Металл дьявола
Шрифт:
Омонте, мосье де Броди-Леруа и сеньор Уркульо, все трое во фраках, посетили некий дом. Привратник в ливрее проводил их в роскошную, освещенную хрустальными люстрами гостиную с мягким голубым ковром и белыми гардинами. Шурша шелками и позвякивая драгоценностями, к ним вышла слегка располневшая, но изящная и величественная дама с манерами герцогини, а следом за ней, легкой нежной поступью, — дамы помоложе, с осиной талией и золотыми кудрями, с чьих губок слетали французские слова; и дамы с черными глазами, темными кудрями и завитками в виде вопросительного знака на щеках, у этих с губок лилась шепелявая испанская речь.
Выпили шампанского.
—
Разглядывая женщин своими хитрыми глазками, Омонте задумался. Смуглянки говорили по-испански, с ними он смог бы столковаться, но эта француженка с мушкой на щеке…
— Вот эта, беленькая, — сказал он.
Беленькая тут же погладила рукой его жесткие лохмы, не поддающиеся никаким ухищрениям парикмахеров. Она заговорила с ним по-французски, и Омонте, молча улыбаясь, держал ее на коленях, не узнавая сам себя, словно эта француженка одним своим взглядом уничтожила в нем метиса и чудесным образом заменила его другим существом, достойным составить ей пару.
Девушки, выглядевшие богинями, получив баснословную плату, разделись донага и в отдельных кабинетах продемонстрировали свое искусство в разнообразных эротических извращениях.
— Все они девственницы, — объяснил Уркульо, — но в школе их учили читать по произведениям Аретино[37].
Старший сын занимался французским языком в комнате с балконом, выходившим на улицу. Придя на урок, учитель вешал свою шляпу и старое пальто и опускал жалюзи, чтобы мальчик не отвлекался. Тогда Арнольдо находил себе другое развлечение. Глубоко запавшими глазами, которые на его маленькой мордочке казались еще двумя рябинами среди множества других, оставленных оспой, он принимался разглядывать во всех подробностях висевший на стене портрет Альфонса XIII, арендованный вместе с мебелью и домом. Мальчику не верилось, что на самом деле может существовать сеньор с таким количеством медалей и зубов.
Второй сын, Тино, почти не учился. Он все время болел, лежал в постели или же бродил по пятам за служанками, как рахитичное привидение.
Младшая, Тука, была еще совсем крошка, и немецкой няне предпочитала индианку Сесилию.
Донья Антония терпеливо и настойчиво училась французскому языку вместе с детьми. Ее занятия проходили в гостиной стиля ампир, где она, неизменно щеголяя в бархатных платьях, чувствовала себя вполне непринужденно.
Сам Омонте таким терпением не отличался. Вскоре после приезда в Париж он нанял в учителя седобородого старичка француза в потертом сюртуке; старичок был очень обижен тем, что ему поручили учить только жену и детей Омонте.
Себе Омонте нашел другого учителя, мосье Рише, с мушкетерскими усами и повадками трагического актера. Мосье Рише хватался за голову, слушая чудовищное произношение своего ученика.
— Нет, нет, нет… Derriere, derriere… comme ca, derriere…[38] — усиленно грассировал он.
— Деррьер… — твердо произносил Омонте.
— О, нет, нет…
Пока наконец сеньор Омонте не рассвирепел:
— Послушайте, вы! Ни комон са, ни комон си! Не умеете вы учить! Получайте свои деньги и убирайтесь.
И он вышел первый, пыхтя от ярости. «В конце концов, если хотят со мной разговаривать, пусть учат испанский…»
Он нанял переводчика и секретаря, знающего французский и испанский языки. С секретарем он начинал работать спозаранку, даже если накануне ложился поздно. Отчеты из Боливии и из агентства в Чили… Утверждение
— Ну-ка, прочтите еще раз эту часть счета на закупку железного лома в Пулакайо. Утверждаю, пусть покупают.
— А это что такое? Браслет — пять тысяч франков? Точно такой же месяц назад в том же магазине стоил только четыре с половиной тысячи. Видно, ювелир и та дама стакнулись, чтобы обобрать меня. Это я проверю лично…
— Полагаю, тут не очень точно переведено насчет акций Англо-чилийской компании в Сантьяго. Пусть переведут как следует… Теперь напишите Эстраде, чтобы в пульперии были подняты цены на шампанское, иностранную обувь и шелковые рубашки, а то они там стоят не дороже, чем здесь. Это уж слишком. Так и разориться недолго. Еще одно письмо Эстраде: пеонам пусть выдают не агуардьенте, а спирт. Уж очень они там расщедрились за мой счет!.. Лосе сообщите, что сделка, которую предлагает Рамос, просто курам на смех: двести тысяч боливиано, когда этот мошенник палец о палец не ударил в руднике. Предложить ему двадцать тысяч, и пусть благодарит меня на коленях…
Он потер руки, нагнувшись к камину; выступающие скулы защищали его глазки от яркого огня.
— Я полагаю, — продолжал он, — инженер ошибается, собираясь вести выработку новой жилы в восточном направлении. Напишите ему: я помню, что когда-то проходка шла именно так. Следовательно, чтобы перерезать ее, надо пройти под углом. Другими словами, вправо. Поняли? Разумеется, ничего не поняли. Это письмо я напишу сам, все должно быть ясно, чтобы они там не ошиблись.
Он взял из пачки бумаг какое-то письмо. Поморгал глазами, бросил письмо на стол.
— Вот мошенник!.. Пошлите Эстраде телеграмму, пусть немедленно расторгнет контракт на поставку вагонеток с этим Хуанчо Каламой. Подумать только, говорит, что давал мне деньги для начала работ на руднике! Пьян он, что ли?.. Расторгнуть с ним контракт!
Ко дню рождения миллионера в большом холле резиденции был выставлен его портрет — три метра на два — работы Сесилио Пла; послы Эквадора и Гватемалы, ближайшие боливийские друзья, кубинский журналист, испанский консул, бразильский кофейный плантатор, прибывшие вместе с супругами на прием, восторгались чистотой линий, безукоризненным покроем нового костюма, удачным сочетанием красок. Художник изобразил Омонте в кресле стиля Людовика XV, с перчатками в левой руке; взгляд, одновременно строгий и милостивый, был устремлен вперед, усы подстрижены по требованиям моды, а вырез жилета окаймлен черной атласной ленточкой, подчеркивающей белизну пластрона с ослепительным бриллиантом. Рядом с мужем стояла донья Антония, в синем бархате, с улыбкой на устах; одна рука, унизанная кольцами, была опущена вниз, другая слегка придерживала на груди жемчужное ожерелье.
— Кажется, вот-вот заговорят… Чудесно!
Художник показал себя мастером цветной фотографии, искусным портным и даже чистильщиком сапог, ибо туфли Омонте на портрете блестели умопомрачительно. Сам Уркульо, всегда недовольный и ироничный, искренне похвалил портрет:
— Этот тип настолько богат, что даже стал похож на кабальеро.
Прием в доме миллионера был из ряда вон выходящим по яркости освещения и обилию икры и шампанского. Венесуэльский генерал получил в свое распоряжение целых четыре бутылки коньяка «наполеон» и к ночи настолько воодушевился, что предложил отправиться всем вместе в какое-нибудь кабаре. Гости с восторгом согласились.