Метаметафора Константина Кедрова

Князева Евгения

Стань

Тон

Нет тебя

Ты весь

Вынь себя

Сам собой бейся босой

Осой

ссс-ззз

озеро разреза

лекало лика

о плоскость лица

разбейся

то пол потолка

без зрака

а мрак

мерк и рек

ре

до

си

ля

соль

фа

ми

ре

и рек

мерк

а

мрак

без зрака

то пол потолка

разбейся

о плоскость лица

лекало лика

озеро разреза

ссс-ззз

осой (115; 247)

Зеркало здесь вводится не как предмет, а то, что способно отра-жать (собственная сема) и как инструмент, вычерчивающий кривые линии (наложение семы лекала), вибрацию звука.

Звук, «поднимаясь», становится застывшим тоном (реализуется вторая сема лекала – шаблон, модель). Звук отражается в поступа-тельном движении вверх.

Эти четыре строки располагаются по принципу семантического контраста, выражающего колебательный процесс звучания, ам-плитуда которого меняется: то звука нет, то он «весь», переполнен собой, то он выворачивается, то бьется в себе «осой». И, наконец, реализуется фонетическое выворачивание звука в амплитуде «глу-хости-звонкости».

Возникает плоскость симметрии виденного мира и отраженного, появляется субъект отражения, как и звук, разбивающийся о плос-кость зеркала. Человек отражается в горизонтальном измерении.

Ему соответствуют взаимоотражающиеся пространства пола и по-толка (вертикальный план).

«Ре» – самый высокий звук в звучащей октаве стиха. Чем выше звук, тем выше его частота. Т.к. происходит спуск на октаву вниз, частота колебаний понижается вдвое. Поэтому количество строк после нижней «ре» (третья часть) сокращается вдвое по сравнению со строчным объемом до верхней «ре» (первая часть).

Таким образом, композиционно реализуется идея неизбеж-ной неполноты зеркальной отражаемости мира, искажающей представление о нем как о плоскостной картине действительности. Идея неадекватности первичного относительно вторичного. Обра-зуется традиционная оппозиция - плоскость, противопоставленная объему, - неприменимая при попытке многомерного видения.

В стихотворении отсутствует синтаксис, навязывающий причинно-следственные связи, последовательное развертывание текста. По принципу «выворачивания» строятся все его уровни: фонетический («ссс-ззз»), лексический, основывающийся на анаграммных ин-версиях («сам собой бейся босой / осой…», «озеро разреза», «а мрак мерк и рек» и т.д.) , композиционный (текст доходит до ноты «ре», после которой наступает нотный «провал» до следующей «ре», и повторяется с точностью до наоборот). Зеркало само по себе рассчи-тано на плоскостное отражение внешнего, если же отделить от него «способность к отраже-нию» и наделить ей человеческий глаз, то окажется возможным многомерное видение мира. Попытка подобного отражения была предпринята метаметафористами. Яркий пример - сти-хотворение И.Жданова «Взгляд»: «Был послан взгляд — и дерево застыло. / Пчела внутри себя перелетела / через цветок, и, падая в себя, / вдруг хрустнул камень под ногой и смолк» (12). Произошло выворачивание, и мы оказались внутри надкусанного яблока. Перспектива переместилась внутрь, как бы до грехопадения Адама, но с сохранением памяти о нем: «Надрезана кора, но сок не каплет / и яблоко надкусанное цело». Внутренняя, «обратная» перспектива открылась в поэзии. Поэтические образы начинают строиться по принципам именно этой перспективы. «Внутри деревьев падает листва / на дно глазное…/ В сугробах взгляда крылья насекомых, / и в яблоке румяно-ледяном, / как семечки, чернеет Млечный Путь. / Вокруг него оскомина парит, / и вместе с муравьиным осязаньем / оно кольцо сры-вает со зрачка. / В воронке взгляда гибнет муравей, / в снегу сыпучем простирая лапки / к поверхности, которой больше нет» (12). Яблоко, вместившее в себя весь Млечный Путь, вселенная, окруженная оскоминой, срывающей кольцо с зрачка, воронка взгляда, конусом восходящая к опрокинутому муравью, ощупывающему лапками неведомую ему бесконеч-ность, - все это образы, построенные на метаметафоре. Характерным в этом ряду является образ антропной инверсии человека и мира в одном из стихотворений Кедрова: человек по-мещен внутрь космоса-яблока, который извне точит червь (тоже человек, только выверну-тый наизнанку). Здесь возникает аллюзия державинского «я червь - я раб - я бог».

