Место льва
Шрифт:
Квентин внезапно вздрогнул:
— Давай уйдем!
Рука Энтони накрыла его руку.
— Нет, — сказал он, хотя голос его подрагивал, — мы пойдем по этой дороге, чтобы встретиться с ним. Или я никогда больше не смогу опять говорить об идеях и истине. Пойдем.
— Я не могу, — пробормотал Квентин, втянув голову в плечи.
— Ну, дружище, в чем дело? — спросил Энтони. — Давай поторопимся. Понимаешь, если оно во мне, тогда я смогу его контролировать, а если нет…
— Да, а если нет… — жалобно произнес Квентин.
— Тогда посмотрим, на что способен армейский револьвер, — ответил Энтони и сунул руку в карман распахнутого плаща. — Пойдем.
Квентин страдальчески сморщился,
— Даже если это то, что ты говоришь, откуда ты знаешь, что тебе было предназначено это увидеть? Мы всего лишь люди — как нам может быть дано смотреть на… такое?
— Лик Господень… — пробормотал Энтони. — Ну, даже теперь я бы скорее умер так, а не иначе. Но ведь Тиге не умер, когда увидел бабочку, да и мы не впервые его видим.
— Но так идти и искать его — безумие. — Квентин остановился. — Я не осмеливаюсь, понимаешь? Не могу. — Квентина трясло, и по его виду можно было предположить, что он не тронется с места.
— Я не знаю, на что я осмеливаюсь, — сказал Энтони, тоже останавливаясь. — Но я пойду. Что это, черт возьми?
Теперь его изумил не лев, а дорога впереди. Поперек нее, почти там, где она поднималась на гребень и исчезала с другой стороны, шла непрерывная рябь. Казалось, небольшие волны следовали друг за другом от полей с одной стороны дороги на другую; пыль поднималась и оседала в такт этим волнообразным движениям. Но движение захватило не только дорогу, казалось, оно уходило в поля и там терялось из вида.
— Чертова дорога движется! — воскликнул Энтони.
Квентин начал истерически смеяться, так же, как он смеялся в тот вечер.
— Точно, — выкрикнул он, — точно, Энтони! Дорога движется. А ты не знал? Она чешет себе спину. Поможем ей, а?
— Не будь идиотом! — прикрикнул на него Энтони. — Прекрати, Квентин, а то дам по башке!
— Ха! — воскликнул Квентин. — Я тебе покажу, кто идиот. Это не мы! Это мир! Земля сошла с ума, ты не понял? Все под нами сошло с ума. Она только притворяется нормальной, как ты и я, но на самом деле она такая же сумасшедшая, как и мы! Просто теперь это становится заметно. Послушай, Энтони, мы первые, кто видит, как земля сходит с ума. Это твоя блестящая идея, это ты и хотел увидеть. Подожди, скоро и в себе самом почувствуешь!
Он пробежал вперед несколько шагов и остановился, заходясь от хохота. Энтони почувствовал, что обычное спокойствие начинает ему изменять. Он взглянул на небо. Там висело жаркое полуденное солнце — по крайней мере, в нем пока не было заметно никаких изменений. Высоко над ним пронеслась крылатая тень: он не смог различить, что это такое, но слегка приободрился. Они тут все-таки не одни живые, вон, кто-то летает. Невероятно, что жизнь поддерживается таким равновесием, так легко, так напряженно, но это так, именно так она и рвется к своей цели. Его ум и тело тянулись к манящему откровению; птица, кем бы она ни была, мгновенно исчезла в голубом небе, а Энтони, успокоившись, опять посмотрел на землю перед собой. Движение поперек дороги все еще продолжалось, но оно, казалось, пошло на убыль, и пока он смотрел, прекратилось вовсе. Дорога расстилалась перед ним, спокойная и неподвижная. Энтони взглянул на своего друга.
Квентин резко мотнул головой.
