Метаморфоза
Шрифт:
Уже не пытаясь придать себе нормальный вид, и не тратя силы на восстановление, я отпустила свое бесформенное тело. Оно плюхнулось на грязные камни, и я, не ограничивая более зрение мутными недоделанными глазами, обозрела разом все — и эту самую улицу, и около десятка, а может и больше преследователей, разной степени разложения, и невысокий жестяной заборчик, который непонятно зачем растянули поперек улицы. Оглядела все разом со всех сторон и, не останавливаясь, выпластала побольше конечностей, зацепилась за стену, перемахнула заборчик, распласталась на мостовой, не останавливаясь, сжалась в тугой ком и новой волной выплестнулась
Плюхнулась в пыльное нутро.
Где-то сзади гогочет, но уже тише.
Темно.
Я метнулась, не разбирая ни дороги, ни собственной формы.
Перетекла через какие-то кучи. Нырнула в гнилые проходы.
А в ушах стоит этот жадный гогот…
Нет, не в ушах, ибо я окончательно потерла форму. Но я знаю, как это должно быть. Я еще помню, что шум стоит в ушах.
Ушах.
У меня должны быть уши.
Я зацепилась за эту мысль, как утопленник, который в последний момент нащупал спасительное бревно.
Уши.
У.
Меня.
Должны.
Быть.
Уши.
Я замедлилась и прислушалась, всем телом ловя звуковые вибрации: ото всюду что-то скреблось, иногда попискивало; где-то издалека доносился низкий, неравномерный гул. Но человеческих голосов не было. И шагов тоже было.
Я заползла в какую-то щель и сжалась в комок. После изнуряющей гонки снова проснулся голод. Пока не всепоглощающий. От такого я еще могла отмахнуться. Но это не на долго. Нужно выбираться и снова искать еду.
Совсем рядом что-то заскреблось и послышался высокий писк. Я наугад выпластала морф и схватила теплое живое тельце. Оно жалобно пискнуло и лопнуло в захвате, забрызгав меня густой липкой жидкостью. Я впитала ее всем телом и вобрала обмякшее тельце.
По поверхности прошла дрожь, и меня внезапно накрыло новое ощущение. Оно прокатилось судорогой по телу и обожгло волной наслаждения, такой мощной, что это почти граничило с болью. Я выгнулась, мечтая закричать, и опала без сил.
Голод отступил.
Не в силах бороться с охватившим меня блаженным бессилием, я забылась.
Когда я пришла в себя, рядом снова кто-то копошился и попискивал. Уже понимая, что надо делать, я в полной темноте напрягла органы чувств, ловя вибрации и поточнее определяя, где находятся эти новые теплые зверьки. Мое податливое тело оказалось удивительно чувствительным и вскоре в голове у меня (точнее там, где обитала моя воля) из многократных звуковых отражений сложился план помещения. Я оказалась зажата между двумя тумбочками. По обломкам стеллажей перебегали те самые зверьки. Их пушистая шерстка гасила звуковые вибрации, но теплое, пульсирующее тело источало какую-то иную дрожь, которую я никогда не видела у обитателей своих трущоб.
Я замерла, подпуская зверьков поближе, и, уже понимая, что буду делать, выпростала морфы, стараясь поймать как можно больше созданий. Три или четыре попались в мои щупальца. Я с хрустом их сжала, вдребезги размочаливая маленькие тельца, и с наслаждением втянула в себя теплую влажную кашицу.
По телу прошла новая судорога, ослепляя на мгновение блаженством. И я, обессиленная, растеклась.
Но на этот раз я не уснула. Справившись с минутным экстазом, я целенаправленно принялась выслеживать зверьков. Сначала я пробовала к ним подкрадываться,
Когда в этом помещении все зверьки закончились, я перебралась в соседнее, но и там вскоре никого не осталось. Проверив еще несколько комнат, я почувствовала непривычную сытую усталость и на этот раз основательно залегла поспать, забившись под развалившийся шкаф.
Когда я проснулась. Голода внутри не ощущалось. И даже тени его не было. Я только чувствовала, как во мне клокочет и переливается новая, бурная и радостная энергия. Я подумала, что надо бы восстановить свой облик, и тело в мгновение ока приняло человеческий вид. Не человекоподобный, я это чувствовала, а именно человеческий. Живой. Я ощутила свои руки и ноги. Услышала работу мышц, когда попробовала пройтись по комнате. Потрясенная, я ощупала лицо — круглые, действительно бархатные, щечки, трогательно легли в ладошки. Я провела пальцем по губам — это оказалось странно приятно. Ощутила на голых плечах шелковистое прикосновение волос.
Светлых.
Я точно знала, что они светлые.
Пораженная, я засмеялась. И услышала свой собственный смех — звонкий, четкий. Живой.
Все еще не веря в произошедшее, я ощупала свое нагое тело. Оно оказалось теплым и шелковистым. Не таким, к каким я привыкла в лабиринте трущоб. Тамошние жители все были изъедены разложением и коростами. Кто-то больше, кто-то меньше. Но их тела были мертвы. В них не пульсировала жизнь, как в тех пушистых созданиях. Их кровь была отравлена. Никто из них не походил на человека.
Я снова огладила свое тело. Я совершенно точно походила на человека. Я знала это, хоть никогда ни одного не видела.
Поразмыслив немного, я решила повременить возвращаться в трущобы, и попыталась снова осмотреться, как делала до этого, но оказалось, что мое человеческое тело утратило чувствительность и больше не воспринимало звуковые волны. Все еще не доверяя своему преобразованию, я не рискнула принять свободную форму, и решила выбираться ощупью.
Оббив пальцы на ногах и снова ссадив руки, проплутав изрядное время, я все-таки нашла лестницу наверх и осторожно стала подниматься. Там оказалась небольшая комнатка с разбитым окном. А за окном светило солнце.
Не рискуя выходить на улицу, я присела у окна и втянула воздух. Пахло пылью, гниющими помоями и испражнениями. Так непохоже на удушающий запах разложения, который окутывал занятые отвергнутыми трущобы.
Я посидела немного и собралась уже снова забиться в какой-нибудь уголок потемнее, чтобы еще поспать, как вдруг в помещение ввалился человек. Мужчина. Он пах прокисшим спиртом и каким-то вонючим дымом. На толстой красной шее и низком лбу выступила испарина. Мужчина оглядел комнату мутным взглядом и замер, увидев меня. Я сжалась, ожидая ударов и криков отвращения, но мужчина порывисто взревел и по-звериному зарычал. Он оглядел меня и медленно пошел вперед, паскудно подгигикивая и икая. От страха у меня отнялись ноги.