Метод супружества
Шрифт:
В данный момент мы пьем в единственном баре, который открыт после десяти. В том самом, где технически Кип предложил выйти за него замуж.
— Ты далеко от Нью-Йорка, — замечаю.
Каллиопа вертит в руках оливку. Эта сучка пьет мартини. Не думала, что кто-то пьет это за пределами кино. Я заказала один раз, когда впервые приехала в эту страну, взволнованная шумихой вокруг этого напитка, но на вкус он напоминал ракетное топливо. Чистая водка с обмакнутой в нее оливкой.
— Я скажу, от чего убегаю, если ты скажешь мне, — парирует она.
Моя рука со
— Откуда ты знаешь, что я убегаю?
Она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня.
— Ты чертовски далеко от Австралии.
Я смеюсь.
— Туше.
Люди спрашивали, почему я в Америке, а не в Австралии, и у меня всегда был дерзкий ответ, какая-нибудь незаконченная история, но правда — никогда. Я не поделилась этим со своей лучшей подругой. Похоронила это так глубоко и убедила себя, что это даже не реально.
Хоть с Каллиопой мне комфортно, и я могу рассказать ей все на свете без осуждения или страха о том, что она раскроет тайну, я не собираюсь это делать. Не только потому, что не доверяю себе ворошить прошлое в баре с липкими полами и грязными ванными комнатами. Но и потому, что если расскажу правду, то только моей лучшей подруге и сестре, с которой мы много лет вместе.
Может быть, даже ей не расскажу.
Может быть, буду держать весь гной глубоко внутри, но только я буду чувствовать запах разложения.
— Это мужчина, — говорит Каллиопа, когда я молчу. — Это всегда мужчина. Они заставляют женщину остаться или бежать, — она смотрит на меня понимающим взглядом. — И мы из тех женщин, которые убегают, если мужчина слишком плох или, что еще хуже, слишком хорош.
— От которого ты убегаешь? — спрашиваю, чтобы скрыть свой шок от того, насколько проницательная эта сучка. — От плохого или хорошего?
Она отхлебывает мартини.
— От всего и сразу.
Примерно тогда и начинаются неприятности.
***
Кип пришел выручить нас.
Я действительно хотела воспользоваться своим единственным телефонным звонком, чтобы набрать Нору. Но у нее только что родился ребенок, и ей не нужно в полночь вытаскивать свою лучшую подругу и невестку из тюрьмы.
Тина бы пришла.
Тиффани тоже.
Черт, даже Фрэнк бы пришел.
Но все эти люди спросили бы, почему я не позвонила своему мужу, чтобы он приехал за мной.
Я должна была позвонить ему. И мне пришлось столкнуться с «я же тебе говорил», этот ублюдок не настолько благороден, чтобы молчать.
— Я же говорил, что тебе нужно будет позвонить мне, — радостно говорит Кип, когда мы выходим из полицейского участка.
Никаких обвинений предъявлено не было.
Нас арестовал полицейский, которого я не знаю. И это, вероятно, означает, что он новенький в городе. Возможно, в пекарне и не подают пончики регулярно, но у нас лучшие выпечка и кофе на много миль вокруг. Каждый полицейский в городе является завсегдатаем.
Я так ему и сказала.
Ему это не понравилось.
И он не находил мой акцент очаровательным. Он не поверил, что Каллиопа может
Если хотите знать мое мнение, он получал от этого слишком сильное удовлетворение. И он даже не арестовал людей, которые изначально затеяли спор. Это показывает, что он отъявленный женоненавистник и принадлежит к вымирающей породе мужчин, которые в конце концов вымрут, потому что ни одна женщина не захочет с ним трахаться.
Это я ему тоже сказала.
Что, конечно, не помогло.
К счастью, шериф знает, кто мы такие, и сразу — ну, недостаточно сразу, поскольку я успела позвонить Кипу, — выпустил нас, и офицер, производивший арест, выглядел так, словно ему сделали выговор.
Это мне понравилось.
Пока шериф не извинился перед Кипом, когда тот приехал за нами.
— Эм, алло? — я машу рукой. — Не его посадили за решетку. Нас. И то, что ты извиняешься перед ним за то, что запер его жену, прокатило бы в пятидесятых годах, до того, как у женщин появилось право голоса, но мы живем в современном мире, и мы полноценные люди, у которых есть права и рты, чтобы послать тебя к черту.
Шериф переводит взгляд с Кипа на меня, его глаза широко раскрыты, и черт возьми, он выглядит так, будто с трудом сдерживает улыбку.
И потому, что я все еще немного пьяна, моя кровь кипит, я сильно оскорблена, мне хочется дать ему пощечину или пинка под зад.
Обычно я не жажду расправы так сильно.
И мне правда нравится шериф.
Или уже нет.
— Господи Иисусе, Фиона, — говорит Кип, хватая сзади за шею, чтобы притянуть к себе. Как будто он знает, что я могу сделать что-то глупое. — Этот мужчина прекрасно знает, что у тебя есть рот. На самом деле, весь город знает, что он у тебя есть.
Я устремляю на него свирепый взгляд снизу вверх.
— И ты ожидаешь, что я заткнусь, потому что теперь у меня есть муж, который будет говорить за меня?
Кип ухмыляется.
— Черт возьми, нет, — говорит он. — Жизнь не была бы такой захватывающей, если бы ты держала рот на замке.
Я хмуро смотрю на него, готовая выпалить еще одну реплику, но Кип продолжает.
— Спасибо, — говорит он шерифу.
— Не благодари его, — огрызаюсь я.
— Благодаря ему тебя не задержали и не выдвинули обвинения, — напоминает Кип.
— По факту обязан, — я поворачиваюсь к шерифу. — Я надеюсь, ты займешься этим?
Он сурово кивает, но у меня складывается впечатление, что этот ублюдок очень старается не улыбнуться.
— Я позабочусь об всем, — обещает он.
Оцениваю его искренность.
— Что ж, помни, я отвечаю за кофеин и сахар. Будет обидно, если тебе в кофе положат соль вместо сиропа и отдадут горелую выпечку, — с угрозой говорю я.
Это пустая угроза. У Норы никогда ничего не пригорает, и я не стану подсыпать соль в его кофе, когда буду трезвой. Но мой голос звучит искренне.