Место действия - Южный Ливан
Шрифт:
Он улыбнулся невесело и поднес к губам маленькую фарфоровую чашечку. Первый, самый вкусный глоток обжигающего ароматного напитка. Кофе должен быть горячим и сладким, как поцелуй женщины. Этой простой истине научил его старый араб Мустафа. Добрый и мудрый, чем-то неуловимо похожий на оживший вдруг персонаж из сказок «Тысячи и одной ночи», задержавшийся в нашем времени реликт глубокой старины. Тот самый, которому он собственноручно выстрелил в затылок, всего неделю спустя, после того, как они вдвоем пили кофе, занятые неторопливой беседой. Точно такой же как тот, что черной дегтярной волной плещется сейчас в его чашке… Кожу ладоней мерзко защипало, будто на нее вновь брызнули теплые капли крови и мозга. Старик даже не вскрикнул, он, скорее всего, вообще не понял, что с ним произошло. По-крайней мере Шварцману хотелось так думать. Вновь в коленях возникла эта постыдная зудящая слабость, совсем как тогда, когда палец лежал на спусковом крючке направленного в затылок Мустафе пистолета и, казалось, не было в мире силы
Никакого намека на военную форму — потертые джинсы, легкие куртки и повязанные вокруг шеи традиционные куфьи. Подержанная «субару» — битое ржавое ведро. Трое бойцов в самом сердце палестинской территории, трое евреев, выдающих себя за палестинцев. Трое против всех. Малейшая ошибка: случайно проскользнувший акцент, не к месту брошенное слово, неправильный жест и их просто разорвут на части. Спрятанные за пазухой пистолеты, в данном случае слишком слабая гарантия выживания, о ней даже не стоит лишний раз упоминать, разве что если повезет, кто-то может успеть застрелиться, не попасть в руки врагов живым. Не больше. Такая уж служба в «Дувдеван», такие задачи, силой никто сюда не тащил, наоборот отговаривали, как только могли. Не отговорили. Подразделение создано для обнаружения и нейтрализации боевиков «ХАМАС», «Исламского джихада» и других агрессивных организаций исламистов, в последнее время растущих словно грибы после дождя. Обнаружение и нейтрализация, лучше всего захват живьем, лишь на самый крайний случай ликвидация. Здесь это называют «выхватывание». Грамотно «выхваченный» деятель, дает расклад по всей известной ему части подполья арабских боевиков, наводя на следующие объекты. Те, в свою очередь на следующие, простая арифметическая прогрессия. Бойцы, неотличимые от обычных феллахов, колесят по палестинским деревушкам, смешиваются с общей арабской массой, растворяются в ней, ожидая своего часа, невидимые, неслышимые серые тени в любой момент готовые нанести точный удар. Боевики лишаются сна и покоя, опасность всегда рядом, она может исходить от кого угодно — от идущей по улице женщины, от чинящего велосипед паренька, от бродячего проповедника… Когда и от кого угодно. Принцип неотвратимости кары в действии, вот суть методов, что реализуют здесь бойцы «Дувдеван».
На окраине выжженного солнцем, забитого пылью маленького городишки Дженин в доме старого Мустафы поселились улыбчивые молодые студенты, приехавшие из самого Тель-Авива. Очень редкий случай — палестинцы, которые учатся в университете, почти невозможная диковина. Мустафа просто млел от общения с уважительно относящимися к нему, умными и предупредительными собеседниками. Да они еще и деньги за снятую в его хибаре комнату платили. При этом вели себя прилично, истово совершали все положенные мусульманам ритуалы, не пьянствовали, не водили развратных женщин. Вот она надежда Палестины, ее долгожданное сияющее заслуженным благоденствием будущее. Эти уж наверняка сумеют, действуя не только грубой силой, но и умом вернуть отнятые у обманутого народа земли, сумеют воссоздать единое палестинское государство. Особенно полюбился ему чернявый Шура, странное какое-то имя, сам говорит, что это прозвище, а товарищи при этом скалятся в белозубых улыбках. Ну да ладно, это их дело. Какая разница как кому хочется называться, не в этом суть. Суть в почтительном уважении, с которым слушает Шура старого Мустафу, и не показное это внимание, а самое, что ни на есть настоящее, очень дорого стоящее.
Бойцы «Дувдеван» прожили у старика девять дней, за это время цель операции была достигнута. Установлен контакт с боевиками из входящей в арафатовский ФАТХ группировки «Черные пантеры». Приманка — продажа оружия, автоматов Калашникова, якобы привезенных с собой псевдостудентами. В перспективе дальнейшее сотрудничество и более крупные партии. На Территориях оружие нужно всем, оно просто необходимо, как воздух. Без оружия ты никто и звать тебя никак, твой номер вечно девятый. Зато, если у тебя есть автомат, ты предельно уважаемая личность, с тобой считаются, стараются угодить, да просто боятся. С автоматом ты можешь вступить в любую из многочисленных группировок и иметь хороший заработок, сильно не перетруждаясь. В общем, как давно замечено, оружие дает своему владельцу силу и власть. На Территориях это вдвойне справедливо. Так что крючок, заброшенный группой «мистааравим», лжеарабами, беспроигрышен, какая-никакая рыбка обязательно дернет наживку. Но любая группу в этот раз не устраивает, охота идет адресно, только на «пантер». Потому проходит целых девять дней до первой поклевки.
Шварцмана остановили на улице. Юркий беспризорный мальчишка в грязных заношенных шортах и такой же замызганной майке внимательно смотрел в лицо быстрыми черными бусинками глаз, улыбался хитрой нагловатой улыбкой.
— С тобой хотят поговорить, уважаемый. Большие люди хотят тебя видеть по важному делу. Иди за мной, я тебя отведу.