Червонный червь заката

путь проточил в воздушном яблоке,

и яблоко упало.

Тьма путей,

прочерченных червем,

все поглотила,

как яблоко - Адам.

То яблоко,

вкусившее Адама,

теперь внутри себя содержит древо,

а дерево,

вкусившее Адама,

горчит плодами -

их вкусил Адам.

Но

для червя одно -

Адам, и яблоко, и древо.

На их скрещенье червь восьмерки пишет.

Червь,

вывернувшись наизнанку чревом,

в себя вмещает яблоко и древо. (115; 250)

Червь первоначально употребляется в значении

«красная полоска», появившаяся в не-бесной атмосфере (яблоке) и ближе к ночи поглощающая ее. С червем сравнивается Адам, вкусивший яблоко с древа познания и тем самым проточивший в себе «божественную» ды-ру. Каждый образ строится на метонимическом переносе: например, яблоко «внутри себя содержит древо» (следствие заменяет причину («семя»)). К концу стихотворения в слове «червь» реализуется второе значение – «человеческая мысль». Небесная сфера соответст-венно оказывается рядоположной сфере мысли, которая «восьмерки пишет». Восьмерка – модель ленты Мебиуса, строящейся на выворачивании, а также математический знак беско-нечности этого процесса. Третье значение слова «червь» синтезирует первые два: червь, проникающий извне внутрь, на самом деле вывертывается наизнанку, оказывается чревом (анаграммное построение образа), способным поглотить и древо, на котором произрастают яблоки, и яблоко, сорвавшееся с него. Так же Адама, вкусившего плод, вкушает яблоко. Все оппозиции снимаются: то, что было внешним с одной точки зрения, становится внутренним с другой; то, что было активным, становится пассивным; то, что было первичным, стано-вится вторичным и т.д. Мир утрачивает упорядоченность и стабильность, человек перестает быть только частью вселенной или ее центром в сознании воспринимающего. Поэтому воз-можным оказывается такое уподобление: «Ты – сцена и актер в пустующем театре», где «партер перерастает в гору» (13; 7). Образ горы как вывернутой плоскости очень распро-странен в метаметафорической поэзии. Так у Еременко очень часто возникает реальность «расслоенных пространств». Например, «Я сидел на горе, нарисованной там, где гора» (4; 47), т.е. находился во вселенной там, где в расслоенном виде предстает другая вселенная. Выворачивание в данном случае понимается как «движение вспять, поперек космологиче-ской оси времени к изначальному нулю, откуда 19 миллиардов лет назад проецировалась вселенная. Для того, чтобы туда войти, надо много раз умереть, пережив все предшествую-щие смерти, углубившись в недра материи глубже самой могилы» (115; 251): «Я смотрю на тебя из настолько глубоких могил, / Что мой взгляд, прежде чем добежать до тебя, раздво-ится» (4; 47).

