Метель
Шрифт:
Барышня непонимающе и чуть испуганно отшатнулась в сторону и вежливо представилась:
– Мария Гавриловна Радостина. А вы, сударь, кого ожидали увидеть перед собой? Кстати, ваше лицо мне, определённо, знакомо.…Нет ли у вас сына – двадцати с небольшим лет от роду? Или, допустим, племянника?
– Племянника нет, и, увы, уже никогда не будет. Сын? Надеюсь, что родится когда-нибудь…. Простите, но вынужден срочно откланяться. Приятно было познакомиться и всё такое…. Но, извините, очень и очень тороплюсь.
– Как? Уже уходите? Вы же хотели поговорить со мной…
– Ничего не получится, – Пётр вновь приоткрыл окно и забрался на подоконник. – Произошла досадная ошибка…. Нет, лично вы, милая Мария Гавриловна,
– Какой ещё Александр Сергеевич?
– Пушкин, конечно же…. А у вас, поверьте, всё будет хорошо. И, даже, отлично. В урочный час, уже после войны с Наполеоном, вы непременно повстречаетесь со своим Петром Бурминым, выйдете за него замуж, нарожаете детишек…. У меня будет к вам всего одна крохотная просьба, добрейшая Мария Гавриловна.
– Какая же?
– Позабудьте, пожалуйста, про этот мой неловкий и бессмысленный визит! Как будто это были последствия вашей недавней болезни. То бишь, бред горячечный, дурацкое виденье. Позабудьте и прощайте навсегда…
Метель продолжала упорно и настойчиво ткать свои бесконечно-изысканные кружева. Причём, кружева эти были абсолютно белыми, без малейших оттенков сиреневого и фиолетового.
«Цветной снег здесь, вообще, не причём», – презрительно хмыкнул внутренний голос. – «Напутал ты всё, братец, в очередной раз. То есть, всё смешал – без всякого разбора – в одну общую кучу…».
Обойдя стороной крепко-спящих собак, Петька дошагал до возка, забрался внутрь и сообщил кучеру Антипу, возившемуся с печкой:
– Поехали, дружок.
– Куда, барин? В Николаевку? В Жабино?
– На холм, где мы с Денисом Васильевичем нашли странную зелёную железяку. Ту, которую нефёдовские крестьяне потом разобрали-разломали на части и вывезли на телегах…
– Смилуйся, Пётр Афанасьевич! Это же очень далеко. Лошадки устали, метель зверствует…. Может, завтра съездим туда?
– Сегодня, Антипка, сегодня. Не спорь со мной. Поехали…
Возок медленно, с трудом пробиваясь сквозь метель, катил по русским заснеженным дорогам, а Пётр размышлял: – «Цветная бесшумная метель, наверняка, продукт побочный, не несущий в себе сколь-нибудь серьёзной нагрузки. Так, обычный театральный эффект, не более того. Всё дело заключается, надо думать, в светло-зелёных молниях. Именно они могут – естественно, при метком попадании – перемещать людей во Времени…. У меня на груди имеется всего лишь один светло-зелёный шрам. Следовательно, и переносился я во Времени только один раз: из октября 2012-го года – в январь 1812-го…. А как же венчание в старинной бревенчатой церкви, от которой утром остались лишь обломки фундамента и груды старых кирпичей? Это, сто процентов, была совсем другая церковь! Как тогда говорил незабвенный Николай Николаевич? Мол: – «Нет в Шадрино никакой церкви. Ближайшая – только в Жабино, в трёх километрах. Там тоже нынче выстроено полноценное поместье: с большой конюшней, дельной псарней и, даже, с бревенчатой церквушкой, построенной по старинным чертежам…». Всё просто – как дважды два. Той памятной ночью я – в полной темноте – заплутал в метельном калейдоскопе (двадцать первого века!) и вместо Шадрино пришагал в Жабино, где в это время неизвестные ребята проводили в церкви театрализованную реконструкцию пушкинской «Метели»…. Сходится всё! В ту ночь я шёл по ровному-ровному полю. А те же Нефёдовы уверяли при встрече, что после переноса в 1812-ый год вокруг них были сплошные пеньки и валуны…. Чёрт меня дери! А ведь ещё были и сны-подсказки! Можно же было сразу догадаться, что без «реконструкции» тут не обошлось…. Мария Гавриловна (то есть, Ольга из снов) сказала же чётко, мол: – «Петруша, любимый! Ну, почему же ты у меня такой бестолковый? Почему? Никак не можешь понять простейших вещей. Додуматься до очевидной истины…. Уж, тебе подсказывают, подсказывают. А ты всё тупишь и тупишь…». Эх, недотёпа! Что ещё? Мёртвая лошадь, подполковник Бурмин и его кучер, посетившие с визитом вежливости профессора Ивана Фёдоровича? Тут тоже всё однозначно просто: это были «реконструкторы», которые ехали в Жабино, да заблудились. А над чудаком-уфологом они, просто-напросто, посмеялись от души, не более того…. Что теперь делать? Остаётся одно: бродить без устали по заветному холму и ждать, когда вновь ударит волшебная зелёная молния. А, если, не ударит? Тогда придётся навсегда забыть про ту славную светловолосую девушку из двадцать первого века и плыть вместе с авантюристами Нефёдовыми в южную Африку, а потом – в вечнозелёные тропики…
На вершине холма они развели большой костёр, после чего Петька отпустил кучера.
– Как же так, барин? – непонимающе завертел Антипка бородатой головой. – Вы один останетесь здесь? Ночью? В метель? Разве так можно?
– Можно, – подтвердил Пётр.
– А что мне передать Денису Васильевичу?
– Передай, что у меня всё хорошо. А завтрашним вечером, Антип, подъедешь сюда. Заберёшь меня, или – не заберёшь. Это уже как Бог даст…. Да, и парочку факелов мне оставь. На всякий случай…
Он бестолково – с горящим факелом в руке – бродил по холму и истово молился:
– Господи, перенеси меня обратно, в мой 2012-ый год! Ну, пожалуйста! Что тебе стоит? Ты же всемогущий и добрый…. Или, наоборот, доставь эту чудесную девушку сюда! Я без неё жить не хочу…. Понимаю, что так говорить нельзя, мол, страшный грех. Но, как же – мне – без неё? Ты, вот, сам посуди…. О-па! Сверкнула первая зелёненькая молния! Ещё одна! Только, Господи, далековато будет. Внеси, пожалуйста, поправку в прицел! В смысле, откорректируй немного…
Один раз в полчаса Пётр возвращался к костру: отогревался, сучковатой палкой ворошил бордовые и аметистовые угли, подбрасывал в огонь новые дрова. Неуклонно приближался рассвет, метель стихала, прямо на глазах превращаясь в ленивую позёмку. Светло-зелёные изломанные молнии сверкали всё реже и реже.
– Неужели, это всё? – потерянно пробормотал Петька. – Жаль. Очень жаль. Такая красивая история могла бы получиться…
Неожиданно всё вокруг наполнилось ярким, изумрудно-зелёным светом. По глазам – словно бы – провели острой бритвой. По ушам звонко ударила, грозя разорвать барабанные перепонки на мелкие кусочки, звуковая волна. В голове образовалась серая пустота, уже через мгновение-другое преобразовавшаяся в безысходную черноту….
Понимая, что падает в обморок, Пётр успел подумать: – «Похоже, что Бог, всё таки, существует. Лишь бы он перенёс меня в нужное место и Время. Без всяких там каменных веков и египетских пирамид…».
Сознание возвращалось медленно и неохотно. В ушах тоненько и нудно звенело-плакало. Перед глазами плыли, медленно расходясь в стороны, оранжевые, бордовые и фиолетовые круги. Нестерпимо воняло сероводородом и горелой шерстью.
– Ерунда, – тихонько пробормотал Петька. – Главное, что живой. Всё остальное не стоит и выеденного яйца…
– Правильно, главное, что живой, – подтвердил нежный голосок. – Всё остальное, даже вместе взятое, ерунда ерундовая…
Почувствовав на своей щеке чью-то нежную, мягкую и бархатистую ладошку, он открыл глаза и осознал, что его губы – непроизвольно и радостно – складываются в широченную улыбку.
«Здесь уже утро. Весёлые солнечные зайчики скачут-прыгают повсюду», – удовлетворённо сообщил внутренний голос. – «И она рядом. Светленькая такая, симпатичная, с задорно вздёрнутым вверх носом-кнопкой и парой сотен веснушек на милом личике, неожиданно-чёрнобровая. Глаза тёмно-синие, ласковые и тревожные одновременно. А на правой щеке змеится свежая глубокая царапина…».