Метаморфозы вампиров-2
Шрифт:
— Хм, неплохо, — одобрительно заметил над ухом Клубин. Шар в центре, когда Карлсен открыл глаза, снова сиял чистой белизной. Причем сменился цвет и у окружающих шаров. Тот, что ближе, засветился красноватым, рядом с ним — сочно желтым. Остальные — зеленым, синим, индиго и дельфановым. Интересно то, что последний он теперь различал собственными глазами: получается, чувственный диапазон за время пребывания на Дреде расширился.
— Поупражняйтесь сами, пока я переговорю с Дори, — сказал вдруг Клубин и, не успел Карлсен отреагировать, встал и вышел из комнаты.
Карлсен подкатил прибор поближе. Хорошо побыть наедине с собой. То, что приоткрылось в секунды противоборства с депрессией,
Сфокусировав внимание, он плавно повернул регулятор влево. Медленно— премедленно, а когда начала просачиваться депрессия, немедленно выставил ей навстречу сконцентрированную силу воли, вытесняющую враждебное проникновение. При этом он решил попробовать повернуть регулятор чуть вправо. Эффект очаровывал. Поскольку депрессия была уже сломлена, смещение регулятора увенчалось всплеском отрадной силы. Причем что интересно: не от движения ручки, а именно от собственной концентрации. Депрессия была уже одолена ее усилием, так что «всплеск», по сути, был приятной наградой собственной силы воли.
Недолгое экспериментирование слегка утомило, Карлсен, прикрыв глаза, откинулся в кресле. Однако через минуту-другую любопытство взяло верх — до возвращения Клубина хотелось освоить прибор как можно больше.
Теперь он сосредоточил внимание на самом ярком из шаров поменьше, — синем, — и осторожно повернул находящийся под ним регулятор. Эффект, как он смутно и ожидал, внезапно обострил интеллектуальные силы (нечто подобное уже доводилось ощущать среди каджеков Сории). Обозначилась тяга к идеям, абстрактному мышлению. Одновременно усилился синий свет. Стоило лишь сориентриваться, и свет этому как бы вторил. Так он и поступил, вызвав тем самым прилив яркости.
Теперь внимание он перевел на зеленый шар, светящийся так слабо, что на свету едва и различишь. Регулятор внизу поддавался почему-то жестко (редко, видно, использовался), тем не менее, Карлсен осторожно повернул его вправо. Сказалось немедленно: глубокое, раскрепощающее умиротворение. Вспомнилось вдруг из школьной программы по английскому, что слова «green», «grass» и «grow» («зеленый», «трава» и «расти») — однокоренные.
И очевидно стало, почему на Земле природа изобилует зелеными красками, а на этой планете — синими. На Земле природа испокон является колоссальным источником умиротворения, материнской силой, дающей опеку всем живым существам. А вот на Дреде с ее повышенной гравитацией такое умиротворение проблематично, а то и опасно. Вот почему природа здесь смещена к синей части спектра — цвет сознания и рассудочности. Неважно, как оно сложилось; ясно лишь, что обстоит именно так.
После зеленого естественным было заняться регулятором, что под шаром цвета индиго. При этом Карлсен уже догадывался, чего ожидать, и интуиция его не подвела. Уже в самом начале мужская сущность в нем стала как бы размываться чем-то более мягким, нежным. Видимо, индиго был цветом женского аспекта его натуры, с прямым и интуитивным восприятием действительности, максимально отдаленным от абстрактного восприятия, нагнетаемого синим цветом. Этот цвет был восприимчив, гибок и податлив как вода в целлофановом мешке. Карлсен всегда улавливал в себе некую женскую составляющую, и именно эта восприимчивость помогала ему быть хорошим психологом. Тем не менее, она всегда контролировалась чувством цели и обязательности. Лишь теперь изумленно сознавалось, насколько он подавляя в себе этот женский аспект и как мало его понимал. Вот он, классический пример кантовского прозрения о том, что мысли у нас разделяют наши восприятия.
Карлсен подвинул прибор, чтобы можно было дотянуться
Чего ожидать от красного шара, догадаться было несложно: так оно и вышло. В паху затеплилось вожделение, и до Карлсена вдруг дошло, что тело-то почти голое. В укромном месте было настолько приятно, что он невольно запустил туда руку, отчего мгновенно возникла эрекция. При этом возник ясный образ Дори: вот наклоняется, вот заглядывает ему в глаза. Все так отчетливо, что можно, дотянувшись, коснуться. Войди она сейчас в комнату, он бы без колебаний стиснул ее, убежденный, что она откликнется уже на саму силу его желания. Распалясь жаждой овладеть ею, он вместе с тем обнаружил, что в алости шара начинают постепенно проплавляться сгустки черноты. Это послужило напоминанием, и Карлсен резко крутнул ручку влево. Желание тут же сгинуло, и рассудок как бы пришел в норму.
Пока ясно было то, что каждый из шаров неким образом фиксирует ту или иную деталь или свойство его, Карлсена, собственной натуры. Синий связан был с мужским началом и интеллектом, красный — с сексуальностью, зеленый — с восприятем природы, индиго — с интуицией и рецептивностью, желтый — с силой воли и целеустремленностью. Белизна же центрального шара так или иначе сводила их все в обобщенное чувство утвердительности и единоначалия.
Озарение от этих экспериментов вызывало некоторую эйфорию. Каждый из цветов давал сугубо свою утвердительность, причем одна из них могла не совмещаться, а то и противоречить другой — так, сексуальное озарение абсолютно не сочеталось с интеллектуальным. И тем не менее, белый шар некоторым образом примирял их всех.
Ну, а шар дельфанного цвета? Регулятор под ним был в форме продолговатого ромба и по назначению, видимо, несколько отличался от остальных. И в самом деле, эффект при вращении оказался какой-то двусмысленный. Вроде бы чуть прихватило сердце и солнечное сплетение, хотя непонятно почему. Даже когда повернул ручку до максимума, и то ничего не прояснилось. Попробовал до минимума — опять ничего особенного, разве что появилась легкая угнетенность.
Мьоргхаи почти наверняка служил своего рода тренажером для юношей Гавунды. На Земле ближайшим аналогом был бы целый пласт искусства и литературы — что ни цвет, то, допустим, различие между воздействием музыки или живописи от художественного слова. В детстве такие эмоции как восторг, волнение, печаль или нежность усиливались обычно через книги. Что касается мьоргхаи, то он, по-видимому, напрямую воздействовал на соответствующий участок мозга, контролирующий те или иные эмоции.
Вместе с тем главным его назначением, безусловно, было то, как научиться обуздывать депрессию, эту коварнейшую из реакций. В этом Карлсен усматривал теперь основную проблему человечества. Вся каверза в том, что она представляется абсолютно естественной реакцией на проблемы каждодневного существования. Любой здоровый человек с появлением трудностей стремится их преодолеть. Однако здесь зачастую сопутствует опасение, что они могут оказаться неодолимы, и тогда логика диктует отступить в поисках выхода, а то и просто махнуть на все рукой. Возможность поражения всегда казалась настолько логичной, что люди легко поддавались соблазну сдаться. Мьоргхаи впрямую демонстрировал ложность этого убеждения.