Metallica. Экстремальная биография группы
Шрифт:
В те ранние дни теннис был превыше всего. Отец самого Торбена тоже был звездой тенниса. Более двадцати лет он был исполнительным директором по рекламе, участвовал в семидесяти четырех матчах Кубка Дэвиса, прежде чем стал президентом Датской ассоциации тенниса. Почти неизбежно, хотя на него и не оказывали давления, от Ларса ждали, что он продолжит семейную традицию. Для Ларса, однако, теннис и любовь к музыке в конечном итоге совпали еще более значительным образом. В 1969 году, во время ежегодного семейного пребывания в Лондоне, построенного вокруг Уимблдона и отборочных чемпионатов в Истборне и Квинсе, пятилетний Ларс впервые попал на рок-концерт: знаменитое выступление Rolling Stones перед более 250 000-ной толпой в Гайд-парке. Он до сих пор хранит фото, сделанные его родителями. «Думаю, меня несколько лет таскали на разные джазовые мероприятия, знаешь, во всякие местные джаз-клубы в Дании», – сказал мне Ларс. «Чаще всего, – говорил он, – в злачное место Ульрихов под названием Монмартр, которым Торбен помогал управлять. Но что касается рок-концертов, выступление «69 Stones» было первым, это да». Его первой настоящей музыкальной любовью, однако, были звезды тяжелого рока начала 1970-х, такие как Uriah Heep, Status Quo, и в особенности Deep Purple, которых он увидел вживую на сцене, когда ему было всего девять. Друг Торбена Рей Мур, южноафриканский игрок в теннис, дал ему билеты на шоу, которое проводилось на том же стадионе, что и турнир. Когда его друг в последний момент отказался, он предложил свободный билет сыну Торбена. Они без преувеличений «снесли мне крышу!» – сказал
Он начал зависать в самом известном в Копенгагене магазине пластинок, специализирующемся на альбомах, Священном Граале, где «работал парень, который был для меня героем»; он «знакомил меня с менее известными рок-артистами, такими как Judas Priest, Thin Lizzy и UFO». Ларс фантазировал, что у него как будто есть своя рок-команда, записывал названия песен и заголовки альбомов в старые школьные тетради и жил в своем воображаемом мире рок-звезды. Рок-музыка стала той частью его жизни, которой подросток, становящийся все более независимым, не чувствовал необходимости делиться с родителями. Это также обеспечило компанию одинокому ребенку, пребывающему в постоянных разъездах, окруженному добродушными «дядюшками» и «тетушками» из мира тенниса и привыкшему к тому, что в доме постоянно были взрослые с тонким художественным вкусом, которые позволяли ему поступать по своему усмотрению. Как позже Ларс сказал писателю Дэвиду Фрике: «С этой точки зрения это было довольно открытое воспитание». Однако это означало, что он как-то должен был сам заботиться о себе в этой богемной атмосфере. «Я должен был сам просыпаться по утрам и ехать на велосипеде в школу. Я вставал в 7:30, спускался на первый этаж; входная дверь была открыта: на кухне и в гостиной стояло шестьсот бутылок пива, и в доме не было никого. Свечи все еще горели. Тогда я закрывал двери, готовил завтрак и шел в школу. Я возвращался домой и должен был разбудить родителей…». И хотя это сделало его «очень независимым», он часто чувствовал себя одиноким. «Что касается моих родителей, я мог ходить на Black Sabbath по двенадцать раз в день. Но я должен был сам найти на это деньги, разнося газеты или что-то еще, чтобы купить билеты. И я должен был придумать, как попасть на концерт и вернуться домой». Страсть к громкому, тяжелому року – музыке, которая как нельзя лучше подходила его общительной, притягивающей к себе индивидуальности, – продолжилась в подростковые годы, и хотя будущее его было по-прежнему связано с теннисным кортом, благодаря которому его отец стал известен, эта приверженность начинала понемногу угасать. Процесс ускорился, когда в возрасте 13 лет бабушка купила ему первую ударную установку, и не просто набор для новичка: это была Ludwig, золотой стандарт в рок-кругах.
