом раньше. Еще до сентября 2001 г. Москва и Вашингтон приняли решения, «по рельсам которых» — до и после сентября — развиваются современные взаимоотношения двух стран.
Президент Буш–младший занял свой пост в Вашингтоне с тремя новыми, касающимися России идеями: 1) президент Клинтон «слишком пристально» наблюдал за происходящим в России, его излишне волновали российские реформы — 23 встречи с российскими президентами — это слишком много — Америка не в такой степени заинтересована в успехе российского социально–экономического переустройства; 2) «немотивированная благожелательность» в отношении России неоправданна — это не соответствует реализации наиболее существенных американских интересов. Слабая Россия значительно лучше вписывается в картину единодержавной гегемонии; 3) нельзя игнорировать разительного изменения масштаба мощи двух стран — не следует относиться к России так, словно она еще первоклассно важна в Евразии, — это
Москва вместо Америки определила для себя главными противниками терроризм, опасность территориального распада страны, сецессию, чеченский сепаратизм, не всегда связанный с исламским фундаментализмом и касающийся больших территорий. И когда террор в сентябре 2001 г. стал главной проблемой и для США, в России у значительной части политиков возникло чувство, что параллельный курс найден. Сейчас даже трудно представить себе эйфорию октября–ноября 2001 г., когда многим в России стала мниться возможность тесного союза с наиболее мощной страной мира.
Немного времени понадобилось для того, чтобы понять, что поворот в русской политике Вашингтона фундаментален. Российские стенания и обиды так же бессмысленны, как и очередные уступки (Лурдес, Камрань), в условиях, когда три вышеуказанных изменения в американской политике составили основу ее курса на российском направлении. Принимая в НАТО Прибалтику и еще семь восточноевропейских стран, выходя из договора по ПРО, закрепляясь (надолго) в Центральной Азии, никто в Вашингтоне не вспоминает о 3 триллионах долларов, сбереженных Западом благодаря уходу Москвы из противостояния «холодной войны», никто не указывает на сбереженные благодаря Северному альянсу американские жизни в Афганистане. Оставим сентиментальность славянам, а рационализм — Западу и признаем, что российская дружественность (разведданные об Афганистане, уговоры Ташкента, Бишкека и Душанбе и т. п.) не препятствует Североатлантическому союзу подходить к Петербургу, не мешает американцам следить за интеграционными всплесками в СНГ, строить колоссальный радар на Аляске (кстати, с кем Аляска граничит?), феноменально увеличивать военный бюджет, хотя новое поколение МБР, подводных лодок и стратегических бомбардировщиков едва ли кто–либо рискнет назвать орудиями борьбы с терроризмом, препятствовать приглашению в Североатлантический союз России. Советник президента Буша по национальной безопасности Кондолиза Райс может прилюдно утверждать, «не сила России, а ее слабость опасны для Америки». В реальной жизни стоит Москве и Киеву сблизиться на миллиметр, как К. Райс уже с сердитым выражением лица в чем–то убеждает киевлян.
Давайте на этот раз поймем, что отягощающие российско–американские противоречия проистекают не из обоюдопонятных стратегических соображений, а, во–первых, из конкурирующих внутриамериканских интересов; во–вторых, из различия политических и экономических систем двух стран. Четыре обстоятельства стоят на пути сближения самой мощной и самой большой страны в мире.
1. Хотя администрация Буша признает причастность «Аль — Кайды» к войне в Чечне, она публично проводит различие между сепаратизмом Ичкерии и международным терроризмом, с которым борются США. Влиятельные силы в Америке вообще считают преступлением «замалчивать» войну в Чечне (интересно бы знать мнение в этом вопросе президента Линкольна, положившего жизни 600 000 американцев ради восстановления Североамериканского союза). Борясь с терроризмом, американцы практически игнорируют дружественные Пакистан и Саудовскую Аравию, ополчаясь на дружественный России Иран и (в былом) Ирак. Ополчаясь против распространения ядерного оружия, Вашингтон видит прежде всего дружественный России Иран, вопреки согласию последнего на международные инспекции.
2. Неравенство мощи двух стран порождает недоверие. Часть политиков и военных России приветствовали прибытие американцев в униформе в Центральную Азию и на Южный Кавказ как фактор борьбы с Талибаном. Но если американцы решили расположиться здесь надолго, то возникает вопрос: зачем? Особенно если это присутствие будет способствовать, скажем, антироссийской эволюции Грузии после Шеварднадзе, или же использованию чеченского конфликта в антироссийских целях, военному прикрытию конкурирующего с российским нефтепроводом Баку — Тбилиси — Джейхан.