Мето. Мир
Шрифт:
Вскоре я слышу лишь обрывки разговора, словно мой мозг отказывается слушать дальше. Из раздумий меня выводит весьма бурное выступление Стефана:
— A сколько он сделал для нашего интеллектуального, физического и нравственного воспитания! Как подумаешь об участи подкидышей в других колониях…
— Простите, — говорю я, внезапно заинтересовавшись, — не могли бы вы рассказать об этом подробнее?
— Нет, — отрезает Цезарь, — тебе это неинтересно, да уже и поздно. До свидания, ребята.
Я возвращаюсь в свою комнату в сильном раздражении. Хочется выть от злости и отвращения. Я закрываю глаза и вспоминаю друзей,
Характерный скрежет ключа в замке возвещает о приходе Ромула. Я не свожу глаз с двери несколько долгих минут. Он входит с радостным видом:
— Привет, дружище. В последнее время ты проявил себя смельчаком и честно заслужил награду. Завтра в это же время — на целых десять минут — меня заменит твой друг Клавдий. Как видишь, я тоже умею держать слово. Спокойной ночи.
Утром Октавия на дороге нет. Возможно, так даже лучше. Меня беспокоит, что он сделал бы этим лезвием? День растягивается до бесконечности. Просто не терпится встретиться вечером с Клавдием! Во второй половине дня появляются Бернар и Фредерик. По их лицам видно, что после возвращения и провала задания они подверглись серьезным испытаниям.
На уроке мне не дают никаких новых документов — лишь простую памятку:
Выучить наизусть все подчеркнутые отрывки.
Уметь пояснять детали на фотографиях.
Знать даты и уметь заполнять немые карты.
Экзамен через два дня.
Я принимаюсь заново перебирать карточки. Там наверняка есть сведения, которые я смогу лучше понять при повторном прочтении. Все так ново, так необычно.
Юпитер снова засиживается с нами допоздна. Когда я остаюсь один, он подходит, трогает меня за плечо, как брата или сына, и добродушно улыбается.
Я спрашиваю, что сталось с беженцами, высланными из пригодных для жизни Зон на кораблях. Ученики переглядываются, но никто не отваживается ответить. Эту обязанность берет на себя Цезарь 2:
— У нас нет точных сведений на этот счет. Мы знаем, что многие отправились просить убежища у правителей наименее населенных белых Зон. Некоторые добились аудиенции путем подкупа или благодаря высокому уровню компетентности. Пассажиры с других кораблей предпочли окончательно бросить якорь в паре кабельтовых от берега. Они занимаются рыбной ловлей и гидропоникой — выращивают в основном сою. Иногда с ними контактируют коммерсанты из белых Зон. У нас нет никаких известий о многих суднах: междоусобные столкновения, пиратство, непроизвольная или умышленная посадка на мель… Очевидно, некоторые экипажи бесследно исчезли.
Я топчусь на месте в своей комнате. Я готов. Эти десять минут покажутся мне очень короткими, поэтому я пытаюсь привести мысли в порядок. Он здесь. Выглядит не лучшим образом. Мы пожимаем друг другу руки. Он отступает первым и начинает:
— Я объясню тебе положение дел в двух словах, ты сделаешь то же самое, а затем мы поговорим об Октавии, который меня очень беспокоит.
Он говорит быстро, зная, что времени у нас в обрез:
— В первые дни я был с ним. Нам то и дело устраивали побои, а потом посадили в холодильник. Затем нас разлучили. Несколько дней меня показывали малышам в цезарской форме, а потом заставили подписать кровью — да-да, своей кровью — клятву верности. Теперь меня сопровождает «сторожевой пес» по имени Секст, и мы выполняем задания по надзору, в основном ночью. Мы контролируем слуг как снаружи, так и внутри и высматриваем, за что бы их наказать. Из-за этой работы все меня ненавидят — такова их цель, но это позволяет мне встречаться и общаться с кучей народу. Я с радостью узнал, что многие дети, пропавшие без вести в бою, на самом деле живы и работают практически по всему острову. Думаю, на сегодняшний день подтверждена лишь смерть Тиберия. Теперь твоя очередь.
Я вкратце рассказываю о проведенных здесь неделях, и он снова берет слово:
— Если сопоставлять сведения, которые каждый из нас будет собирать поодиночке, мы раскроем все секреты Дома и его «винтиков» и сможем составить план бегства. Пока что у нас есть одно срочное дело: Октавий страдает от серьезной инфекции в порванном ухе. Начальник нашего лагеря об этом знает, но хочет, чтобы наш собрат еще немного помучился, а затем начал молить о пощаде и поклялся в верности до гроба. Думаю, он попросил у тебя лезвие, чтобы прооперировать себя самостоятельно. Нужно найти другой выход. Я думал, ты сумеешь достать лекарство, как в тот раз, когда ты облегчил мучения Страшняка.
— Разумеется, я сумел бы, но они наблюдают за коридорами по ночам. Они знают, что недавно я ходил воровать лекарства с Шаманом. Ну и потом, пришлось бы посвятить в тайну Ромула: он один решает, оставлять ли дверь моей комнаты на ночь открытой. Как быть?
— С проблемой наблюдения я разберусь, а насчет ключа подумай сам. Больше ничего не передавай Октавию самостоятельно. Есть новости от Марка?
Я сообщаю о том, что узнал. Он сверяется с часами и говорит:
— Ну, мне пора.
Перед тем как закрыть дверь, он задумчиво добавляет:
— О нем ходит странный слух: якобы он родственник Юпитера.
Глава IV
Утром я внезапно просыпаюсь. В памяти сохранился последний образ моего кошмарного сна: Октавий плачет кровавыми слезами за оконным стеклом. Я подаю знаки, но он не видит. Я больше не могу уснуть и решаю встать. Машинально пытаюсь открыть дверь. Она, разумеется, заперта.
Дом потихоньку пробуждается: быстрые и легкие шаги слуг, спешащих по утренним делам, а затем тяжелая и уверенная поступь патрульных. Я слышу, как отпирается моя дверь, и решаю написать записку Октавию — на тот случай, если мы встретимся сегодня утром.
Я позабочусь о тебе.
На завтрак я прихожу последним: все уже сидят. Столы расставлены таким образом, что я не могу участвовать в собрании. Стефан встает и подходит ко мне:
— Согласно требованиям, ты не можешь вмешиваться в предстоящее обсуждение. Поэтому тебя посадили в стороне.
Ничего не ответив, я добираюсь до своего места и поворачиваюсь спиной. При всем желании я бы не смог понять, о чем они говорят. Снова встав и поймав на себе их взгляды, я стараюсь не выдать своего недовольства.