Однажды я спросил его, почему очевидный фронтмен группы оказался позади сцены в качестве барабанщика, учитывая его неуемный темперамент экстраверта, а кто-то даже скажет, его чрезмерное желание быть рупором Metallica. «Ну, есть только одна проблема, – сдавленно засмеялся он. – Я бы не смог [петь]. Я имею в виду, когда я пытался петь в душе, меня это напрягало. Поскольку я не мог захватить аудиторию из одного человека в душе, знаешь, я понял, что из этого ничего не получится. К тому же я всегда любил барабанить. То есть я не могу вспомнить тот момент, когда я сознательно сел и сказал: «Быть барабанщиком и личностью типа А (прим. Данный тип поведения связан с такими личностными особенностями, как напряженная борьба за достижение успеха, соперничество, легко провоцируемая раздражительность, сверхобязательность в профессии, повышенная ответственность, агрессивность, а также чувство постоянной нехватки времени) – это противоречие. Мне никогда даже в голову не приходило, что я не смогу быть собой. Вся эта фигня про то, что, о Боже, если ты барабанщик, ты должен заткнуться и говорить только тогда, когда тебя спрашивают, и тусоваться на заднем плане. Я никогда так не думал».
По иронии судьбы, только после того как он предпринял свой самый серьезный шаг в качестве молодого профессионального теннисиста, его интерес окончательно и бесповоротно переключился на барабаны. В шестнадцать лет его зачислили в известную во всем мире, а тогда первую в своем роде теннисную академию во Флориде – академию Ника Боллетьери. Ларс говорит: «Когда растешь в [теннисных] кругах, тебя как будто в это затягивает. Не помню, чтобы я сел и принял сознательное решение стать профессиональным игроком в теннис; я просто это и так знал. И лишь немного позже, когда я окончил школу и переехал в Америку, чтобы продолжить полноценно заниматься теннисом, самостоятельно, а не под крылом отца, я осознал, что у меня не только нет таланта, чтобы ступать по его следам, но и не хватает дисциплины. Знаешь, когда тебе шестнадцать, ты просто выпиваешь парочку банок пива, получаешь первый опыт с девушками и все такое, а потом внезапно это становится, типа, я должен по шесть часов в день гонять теннисный мяч туда-обратно? Это было немного… жестко на мой взгляд», – он смеется.
В конце концов, он провел меньше шести месяцев во Флориде, обучаясь в Боллетьери. «Я начал первый год в 1979-м после окончания школы, чтобы увидеть, хочу ли этим заниматься. Я все еще был достаточно сильно увлечен этим. Это был первый год [с момента открытия], задолго до Моники Селеш, [Андре] Агасси или Пита Сампраса, или каких-то других ребят [которые туда поступали]». Для юниора, который был в топ-10 в Дании, переезд в Америку был неприятно отрезвляющим. Уехав из Майами в Лос-Анджелес, «я должен был пойти в эту старшую школу, потому что отец был близким другом Роя Эмерсона, игрока в теннис. И я должен был ходить в школу вместе с [сыном Роя] Энтони Эмерсоном и состоять с ним в одной команде. И что вы думаете? Я даже не вошел в семерку лучших игроков школы. Я даже не вошел в школьную команду! Настолько высокая конкуренция там была. Это просто безумие». Были и другие препятствия. Торбен был высоким, а Ларс – нет, в нем было всего пять футов и шесть дюймов, а это серьезный недостаток. И все же сам Боллетьери до сих пор считает, что при надлежащем применении Ларс мог стать обеспеченным профессиональным игроком средней руки. «Он мог невероятно хорошо двигаться, и у него были способности». И несмотря на то, что «мы знали, что Ларс не будет таким же высоким, как его отец, и не нарастит такую мышечную массу», настоящая проблема была в том, что «он не был нацелен на кропотливую работу, которая для этого потребуется». Или, как Торбен обозначил это в 2005 году в интервью Ли Вэзерсби: [Ларс] в то время интересовался теннисом, но ему также была очень интересна музыка. Даже спустя год он продолжал ходить на концерты, и я думаю, Академия не очень-то была довольна его отсутствием, так что ему делали выговор за поздние возвращения». Тогда Ларс сказал мне: «Я как бы осознал, что теннис надо как-то отложить, а музыку, наоборот, сделать своим основным занятием».