Кедров замечает, что освоение нулевого пространства сингулярности шло издавна, и не только в восточной, но и западно-европейской культуре: «Нирвана, дзэн-буддизм, отрица-тельное богословие, философия Нагаруджаны, экзистенциальный мир Сартра, Камю... Од-нако там все зиждется на мировоззрении, нет преображенного зрения. Нулевое пространст-во взаимопоглощаемых перспектив в поэзии Александра Еременко - это не мировоззрение, а иное видение» (115; 252), которое основывается не на отвлеченной системе представле-ний, а на вполне осязаемой реальности. Так, есть «частицы с массой покоя, равной нулю, - это фотон, то есть свет. Масса вселенной в среднем тоже равна нулю. В геометрическом нуле таятся вселенные «расслоенных пространств», неудивительно, что поэтическое зрение, выворачиваясь сквозь нуль, проникает к новой реальности» (115; 252). Еременко пишет: «Я, конечно, найду, в этом хламе, летящем в глаза, / Надлежащий конфликт, отвечающий за-данной схеме, / Так, всплывая со дна, треугольник к своей теореме / Прилипает навечно. Тебя надо еще доказать» (4;47). В стихотворении постулируется идея необходимости «до-казательства» существования новой реальности. Доказательство осуществляется с помо-щью развертывания метаметафоры, строящейся на «расслоенной» семантике слова «фор-ма». Сначала, вывернувшись наизнанку, корень слова «морфема» дает корень для слова «форма»: морф – форм, а затем на их стыке возникает замораживающая привычную боль семантика слова «морфий»: «Тебя надо увешать каким-то набором морфем / (В ослепитель-ной форме осы заблудившийся морфий), / Чтоб узнали тебя, каждый раз в соответственной форме, / Обладатели тел» (4; 47). У Парщикова анаграммное выворачивание появляется в момент взрыва небытия, нуля, «вакуума» до наивысшей точки, апофеоза жизни - «Авваку-ма»: «Трепетал воздух, / Примиряя нас с вакуумом, / Аввакума с Никоном» (21). «Аввакум» - «вакуум» - две вывернутые взаимопротивоположные реальности, как Никон и Аввакум» (115; 252), - комментирует это стихотворение Кедров. У И.Жданова мы тоже можем найти расслаивающиеся подобным образом пространства: «слова и славы», «выси и взвеси». Ана-граммность построения подчеркивается помещением этих слов в рифмующийся конец строк – самое сильное место в стихе: «Шепот ночной трубы на свету обратится в слово, / Сфера прошелестит смальтой древесной славы, / Кубических облаков преобразится взвесь. / Миру простится гнет. Небу простится высь» (9; 30). Конус трубы преодолен, тяготение - «гнет» и прощенная «высь» - «вся азбука метакода». Под метакодом Кедров понимает сис-тему ключевых, «архетипических» реалий, лежащих в основе универсального метаметафо-рического зрения. Проявляются они с помощью метаметафоры. «Метаметафора, - провоз-глашает поэт, - это не метафора в квадрате. Есть физика и есть метафизика - область потус-тороннего, запредельного, метаметафорического. Метагалактика - это все галактики, метав-селенная - это все вселенные, значит, метаметафора - это вселенское зрение. Метаметафора - это поэтическое отражение вселенского метакода...» (115; 256). Так, например, в строке «От внешней крови обмирает вопль» (Жданов) «внешняя кровь» — явление, возникшее в процессе выворачивания; обретения новых «расслоенных пространств» в привычном «зер-кальном кубе» нашего мира.

В январе 1984 года в журнале «Литературная учеба» было напечатано послесловие К.Кедрова к поэме Алексея Парщикова «Новогодние строчки» (20; 56-62. Далее цитаты по этому источнику). Эта публикация стала первым и последним журнальным манифестом ме-таметафоризма. Позднее все свои размышления Кедров оформил в книгу «Поэтический космос», где попытался представить метаметафору с типологической и исторической точки зрения. Поэма Парщикова в статье предстает как образец метаметафорической поэзии. На первый взгляд она кажется фрагментарной, избыточно рациональной, перегруженной дета-лями, но по-своему цельной. «Ее единство - в метаметафорическом зрении» (115; 257), - пишет Кедров.

Композиция состоит из 4 частей. В первой части пространство строится по принципу «выворачивания»: в пространственном центре - мешок игрушек, высыпающихся и запол-няющих собой всю вселенную; часы выходят из корпуса, виясь «горошком». Нарушается обыденный ход времени, задается сказочный сюжет, который строится на мотиве кругового движения по «ободку разомкнутого циферблата» (стрелки на двенадцати, время восприни-мается как останавливающееся): «снегурочка и петух на цепочке» обходят «за малую пла-ту» новогодние дома. Возникает ролевая игра, в которой поэт - Дед Мороз.