Метафизика труб
Шрифт:
Потом он запел, и я с трудом подавила крик ужаса. Что это за ужасающие и странные звуки исходили из его чрева? Что это за непонятный язык? Почему отцовский голос превратился в неузнаваемый стон? Что произошло? Мне хотелось заплакать, словно от несчастного случая.
— Что с папой? — прошептала я матери, но она велела мне замолчать.
И это называется пением? Когда Нишио-сан пела мне считалки, мне это нравилось. Здесь же какие-то шумы, исходили из отцовского рта, и я не знала, нравится ли мне это, я только знала, что меня это пугало, что я была в панике, что мне хотелось сбежать.
Позже, гораздо позже, я научилась любить «но», обожать его, как и мой отец, которому понадобилось научиться
Я пережила ужасные полдня. Начальный страх сменила скука. Опера длилась 4 часа, в течение которых не произошло абсолютно ничего. Я не понимала для чего мы сюда пришли. Кажется, я не единственная задавала себе этот вопрос. Хьюго и Андре явно демонстрировали, что им это надоело. Что до Жюльетт, она просто заснула на своей подушке. Я завидовала этой счастливице. Даже моя мать с трудом сдерживала зевоту.
Отец, стоявший на коленях, чтобы не танцевать, тянул свои бесконечные песнопения. Мне было интересно узнать, о чём он думает. Вокруг меня японская публика слушала с невозмутимостью, знак того, что он пел хорошо.
На закате солнца спектакль, наконец, закончился. Бельгийский артист встал и покинул сцену гораздо быстрее, чем то позволяла традиция, по технической причине, ибо для японского тела часами стоять на коленях не представляло никакой проблемы, но отцовские ноги совершенно затекли. У него не оставалось другого выхода, как только бежать за кулисы и рухнуть там, невидимому для взглядов. В любом случае в «но» не принято, чтобы певец возвращался на сцену за аплодисментами, которые, впрочем, всегда довольно жидкие. Устраивать овацию артисту, который вышел с приветствием, считалось верхом вульгарности.
Вечером отец спросил меня, что я думала о представлении. Я ответила вопросом:
— Вот что значит быть консулом? Это значит петь?
Он засмеялся.
— Нет, это не то.
— Тогда, что такое консул?
— Это сложно объяснить. Я тебе расскажу, когда ты подрастёшь.
«За этим что-то скрывается» — подумала я. Должно быть, он занимался чем-то компрометирующим.
Когда я сидела с Тинтеном [13] на коленях, никто не знал, что я читаю. Полагали, что я довольствуюсь разглядыванием картинок. В тайне я читала библию. Ветхий завет невозможно было понять, но в Новом были вещи близкие мне.
13
Название комикса.
Я обожала место, где Иисус прощает Марии-Магдалине, даже если я не понимала природу её грехов, но эта деталь меня не волновала; мне нравилось, что она бросалась на колени и вытирала ему ноги своими длинными волосами. Я хотела, чтобы со мной проделали то же самое.
Жара установилась очень быстро. В июле начался сезон дождей. Дождь шёл почти каждый день. Дождь, тёплый и прекрасный, очаровал меня сразу.
Я обожала оставаться по целым дням на террасе, наблюдая, как небо воевало с землёю. Я играла в судью этого космогонического матча, считая очки. Тучи впечатляли гораздо сильнее, чем земля и, однако, в конце концов она всегда поглощала их, потому что была великим чемпионом силы инертности. Завидев великолепные наполненные водой тучи, она вновь и вновь повторяла свой лейтмотив:
— Давай, полей меня, уноси мои припасы, поднажми, расплющь меня, я промолчу, не пророню ни стона, никто не способен
Иногда я покидала своё убежище, чтобы улечься на жертву и разделить её участь. Я выбирала самый восхитительный момент, когда дождь лил как из ведра — последняя кулачная схватка, та фаза битвы, когда убийца градом осыпает ударами, без остановки, с гулким треском ломающегося скелета.
Я пыталась держать глаза открытыми, чтобы смотреть врагу в лицо. Его красота была ошеломляющей. Грустно было думать, что рано или поздно он проиграет. В этой дуэли я выбрала сторону врага. Я обитала на земле, но болела за небеса: они были гораздо соблазнительнее. Ради них я готова была на измену.
Нишио-сан приходила, чтобы насильно вернуть меня под крышу террасы.
— Ты с ума сошла, ты заболеешь.
Пока она снимала с меня мокрую одежду и растирала меня полотенцем, я смотрела на водяной занавес, который продолжал своё плеонастическое творчество: борьбу с землёй. Мне казалось, что я живу в гигантской мойке для машин.
Можно быть унесённым дождём. Это временное превосходство называется наводнением.
Уровень воды в квартале поднялся. Этот феномен повторялся в Кансае каждое лето и не считался катастрофой, его предвидели и к нему готовились, оставляя, например, о-мизо (досточтимые водосточные трубы) открытыми на улице.
На машине нужно было ехать медленно, чтобы избежать слишком сильных брызг. Было похоже на корабль. Сезон дождей восхищал меня самим названием.
Маленькое Зелёное Озеро разлилось почти в два раза, поглотив прибрежные азалии. У меня было вдвое больше места для купания, и мне казалось восхитительным иногда чувствовать под ногами цветущий кустик.
Однажды, воспользовавшись временным затишьем, мой отец захотел прогуляться по кварталу.
— Ты пойдёшь со мной? — спросил он, протягивая мне руку.
От такого не отказываются.
И мы зашагали вдвоём по затопленным улицам. Я обожала гулять с отцом, который, отдавшись своим мыслям, позволял мне делать любые глупости, какие я хотела. Моя мать никогда не позволила бы мне прыгать в потоки воды у края тротуара, пачкая платье и отцовские брюки. А он этого даже не замечал.
Это был настоящий японский квартал, тихий и красивый, по краям которого тянулись стены с японской черепицей, в садах виднелись гинкго [14] . Чуть дальше улочка превращалась в дорогу, которая вилась по горе к Маленькому Зелёному Озеру. Это был мой мир: он был дан мне, единственный раз в жизни я чувствовала себя дома. Я протянула руку, чтобы взять руку отца. Всё было на месте, начиная с меня, когда я заметила, что моя рука была пуста.
14
Гинкго — род листопадных голосеменных деревьев. Родина — Восточная Азия. Разводят как декоративное дерево.
Я посмотрела по сторонам: кругом никого. Секунду назад, я была в этом уверена, здесь был мой отец. Стоило мне отвернуться на мгновение, и он дематериализовался. Я даже не заметила, когда он выпустил мою руку.
Меня охватила страшная тревога: как мог человек так просто улетучиться? Люди так ненадёжны, что их можно потерять без всякой причины и объяснений? Не успеешь и глазом моргнуть, как такой внушительный человек может исчезнуть?
Вдруг я услышала отцовский голос, который звал меня, без сомнения раздававшийся с того света, так как я напрасно осматривалась вокруг, его нигде не было. Казалось, его голос преодолевал вселенную, пока доходил до меня.