Месть
Шрифт:
— Ну хорошо, Седрик... Вы выиграли.
Огилви повесил трубку, разгладил галун у себя на плече и неожиданно пустился в откровения:
— Должен вам признаться, Харден был близок к успеху. Бог свидетель, его ракета пролетела в десяти ярдах от меня.
Он подвел Брюса к поручню, откуда были видны волны, пенящиеся далеко внизу, около корпуса судна. Доннер с застывшим лицом последовал за ними.
— Видите — свежая краска, — сказал Огилви и показал, где гладкую поверхность металлических перил пересекал шов, разделявший старый
— Взрыв швырнул меня на палубу. Я гасил огонь огнетушителями, пока не прибыл боцман с пожарной командой. Мне опалило брови. Видите, они до сих пор чересчур короткие.
— Офицеры Огилви утверждали, что он неоднократно рассказывал эту историю. Капитан сделал паузу точно так же, как сотню раз до того, и добавил с торжественностью, над которой подшучивали у него за спиной в кают-компании:
— Видно, кто-то на небесах очень любит хороших ребят с «Левиафана».
«Десять ярдов, — думал Доннер, — и как сильно Огилви недооценивает Хардена!»
Вслух он сказал:
— Харден стрелял, находясь в резиновой лодке. Он по меньшей мере чрезвычайно талантливый человек.
— Скорее, ему дьявольски везет, Доннер, — отпарировал Огилви. — Дьявольски везет.
— Но он весьма целеустремлен, не правда ли?
Рука Огилви схватилась за перила, закрыв слой свежей краски. Он долго глядел в пространство, и Доннеру хотелось, чтобы он промолчал; дразнить капитана не имело смысла. Глаза старика метали молнии. Он создал миф о Хардене и раз и навсегда для себя решил: Харден был сумасшедшим. Хардену повезло. Харден мертв.
Доннер смотрел, как обветренная рука капитана закрывает пятно свежей краски, как будто пытается спрятать его. Он подумал: может быть, Огилви так часто повторяет свой рассказ, потому что испуган. Он быстро отвернулся, чтобы капитан не заметил улыбки на его лице.
Неужели Хардену удалось отомстить — посмертно? Неужели Огилви со страхом ждет, что однажды ночью из моря появится призрак Хардена с ножом в зубах? Может быть, именно поэтому он отказывается обсуждать новую информацию? Улыбка исчезла с лица Доннера. Или Огилви прав? Может быть, он сам цепляется за ничтожный шанс в надежде вернуться на службу?
— Ему везло, и все! — наконец ответил Огилви. — Я предсказал каждый его ход. Только дуракам может везти так, как ему.
— Он замолчал и оглядел затуманенным взглядом обширную зеленую палубу.
Доннер посмотрел туда, где на палубе лежал запасной гребной винт. Хотя прошло уже три дня с тех пор, как он поднялся на борт танкера, размеры «Левиафана» по-прежнему внушали ему благоговение. Вместе со своими близнецами, мчавшими корабль к Аравии, это был самый большой гребной винт в мире. Что его лопасти могут оставить от человека?
Он поднял бинокль и осмотрел темнеющий горизонт. Неожиданно он заметил парус, который до того прятался за грузовым кораблем, и его руки на мгновение крепче вцепились за бинокль. У них уже было несколько ложных тревог.
— Яхта!
Огилви неслышно пробормотал что-то, продолжая смотреть на палубу. Пальцы его правой руки схватились за ремешок бинокля, но капитан оставил бинокль висеть на шее. Он повернул голову, осматривая ремешок, и у Доннера появилась мысль, что перед ним — беглец, спасающийся от преследователя.
Джеймс Брюс уже рассматривал яхту в свой бинокль.
— Это не «Морской лебедь».
— Вы уверены? — спросил Доннер, снова поднимая бинокль и крутя колесико настройки на резкость.
— Тримаран с парусной оснасткой кеча, — медленно произнес Брюс.
Доннер навел на резкость и увидел две мачты над широким плоским корпусом. Бриз, дующий с суши, гнал яхту на запад. Узнав прошлым летом о планах Хардена, он прочел дневники некоторых людей, плававших на маленьких яхтах, чтобы изучить характер этого человека. Тримаран, вероятно, направлялся на Антильские острова. Затем, возможно, через Панамский канал он выйдет в Тихий океан. Год назад Доннер не мог бы понять чувства человека, добровольно изолирующего себя от общества. Сейчас — мог.
— Вы видите команду? — спросил он.
— Еще нет, — ответил Брюс.
Тримаран шел курсом, пересекающим путь «Левиафана». Он плыл быстро и должен был разминуться с танкером с большим запасом.
Огилви произнес:
— Мне казалось, вы пришли к выводу, будто Харден украл яхту типа «Лебедь».
Доннер опустил бинокль и стал смотреть, как лучи заходящего солнца пронзают гребни волн.
Как врач, слушающий пульс пациента, Огилви сжимал вибрирующий поручень. В течение дня гудение все усиливалось и усиливалось. Капитан поднял трубку телефона и приказал уменьшить обороты винта.
Постепенно вибрация снизилась до приемлемого уровня, но должен был пройти целый час, прежде чем «Левиафан» снизит скорость с шестнадцати до пятнадцати с половиной узлов. Капитан продолжал держаться за поручень. Толстый шов между слоями старой и новой краски раздражал его ладонь.
Он снова позвонил в рубку, и первый офицер, разговаривая с ним, высунул голову в крыло.
— Слушаю, сэр!
— Первый, здесь на поручне зазубрина. Позаботьтесь, чтобы плотник удалил ее не позже завтрашнего дня.
— Есть, сэр.
— Иначе после каждой окраски она будет становиться толще и толще.
— Да, сэр.
Огилви отпустил поручень и оглядел свои обширные владения. Корабль был великолепен, но все же не такой титан, каким был когда-то. Море нашло в нем слабые места. Хуже того, на нем оставил рубцы Харден.
Сначала это опечалило его, но потом он изменил свое мнение. Он провел в море почти пятьдесят лет и наконец смирился с мыслью, что океан позволяет одержать над собой одну-единственную победу — остаться в живых.