— Ты думаешь, она остановилась? — усмехнулся он. — Дурак, подожди немного! Я тебе не говорил про это, но я-то давно уже знаю. Я слышал, когда лежал ночью без сна, как дорога сама хихикает над своими безумными шуточками. Теперь она рыдает над нами. О, ты скоро все узнаешь! Подожди, пока она не начнет тебя скрести. Ты разве не чувствовал, как она скребет тебя, когда ты думаешь об этой девушке, идиот? Когда ты не мог заснуть, думая о ней? Ха, а ты и не догадывался, что это такое. Но я знаю!
Энтони спокойно посмотрел на него.
— Должен признать, Квентин, — сказал он, — что мыслишь ты весьма оригинально. Когда я думаю, что понимаю тебя, я почти горжусь. Допустим, ты прав, но тогда нам нечего и обсуждать. Я не утверждаю, будто то, что мы видим, происходит на самом деле, но я настаиваю, чтобы мы вели себя так, будто оно происходит. Знаешь, я не верю в мир, где мы с тобой не сможем поговорить. — Он шагнул к нему и добавил: — А ты? Мне будет ужасно досадно, если это не так.
Квентин перестал приплясывать на месте.
— Поговорить! — неуверенно произнес он. — Какой смысл говорить, когда земля сошла с ума?
— Это поддерживает крылья в полете, — ответил Энтони. — Пойдем, поддержим.
Он взял друга под руку.
— Но, может быть, сегодня днем… — начал он, но перемена в лице друга заставила его замолчать.
Глаза Квентина расширились от ужаса. Лицо покинули признаки разума. Энтони резко повернулся. В стороне у дороги, почти там, где кончалась зыбь, появилось существо, которое они искали. Теперь, вблизи, лев выглядел еще больше и мощнее. И Энтони, и Квентин инстинктивно отпрянули, потрясенные одним лишь ощущением силы, исходившей от него. Невероятное существо двигалось, как обнесенный стеной город, как осадные башни, возведенные против Ниневии или Иерусалима; каждая громадная лапа, опускаясь, утопала в твердой земле как в грязи, но поднималась без малейшего усилия; грива, когда лев поворачивал голову, выбрасывала в воздух фонтан энергии, поднимавший ветер. Рука Энтони беспомощно замерла на револьвере, но он и не подумал им воспользоваться — смертный это лев или нет, его бытие уж во всяком случае равно его собственному. Энтони бросил вызов, вызов был принят, и теперь на него надвигалось нечто, плохо постигаемое рассудком. Он почувствовал, что начинает задыхаться. Он забыл о Квентине, он ощущал, как слабость растекается по всему телу, — возможно, это смерть, подумал он, и в этот момент у него над ухом грянул выстрел.
Квентин выхватил у него револьвер и теперь отчаянно палил в огромного зверя, выкрикивая при каждом выстреле: «На! На! На!» Конечно, это было крайним проявлением слабости, полной капитуляцией, открывшей душу Квентина наступлению этого великого бога — ибо сейчас лев выглядел именно богом. Звук выстрелов был таким же бесполезным, какими оказались и пули, и тщетность этой вспышки вызвала у Энтони мгновенный протест.
— Не надо! — крикнул он. — Ты сдаешься. Нельзя так, это не в твоем характере. — Слова помогли Энтони обрести хоть какую-то внутреннюю опору. Что-то происходило, и он должен понять, что именно. Он чувствовал себя так, словно двигался против сильного ветра, он удерживал равновесие инстинктивными силами своего духа, он не сражался с этим могучим воздействием, но удерживал внутреннюю оборону. В предельном напряжении Энтони смутно услышал звук торопливых шагов и понял, что Квентин убежал, но сам не мог пошевельнуться. Теперь он не смог бы помочь уже никому: что-то ужасно давило на него и мешало дышать, но, несмотря на то, что чуждая сила завладела им, он все же стоял, не падал и даже старался подстроиться под ритм движений льва. «Если это внутри меня, я с этим справлюсь», — беззвучно крикнул он самому себе и тут же ощутил возвращение утраченной свободы.