Сердце глухо ухнуло в груди. Есть! Похоже на этот раз клюнуло, причем так, как обычно и клюет по-настоящему крупная рыба. Без дешевых понтов и наездов. Внешне он постарался не выказать ни малейшего волнения, отмахнувшись от малолетнего наглеца, как от надоедливой мухи. Но тот отставать не хотел, явно пообещали денег, если приведет нужного человека. Потому и старался стервец на все сто, шел следом, хватал за руку, настойчиво нудил себе под нос насчет «больших и важных людей».
— Если большие люди хотят со мной говорить, пусть приходят и говорят. Я ни от кого не прячусь, любой, если захочет, может меня найти, — равнодушно пожал плечами Шварцман. — Знаешь дом старого Мустафы? Вот передай важным людям, чтобы приходили туда, я с друзьями там остановился.
Однако так легко отделаться от настойчивого посланца не удавалось. Забегая вперед и искательно заглядывая в глаза, мальчишка продолжал канючить, постепенно переходя от просьб к угрозам:
— Очень важные люди, те, что борются с евреями, очень серьезные. Самые крутые в нашем районе. Их все здесь уважают и бояться. Если такие люди зовут, надо идти. Иначе сильно пожалеть потом можно.
— Ну и достал ты меня, малой! Откуда ты только взялся такой приставучий? — Шварцман остановился и демонстративно оттер ладонью выступивший на лбу пот, показывая этим жестом, насколько утомил его назойливый попутчик. — Ладно, уговорил. Веди к своим важным людям, да побыстрее, у меня дел сегодня еще не меряно.
Конечно, это было не самым безопасным вариантом дальнейшего развития событий. Отправляться неизвестно куда, на встречу с явными боевиками никого из своих ни о чем не предупредив, крайне рискованно. В результате подобного разговора можно просто исчезнуть бесследно, как уже неоднократно случалось с агентами здесь на Территориях. И даже останков твоих потом не найдут, чтобы предать земле должным образом. Хотя вот этот последний момент, если честно, волновал Александра Шварцмана очень мало. Ну не верил он в загробную жизнь, был убежденным атеистом и с презрением относился к любым посмертным процедурам, будь то православное отпевание, ритуальное прочтение Кадиша, или любые другие подобные заморочки. Но вообще-то пропасть безвестно и валяться в какой-нибудь вонючей выгребной яме все равно отчаянно не хотелось. Потому неторопливо топая за юным гонцом, усиленно изображая крайнее раздражение оттого, что вынужден нарушить четко распланированный день, Шварцман изрядно нервничал, обливаясь холодным потом, несмотря на жаркий день и нестерпимо яркое солнце, торчащее прямо в зените. Зародившейся внутри неуверенности способствовало и то, что в группе он был самым неопытным и для первоначальных переговоров с террористами подходил, прямо скажем, меньше остальных. Но тут уж не переиграешь, если выбор боевиков пал именно на него, приходилось играть роль до конца.
Мальчишка, безошибочно находя дорогу, петлял между глинобитными лачугами кварталов городской бедноты. Как он ориентировался в этом трущобном лабиринте, для Шварцмана оставалось загадкой. Несмотря на всю специальную подготовку, на затверженную наизусть перед заданием схему Дженина, лично он потерял направление уже давно и вряд ли смог бы теперь самостоятельно найти дорогу обратно. Покосившиеся домишки, как две капли похожие один на другой, в полнейшем беспорядке громоздились с обеих сторон, а иногда вдруг ни с того ни с сего преграждали путь, будучи с легкой руки своих хозяев выстроены прямо посреди улицы. Однако провожатый шел уверенно, обходя все препятствия, и Шварцман, в конец отчаявшись запомнить дорогу, бездумно топал за ним все дальше и дальше погружаясь в этот многоярусный лабиринт.
— Вот! Люди ждут тебя здесь! Заходи! — наконец радостно блестя глазами, объявил маленький посланец, остановившись перед особенно невзрачной хибарой.
Внутрь саманного домишки вела рассохшаяся деревянная дверь, болтавшаяся вместо петель на прибитом к косяку куске толстой резины с автомобильной камеры. Помявшись несколько секунд в нерешительности, Шварцман деликатно постучал пальцами по шершавым не струганным доскам. Внутри послышалось какое-то торопливое шевеление и явственно щелкнул спущенный не слишком таящейся рукой пистолетный предохранитель, потом зашаркали по земляному полу шаги. «Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд, — нервно сглотнул Шварцман. — Здорово здесь гостей привечают, сразу заряженным стволом в морду тычут. Вот так зайдешь, а тебя рукояткой по кумполу без предупреждения. Эх, говорила мама, иди в институт сынок, сейчас был бы врачом, или инженером. Не жизнь, малина…» Нарисовать себе радужные перспективы врачебно-инженерного бытия, что по нелепой случайности его миновало, Шура до конца не успел. Дверь широко распахнулась и вынырнувшая из темноты постройки мускулистая рука, буквально втянула его внутрь.
— Салам алейкум, — воспитанно поздоровался Шварцман, щурясь после яркого солнечного света, и силясь разглядеть рассевшихся за грубым столом в дальнем конце квадратной комнаты людей.
Получалось откровенно плохо, внутренности домика освещало лишь узкое окошко под самым потолком, солнечный луч из которого падал точно в центр комнаты, ярким пятном выхватывая полоску утоптанного земляного пола. Все остальное пространство пряталось в густой тени, в которой угадывались лишь силуэты троих сидящих у приземистого стола. Еще один тяжело дышал прямо за плечом, но обернуться и посмотреть на него Шварцман не решился. Не стоило лишний раз злить «уважаемых» людей никчемным любопытством.