Мето. Мир
Шрифт:
Я кричу:
— Это я, Мето! Открой мне!
Когда я подхожу, чтобы постучать в дверь, они хватают меня и валят на пол. Пока я отбиваюсь, они засовывают мне в рот носовой платок. Открывается дверь: похоже, Ромул только что проснулся. Он с трудом выговаривает:
— Впустите его.
Комната у него огромная: посредине высится широченная кровать, а справа я замечаю стул и письменный стол. Кое-где валяются книги, а пол устелен одеждой. Слева, напротив телевизора, стоят два кресла. Ромул ведет меня к ним, опускается в ближайшее и обхватывает голову руками.
— Все время болит голова. Я почти не сплю, даже лекарства не помогают.
— Кто дает тебе таблетки?
— Цезарь 3, а что?
— А что?! Тебе нужно самому сходить в санчасть, прочитать инструкции и выбрать себе лекарства.
— Ты думаешь, что… Ты прав, я последую твоему совету. А сейчас я тебя слушаю, но постарайся говорить покороче.
— Мне нужно встретиться со слугами и детьми, чтобы учесть их пожелания. Я должен иметь возможность свободно передвигаться по Дому и по лагерям, но я по-прежнему завишу от Цезарей. Мне необходим документ, подписанный твоей рукой, который позволит мне перемещаться самостоятельно.
— Напиши все, что хочешь, и я подпишу. Садись за стол. Только, пожалуйста, поскорее.
Выходя из комнаты Ромула, я чувствую себя на седьмом небе от счастья, но радость моя длится недолго: из-за угла на меня нападают четверо «эшников». Пока трое тащат меня к моей комнате, Стефан бьет меня пятками по ногам и в живот. Они швыряют меня на кровать и наваливаются все вместе, а Бернар рявкает:
— Что ты себе вообразил, Мето? Что мы покоримся тебе?
Он отступает и достает из заднего кармана кожаный футляр. Я знаю, что там. Бернар размахивает шилом у меня перед носом:
— Знаешь, что это? Это средство защиты от беспризорных детей, у которых скверно сложилась жизнь. Ты похож на них, Мето, и заслуживаешь такой же участи…
Он осекается: судя по запаху, нагрянули солдаты. Я вскакиваю и вижу Элегия, которого сопровождают двое охранников, вооруженных до зубов. Мои обидчики исчезают в коридоре — все, за исключением Бернара, которого хватают солдаты. Он восклицает с притворной улыбкой:
— Разве нельзя немного поразвлечься с приятелями?
Но, заметив суровый взгляд Элегия, Бернар переходит к угрозам:
— Никто, кроме Цезарей, не властен надо мной. Прочь с дороги!
Мы смотрим ему вслед, а Элегий заявляет:
— Отныне у меня нет полномочий тебя охранять, так что тебе придется забаррикадироваться у себя в комнате. Завтра утром Ахиллес поднимет этот вопрос на собрании.
Я запираюсь на щеколду. После обеда заняться совершенно нечем. Я в бешенстве и вспоминаю последнюю партию в инч, которую мы выигрывали, но противники, схитрив, в последний момент украли у нас победу. Наверное, здесь и впрямь ничего нельзя изменить…
Наступает ночь. Меня не покормили, и я как можно осторожнее открываю дверь. Горячо надеюсь, что зайдет Клавдий, и он является чуть позже. Вид у него озабоченный:
— Как дела? Они не слишком сильно тебя избили? Наша революция началась неважно. Я слышал, как Цезари рассказывали о выборах детям. Это была проповедь послушания, уснащенная недвусмысленными угрозами. Цезари уговаривали их не участвовать в выборах. В любом случае малыши убеждены, что Цезари узнают, за кого они проголосовали. В Доме царит атмосфера страха, Мето, как в худшие времена.
— Я знаю, Клавдий, поэтому и хочу пойти сегодня ночью в спальню малышей.
— Я так и предполагал. Путь будет свободен с десяти минут первого до четверти четвертого. Будь предельно осторожен. Я слышал, что некий Стефан поклялся тебя прикончить.
Я пишу записки для Децима и Мамерка:
Передать детям:
Голосование анонимное и безопасное. Большинство солдат нас поддерживают.
Мето
Я шагаю по коридорам, внимательно прислушиваясь к малейшим подозрительным звукам. Беру в классе мел, осторожно вхожу в спальню и засовываю послания под подушки своим друзьям, а потом иду в туалет, чтобы в каждой кабинке написать:
Я хочу жить настоящей жизнью.
Я не боюсь.
Я голосую за счастье.
Я скажу своим палачам нет.
На обратном пути я улавливаю поблизости чье-то дыхание: за мной следят. Я останавливаюсь. Их, как минимум, трое, и они прячутся метрах в десяти слева. Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и бросаюсь бежать, а они несутся за мной по пятам. Я открываю дверь стенного шкафа, маскирующего проход, и скрываюсь на лестнице. Дверь захлопывается, и я почти не слышу их. Они дергают за ручки всех дверей и заглядывают в кладовые. К счастью для меня, мои преследователи не знакомы со всеми тайниками Дома. Я жду около часа, прижимаясь щекой к двери, после выхожу. Пусть свободен, моя комната открыта, и ее убирает Аттик. Лицо у него распухло, нижняя губа кровоточит.
— Они ушли полчаса назад, — говорит он, — тебе нельзя здесь оставаться.
— Я запрусь и заблокирую замок.
— Ты смельчак, Мето.
— Ты тоже, Аттик. Передай своим друзьям, что выборы пройдут честно и что они смогут безбоязненно высказаться. Внешность обманчива, и на самом деле многие нас поддерживают, даже среди солдат.
— Ну, раз ты так говоришь…
Я сплю урывками по паре минут. Хорошо, что я вставил в замок ключ: меня неоднократно будят металлический лязг и глухие проклятия за дверью.
Выходя утром из своей комнаты, я с удивлением обнаруживаю, что меня ожидают Элегий и двое охранников.
— Я пришел тебя эскортировать. Вчера вечером Ахиллеса пытались отравить. Все солдаты заперты в своих комнатах.
Когда я вхожу в зал, Ромула еще нет, а двое солдат сидят по разные стороны от стола. Я занимаю место рядом с Ахиллесом, который сочувственно оглядывает мои раны и шепчет:
— Они нас не сломят, мы крепкие орешки.
Пятеро остальных восседают с таким видом, будто уже победили. Решительным шагом входит Ромул. Похоже, ему намного лучше. Он удивленно смотрит на меня: