Метод Пигмалиона
Шрифт:
– Ты не обязан рассказывать. Твое молчание – твоя ответственность. Моя задача – убедиться, что ты в безопасности и не представляешь опасности для других. Хочешь – рассказываешь, не хочешь – не рассказываешь.
– Хорошо, – ответил я, опустив взгляд.
– Не пробовал обратиться за помощью? – спросила она, немного помолчав.
– Помощь от взрослых либо вредит, либо бесполезна, либо нравоучительна.
– Почему ты так думаешь? Ты уже обращался к кому-то?
– А как они могут помочь? Нравоучениями? Да и если справляешь не сам или с друзьями, то ты неудачник, стукач. От этого только хуже. Взрослые в таких вещах только вредят. Пытаются решить проблему, которая возникает сейчас, но она длится дальше. Даже если физического насилия нет, то от психологического как уберечь? Могут затравить.
–
– Но так принято у людей. В школе начнут смеяться. Травить.
– Знаешь, почему тираны долго находятся у власти? – спросила педагог. – Они убеждают людей, что без них будет хуже. Они репрессируют других не потому, что сильные и могут, а потому, что боятся показаться слабыми. Становятся агрессивными, чтобы их не свергли. Чем больше страх, тем больше агрессия. А на деле – это психотравма, полученная в прошлом, которая просто ноет внутри и вымещается. Вот, допустим, есть хулиган. Ему удобно, чтобы все думали, что если на него донесут, применят в отношении него меры, с которыми он не сможет справиться, то будет плохо доносчику. Его якобы затравят. Мол, это позорно. И знаешь, откуда это пошло? Из тюрьмы. Блатным нужны были свои инструменты власти. С середины прошлого века они проникли в общество, когда после смерти Сталина многих репрессированных заключенных выпустили на волю. Причем, по большей части, это были евреи. Отсюда и блатной жаргон, основанный на идише. Блатной – блат, «листок», то есть живущий по воровским правилам, по листку. Параша – на иврите «кал». Шмон – на идише «восемь», то есть обыск, который обычно проводился в 8 часов вечера. Мусор – на иврите «доносчик», милиционер. Малина – на иврите «приют» или «место сбора воров». Шухер – на иврите «черный», опасность. Ништяк – на иврите «мы успокоимся», отлично. Ксива – на иврите «написание», документ. Фраер – свободный от воровских правил, но, поскольку слово родилось в блатном мире при Сталине, то человек, просто считающий себя свободным, но на самом деле не свободный. И, знаешь, если на то пошло, ведь мы не блатные, мы не в тюрьме, и мы платим налоги за свою безопасность и порядок. И, если смотреть серьезнее на этот вопрос, то спроси себя: почему преступников ловят полицейские, а не каждый человек самостоятельно ведет расследование? Странно, да? Ведь это же позорно, когда ты не сам. Но что-то тут не срабатывает. Разве нет? А все потому, что люди – не блатные и живут не в тюрьме. Взрослые это понимают. Дети – нет. Дети переняли блатные представления, потому что для них существуют такие же начальники – родители, как у репрессированных евреев в свое время – надзиратели. Так люди и живут, не понимая, что и откуда пошло, но пользуются этим, потому что это удобно. Вот давай представим: ты хулиган, ты кого-то гнобишь, а он молчит и будет молчать, потому что боится, как бы не стало хуже. Это же удобно, правда? Так поступают государства, создавая врага вокруг, чтобы удержать власть. Но сам подумай: почему станет хуже, если ты накажешь виновного? Получив ответ, сдачу – называй как угодно, он поймет свою ответственность за противоправные действия и будет бояться причинять вред. Хотя, конечно, будет пробовать вернуть власть, подступаясь потихоньку. Но если не давать ему вернуть ее, то все на этом и закончится. Ветер подует, деревья пошумят, и все стихнет. Он не станет больше связываться, если ему не разрешать. Нам ведь причиняют вред только потому, что мы сами разрешаем его причинять.
– Не знал, – ответил я.
– Зато теперь знаешь, – ответила социальный педагог, – поэтому не обязательно на силу отвечать силой, чтобы что-то кому-то доказать. Есть более гуманные способы. Ты можешь прийти ко мне и рассказать, что происходит. Мы вместе решим, как быть. Если нужно будет – рядом с хулиганом будут сидеть родители и контролировать его, раз не умеют воспитывать. В противном случае – лишение родительских прав за плохое воспитание и перевод ребенка в другую школу.
– Хорошо.
– Думаю, тебе не нужно подробно рассказывать о последствиях увечий и о статьях 111, 112, 115 УК РФ. Если он напишет заявление, то решение вполне может быть в его пользу и, скорее всего, будет. А если бы ты попал в глаз, то это уже расценили бы, как тяжкое по 111 статье, что влечет за собой лет 8 заключения, и тут уже точно посадили бы. Поэтому самостоятельно защищаться не так уж и безопасно, а состояние аффекта не учитывает последствия, оно не рационально. Ты это понимаешь?
– Угу, – подавленно ответил я.
От социального педагога я вышел в некоторой прострации. Меня пугали возможные последствия. Но все уже было сделано, куда уж теперь побежишь? Оставалось только ждать. Я впервые начал осознавать для себя необходимость существования блатных понятий, поскольку по другую сторону баррикад они выглядели иначе. С одной стороны, они были злом, а с другой – добром. Мир продолжал себя показывать со сложной и неоднозначной стороны. Уже нельзя было занять простую и однозначную позицию на всю жизнь, поскольку обстоятельства всегда были разные и довольно неоднозначные. Это дополнительно вводило в состояние стресса, потому что было трудно понять, как жить, ведь приходилось разделяться на два фронта, рискуя в любой момент получить пулю в спину.
Вечером мама меня отругала, но не усердствовала и даже не стала наказывать. Во-первых, я был уже взрослым, а во-вторых, она знала, что я не являлся инициатором, а просто ответил обидчику, не более того. За что тут наказывать? За то, что постоял за себя? Это было абсурдно, и мама это понимала.
Выслушав нотацию, сделанную для галочки, я отправился в падик. Я четко осознавал необходимость в поддержке и друзьях. Помимо прочего, я с этими хулиганами теперь был в одной лодке после ситуации со спортзалом. Жизнь прижимала со всех сторон и вынуждала идти на риск. Все сбилось в кучу: тренер, сексуальная ориентация, спортзал, раненый одноклассник, мировоззрение…
– Ты как раз кстати, – сказал Данил, когда я подходил к падику.
– Что такое? – удивленно спросил я.
– Сегодня стрела. Стенка на стенку. Идешь с нами?
– Я?
– Да, пошли. Будет весело. К тому же ты чуть ли не инициатор праздника. Давно пора этим псам показать, кто хозяин. Погнали!
– Ну, ладно, – встревоженно ответил я, отчего у меня появилась тахикардия.
– Отлично. Сейчас позову остальных, и пойдем.
– Угу.
Данил ушел, а я остался ждать. Попинав камень, я увидел своего надоедливого одноклассника, идущего со своим другом в мою сторону. Увидев меня, он прибавил шаг. У меня было несколько секунд, чтобы решить, что делать. Особо раздумывать я не стал: мне нельзя было облажаться перед новыми друзьями. К тому же драка бы долго не продлилась. Наверное…
– Вот так встреча! – сказал одноклассник. – Ну что, тварь, сейчас ты получишь за все!
– Ага, давай! – ответил я и вцепился в него. Друг одноклассника начал ему помогать бить меня. Я отмахивался, стараясь куда-нибудь да ударить именно однокласснику, поскольку инициатором и моей проблемой был именно он. Нужно было избавляться от причины.
– Э, ишаки! Вы ничего не попутали случаем? – спросил Данил, выходя с остальными ребятами из падика.
– Он мне ручкой в лицо ударил! – произнес одноклассник.
Данил в два шага подошел к нему и с силой ударил по лицу, отчего одноклассник свалился на спину. Друг одноклассника задрожал, пытаясь сказать, что он ни при чем. Все засмеялись от увиденного.
– Давай, – сказал Данил мне, – твоя очередь.
Я не стал препираться и спорить. Ударил друга одноклассника, но тот не упал.
– Бей весом, а не мышцей руки, – сказал Данил, глядя на меня, и затем ударил подбитую жертву как надо. – Вот так. Понял?
– Ага, – ответил я, глядя на лежащих на земле. Те испуганно смотрели на меня.
– Свалили отсюда! – сказал Данил. Они встали и пошли прочь, отряхиваясь и что-то бурча себе под нос. – Бегом свалили! Бегом!
Я смотрел вслед убегающим и понимал, что одной проблемой стало меньше. Одноклассник больше не решится меня бить и уж тем более не станет на меня подавать в суд, зная, что его изобьют за это. Он поймет, что я не один и за мной есть люди, которые легко могут сломать ему жизнь. Да и, зная его жалкую психологию, было понятно, что он боится силы и ничего не станет противопоставлять, потому что ему нечем на это ответить.