Если естественный интерес молодого парня к девочкам, пиву и периодическим затяжкам косяка были ключевыми факторами, из-за которых Ларс отошел от деревянной ракетки и приблизился к цельнометаллической, то разочарование Ульриха в теннисе совпало с тем моментом в рок-музыке, когда пришло время написать собственную шумную главу в истории этого направления, самобытную, хоть и с неуклюжим названием «Новая волна британского хеви-метала. «Был март 1980-го, – как будет впоследствии вспоминать Ларс. – Я зашел в магазин пластинок в Америке в поисках последнего альбома Triumph или тому подобного дерьма и оказался в разделе зарубежной музыки, копошась в этих записях. Тогда я на самом деле не представлял, что происходило в Англии, поэтому, когда я наткнулся на альбом под названием Iron Maiden, у меня не было ни малейшего представления о том, кто они и что они. Иллюстрация на передней обложке, Эдди [мумифицированное тело, которое украшало все конверты грампластинок Maiden], могла быть придумана сотней команд, но живые волнующие снимки на обороте были на самом деле выдающимися. Было что-то чертовски тяжелое, даже агрессивное, во всем этом. Самое смешное, что я даже не послушал записи, пока не вернулся в Данию, потому что у меня не было проигрывателя.
Сам того не осознавая, Ларс споткнулся о самый важный краеугольный камень того, что скоро станет водоразделом в истории рока. К лету 1979 года, несмотря на то что Iron Maiden еще не были подписаны на крупный записывающий лейбл, они уже были в самом топе. Воодушевленный непредвиденным успехом The Soundhouse Tapes, самофинансируемый мини-альбом из трех демо-дорожек, записанный практически бесплатно, Sounds – один из самых популярных еженедельных музыкальных журналов Британии на то время – выпустил первый живой обзор группы: концерт в Music Machine, в лондонском Камден-тауне, где Iron Maiden были втиснуты между Angel Witch, подражателями Black Sabbath, и более блюзовыми и старомодными буги-исполнителями Samson (с участием будущего вокалиста Maiden Брюса Дикинсона, тогда известного как Брюс Брюс). Заместитель редактора Sounds Джефф Бартон, который был там этой ночью, позже напишет: «Я на самом деле запомнил, что Maiden были лучшей группой того вечера, бесконечно впереди поклоняющихся Black Sabbath Angel Witch и намного выше Samson». Что на самом деле заинтриговало Бартона, как он будет вспоминать позже в разговоре со мной, так это то, «что такая группа, как Maiden или Angel Witch, вообще могла существовать в те времена», когда панк и Новая волна практически уничтожили тяжелый рок и «метал» как жанры. Чувствуя предпосылки этих перемен, Бартон уговорил редактора Sounds Алана Льюиса разрешить ему сделать обзор не только по Iron Maiden, но и всего нового поколения значимых рок-исполнителей, которых он уместил в один броский таблоидный стиль «Новая волна британского хеви-метала». «Честно говоря, мне не показалось, что эти команды были как-то особенно стилистически связаны, – говорит сейчас Бартон, – но было интересно, что многие из них появились примерно в одно время. И это было хорошо для настоящих фанатов рока, которые ушли в подполье, попрятались по своим шкафам, выжидая, когда панк-рок уйдет». Они начали с «обзора Def Leppard, которые как раз выпустили свой первый, независимый мини-альбом из четырех дорожек под названием Getcha Rocks Off. Затем отдельный обзор по Maiden, за которым последовали Samson и Angel Witch, а дальше Tygers of Pan Tang и Praying Mantis, о которых мы тоже печатали статьи. И так оно и завертелось».
Но даже Бартон не смог предвидеть того, какое безграничное влияние окажет на музыкальный мир та надуманная, почти комичная фраза, выдуманная одним дождливым вечером в офисе Sounds. «Мы запустили обзор (Новой волны британского хеви-метала), и отклик, который мы получаем от команд и читателей на него, был просто феноменальный. Очевидно, что-то происходит, как бы мы это ни называли. Внезапно здесь и там начали возникать метал-группы. Конечно, не все такие [сильные], как Iron Maiden и Def Leppard, но даже тот факт, что они пытаются, был тогда новостью, и мы просто писали о них в течение двух лет». По иронии судьбы, учитывая то мизерное внимание, которое критики музыки пост-панка должны были уделить группе с названием вроде Praying Mantis или Angel Witch, мотивация для этого возрождения происходила из аналогичной неудовлетворенности панком и из того, что новое поколение ребят, покупающих пластинки, считало этих исполнителей, ориентированными только на альбомы, самолюбивыми мамонтами. К 1979 году группы типа Led Zeppelin, Pink Floyd, ELP и Yes (все выдающиеся члены правящей верхушки рока тех дней) едва ли выступали на британских сценах, а если и снисходили до мимолетного появления на публике, то неизменно отвергали идею полноценного тура в пользу более простой (да и что лукавить, прибыльной) парочки дат на больших групповых площадках, таких как Earls Court в Лондоне. Рок-группы стали более помпезными и напыщенными, и их музыка устарела раньше времени. В результате разрыв между теми, кто был на сцене и кто был за ее пределами, стал как никогда огромным.
Ответом панк-музыки было желание стереть прошлое и начать все с нуля. Но в спешке сжигая мосты, панк просмотрел очевидное – что его основы, хард-рок и метал не так уж и отличались от лучшего панк-рока, каким он представлялся: сырым, живым, без страха обидеть, без страха быть осмеянным, плюющим на внешний вид и стиль жизни, который он олицетворял; готовый к творческим возможностям, бросающим вызов за пределами мейнстрима. Группы Новой волны также впитали жизненные уроки панка: что нужно делать ограниченные выпуски записей на небольших независимых лейблах, используя их как мостик к последующим долгосрочным сделкам с крупной записывающей компанией. Следовательно, Def Leppard выпустили мини-альбом Getcha Rocks Off группы под собственным лейблом Bludgeon Riffola, а Iron Maiden – доморощенный The Soundhouse Tapes (оригинальные копии которого сейчас ходят по рукам за многие сотни фунтов). Saxon и Motorhead, строго говоря, не попадали в категорию Новой волны, но их свалили в ту же кучу практически неосознанно из-за совпадения по времени и того факта, что их первые записи также вышли на независимых лейблах.
Так же, как и панк, поклонники Новой волны запустили свои собственные фанатские журналы: например, Metal Fury и Metal Forces в Великобритании и им подобные по всему миру – Metal Mania и Metal Rendezvous в США, Aardshok в Голландии, сделали скачок от закулисной прессы до полок магазинов звукозаписи и газетных киосков, поскольку спрос на статьи о новой, оживленной британской рок-сцене быстро рос. Журнал Sounds задавал направление, в то время как остальная британская музыкальная пресса с крупными тиражами постепенно вступала в игру. Малкольм Доум, в те времена заместитель главного редактора Dominion Press, а также преданный служитель хард-рока и хеви-метала, издатель образовательных научных журналов, таких как Laboratory News, начал публиковать статьи о явлении Новой волны в Record Mirror в 1980-х, а затем стал ведущим писателем для Kerrang! Сейчас он описывает период с 1979 по 1981 год как точку наивысшего расцвета «Новой волны» британского хеви-метала – «самую воодушевляющую рок-музыку, которую эта страна когда-либо видела». Доум был нанят в Record Mirror на место предыдущего штатного рок-корреспондента Стива Гетта, которого переманили в более престижный Melody Maker. Он пытался не упустить эту набегающую волну важной, а самое главное очень популярной, музыки. К 1981 году главная музыкальная пресса Великобритании была готова выпустить в мир первый журнал, посвященный року и металу – Kerrang! Изначально он был задуман Джеффом Бартоном как еще один придаток Sounds, постоянно подпитывающего идею Новой волны, которая теперь уже не казалась такой смешной, но в итоге журнал становился серьезным игроком на медийном поле не только в Британии, но и во всем мире.