Месть железного дворфа
Шрифт:
Пропади пропадом эти боги! Кто они такие, чтобы так жестоко играть чувствами смертных, обладающих разумом и совестью?
Я перебирал свои воспоминания в поисках доказательств того, что я неправ. Я пытался убедить себя в том, что гоблин по имени Нойхейм на самом деле просто манипулировал мною, пытаясь спасти свою шкуру.
Нойхейм не был несчастной жертвой людей, он был злобным, хитрым, коварным убийцей, которого оставили в живых единственно из милосердия.
Так оно и должно быть.
Но
Но сейчас я должен или поверить в то, что ошибался, или принять тот факт, что неправа Миликки. А как такое может случиться?
Как может ошибиться богиня, которую я считаю олицетворением добра? Как может песнь Миликки уничтожить истину, живущую в моем сердце?
Может быть, эти боги – тоже существа, способные на ошибку, которые смотрят на нас, как на фигуры на доске для игры сава? Значит, я пешка?
Тогда мои разум, совесть, способность самостоятельно мыслить и судить о том, что хорошо и что плохо, – все это нужно отбросить, подчиниться воле высшего существа…
Но нет, я не могу этого сделать. Если дело касается простого вопроса о том, что хорошо и что плохо, – ни в косм случае. Что бы ни говорила мне Миликки, я не могу оправдать действия работорговца Рико и остальных людей, которые пытали Нойхейма, издевались над ним и в конце концов казнили его. Что бы ни говорила мне Миликки, я не могу безоговорочно принимать ее суждения; я хочу сам судить о том, что правильно и справедливо.
Иначе нельзя! Дело не в завышенном самомнении, дело в том, что мой внутренний моральный «компас» – совесть разумного существа, не может быть уничтожен по чьему-то приказу. Я не призываю к анархии, я не желаю блуждать в дебрях софистики, но я настаиваю: существуют универсальные истины относительно того, что правильно и что неправильно.
И среди этих истин я нахожу следующую: о разумном существе следует судить по его характеру и поступкам, а не по его смертной оболочке.
Я чувствую себя потерянным. В эту зиму, зиму Железного Дворфа, я чувствую себя больным и несчастным.
Я хочу, чтобы дворфы, люди и эльфы судили обо мне по моим действиям, а не по репутации расы, к которой я принадлежу. Значит, я должен относиться с точно таким же пониманием и уважением ко всем разумным существам.
У меня дрожат руки сейчас, когда я читаю строки, написанные мною сто лет назад. Тогда я верил, что действую в соответствии с волей Миликки, и у меня не было никаких сомнений.
«Закат, – писал я, и я вижу сейчас опускающийся к горизонту огненный шар так же ясно, как
Начинается таинство ночи, но познал ли теперь Нойхейм истину великого таинства? Я нередко размышляю о тех, кто уже ушел, кто познал то, что останется неведомым для меня, пока я не умру. Лучше ли сейчас Нойхейму, чем в рабстве у Рико?
Если в загробной жизни есть справедливость, ему наверняка лучше.
Я должен верить, что это так, но мне по-прежнему больно сознавать, что я сыграл свою роль в гибели необычного гоблина тем, что снова поймал его, и позже, когда внушил надежду, которой он не мог противиться. Я не могу забыть, что оставил Нойхейма, какими бы добрыми ни были мои намерения. Я уехал в Серебристую Луну и оставил его беззащитным, оставил в несправедливых мучениях.
Но я учусь на своих ошибках.
Я больше не потерплю подобной несправедливости. Если я встречу такого же страдальца, как Нойхейм, пусть его угнетатель пеняет на себя. Пусть охраняющие закон силы рассмотрят мои действия и оправдают меня, если сочтут их правильными. Если же нет…
Мне все равно. Я буду следовать зову своего сердца».
Сейчас, в свете откровений богини, переданных нам Кэтти-бри, три строчки совершенно ясны для меня.
«Если в загробной жизни есть справедливость, ему наверняка лучше», – так я сказал себе тогда, я верил в это, и я должен верить в это и сейчас. Но если жизнь после смерти – это царство Миликки, то наверняка Нойхейм не мог найти места лучше.
«Я больше не потерплю подобной несправедливости», – поклялся я много лет назад, и теперь я намерен соблюдать свой обет, потому что я верю: сердце мое говорит правду.
Да, Бренор, мой дорогой друг. Да, Кэтти-бри, моя любовь, жизнь моя. Да, Миликки, та, с которой я связываю свои убеждения, та, которая не дает мне сбиться с верного пути.
«Мне все равно. Я буду следовать зову своего сердца».
Дзирт До’Урден
Глава 8
Влиятельные друзья
– Значит, ты достаточно хорошо знаешь этого осведомителя? – обратилась Синнафейн к своей спутнице-эльфийке, когда они с большими предосторожностями прятали свои салазки иод скальным навесом на берегу реки. Река замерзла, но на льду следовало вести себя осторожно, и поэтому они часть пути шли, часть – ехали на салазках.
– Многие годы, даже десятилетия, – ответила та, прекрасная гибкая эльфийская девушка с синими глазами, которые, казалось, светились в темноте, таким пристальным, живым был ее взгляд. Ее густые золотисторыжие волосы были убраны под отороченный мехом капюшон, обрамлявший удлиненное лицо с топкими чертами. Без капюшона волосы ниспадали по спине до пояса.