Метро 2033. Московские туннели (сборник)
Шрифт:
Мужчину убили существа, предпочитавшие подкарауливать свои жертвы на сводах туннелей. Новые обитатели Метро, не имевшие ни политических убеждений, ни жалости. Оставалось только понять, зачем они убивали. Почему не поедали своих жертв? Ответ на мучивший Томского вопрос дал Мартин. Он наклонился, помахал ладонью перед лицом мертвеца, а затем тронул его за плечо. Гиви завопил. Лацис отпрянул назад, зацепил ногой рельс и упал. Толик и прапор попятились. Одного прикосновения оказалось достаточно для того, чтобы мертвец развалился на части. Если точнее – рассыпался. Внутри он был пуст. О таком не скажешь: кожа да кости. Только кожа. Исчезли не только внутренности, но и скелет. Кому же под силу удалить
Как только они уйдут, мертвец соберет все, что от него осталось, и отправится в бесконечное путешествие. На поиски своих внутренностей. Туннельные тролли их не вернут, и тогда их жертва начнет охотиться на живых. Станет пожирать их внутренности, в тщетной надежде заполнить пустоту у себя внутри. Корбут, Габуния и Лацис просто девочки на прогулке в сравнении с порожденными Метро призраками и чудовищами. Если их количество будет увеличиваться такими темпами, места для людей скоро не останется. Последнее убежище человечества опустеет, а существа, не имеющие названий, будут плодиться-множиться. Метро – их мир. Люди здесь просто гости, которых обманом заманили в пещеру людоеда. Глупцы, для которых лучший способ избежать мучительной смерти – самоубийство.
«И с такими мыслями ты собираешься кого-то спасать? – пронеслось у него в голове. – С таким отношением – не лучше ли сразу броситься на конвоиров, чтобы получить от них свинцовую пилюлю, лекарство от всех болезней, включая хандру?»
Толик вдруг улыбнулся сам себе. Нет, рано сдаваться. Надо пораскинуть мозгами… Что-то он упустил. Нечто очень важное, объясняющее загадку мертвеца без скелета и внутренностей.
Когда Гиви обрел способность соображать, а Лацис встал, они продолжили путь. Томский намеренно постарался оказаться как можно ближе к жалким останкам жертвы туннельных монстров. Напуганные конвоиры не стали ему мешать. Короткий осмотр дал свои результаты. Толик увидел вьющуюся среди горсток праха ленту. Некогда липкую, а теперь высохшую. Убийцы со свода туннеля сначала обездвижили свою жертву, а затем занялись ею вплотную. Следы на коже конечно же были, просто он не успел их рассмотреть…
Томский находился в шаге от раскрытия тайны, но ему помешало приближение Лубянки. Когда фонарики высветили блокпост, к конвоирам вернулась былая наглость. Пленникам посоветовали вести себя тише воды, ниже травы, чтобы не нарываться на неприятности.
Габуния и Лацис пользовались тут непререкаемым авторитетом. Вместо того чтобы проверить у них документы, часовой вытянулся в струнку и молодцевато козырнул. Томский не нуждался в предупреждениях и пока не собирался бузить. Он с большим интересом рассматривал станцию, которая когда-то принесла ему столько бед.
На отделанных белым мрамором пилонах были сделаны кронштейны, в которые вставлялись красные флаги. Одновременно пилоны использовались как доски объявлений: на них было наклеено множество листков с какими-то графиками, свежие номера газеты «Вестник Коммунистической партии Московского Метрополитена». Последнее название станции на путевой стене закрыли прямоугольным отрезом кумача с белой надписью «Дзержинская». Толик даже ухитрился рассмотреть бюст человека, давшего название станции. Худосочный, чахоточного вида мужчина с мефистофельской бородкой клинышком смотрел на платформу безжизненными мраморными глазами. У бюста Дзержинского застыл тоже очень похожий на изваяние часовой в древней парадной форме чекиста: яловых сапогах, синих бриджах и гимнастерке цвета хаки, перетянутой кожаным ремнем с портупеей. Довершала композицию фуражка с темно-синим
Продолжая осматривать станцию, Толик понял, что их привели в центральный зал. К своему удивлению, он не увидел здесь железных клеток, о которых ходили слухи.
Да клетки и не могли вписаться в общий интерьер… До блеска надраенный красно-черный гранитный пол. Лампы под матовыми плафонами светили не так ярко, как в Полисе, и придавали Лубянке налет мрачной таинственности.
Во всем здесь чувствовалась дисциплина. Окажись они в таком виде на другой станции, обязательно бы собралась толпа зевак. Лубянка не поощряла праздное ротозейство, полностью соответствуя званию режимного объекта. Даже часовые смотрели на пленников без особого интереса. Что касается военных и людей в штатском, то вид у всех был такой серьезный, словно только от них зависело спасение человечества.
На другом конце платформы конвоиры и их подопечные вновь спустились на пути, и Толик, наконец, увидел темницы. Для них использовались специально пробитые в стенах туннелей ниши. Толстые стальные прутья, массивные винтовые замки и мощные прожекторы у каждой клетки оптимизма не внушали. Однако Томскому случалось видеть и кое-что похуже. Он еще не успел занять свое место в лубянской тюрьме, а уже начал изучать ее на предмет побега. По пути к Габунии и Лацису присоединились трое молчаливых охранников с карабинами Симонова. Подручные Корбута вполголоса отдали им какие-то приказания, и Аршинов воспользовался моментом, чтобы подмигнуть Томскому.
– Смотри, как нас встречают, Толян! Почетный караул из пяти долболобов! – заметил он вполголоса. – Я прямо воспернул духом!
Томский ухмыльнулся и покачал головой: все-таки Аршинов был и неисправимым солдафоном, и неисправимым оптимистом.
Конвоиры провели пленников мимо нескольких пустых клеток. Вспыхнул прожектор. Ослепленный ярким светом, Томский прикрыл глаза. Лязгнула решетка. Габуния снял с подопечных наручники, а вертухаи прикладами вытолкали друзей на середину камеры. Прожектор оставался включенным до тех пор, пока охранники не убедились в том, что с пленниками все в порядке. Прежде чем погас основной свет, Томский успел разглядеть третьего сокамерника. Седой старик в длинном, похожем на рясу черном балахоне сидел на полу в углу клетки. Рукав балахона отсутствовал, рука выше локтя покрыта язвами ожогов. Не глядя на гостей, старик оторвал полоску ткани от подола. Морщась от боли, перевязал рану на руке. Только после этого поднял глаза и представился:
– Здравствуйте. Владимир Кольцов. Бывший ученый и бывший священник.
Аршинов внимательно присмотрелся к изможденному старику, и вдруг лицо его словно озарилось.
– А я вас знаю! – воскликнул он с каким-то мальчишеским восхищением. – Вы Владар, вас еще Старцем называют. Я вас видел на Савеловской.
– Владар – институтское прозвище. Кто-то из моих старых знакомых пустил по Метро эту кличку – отец Владар, вот и приклеилось. Глуповато звучит, не по-христиански. А посему величайшая просьба обращаться ко мне – отец Владимир.
Что-то в словах священника развеселило прапора, и он заливисто рассмеялся.
– Отец Аршинов, – представился он в свою очередь. – В смысле, отец солдатам. Можно просто Лёха-анархист. Бывший российский прапорщик. На нас армия стояла. Армии нет, а я все стою, ванька-встанька. А этот курсант с ранней сединой, который сейчас пялится на замок решетки, – Анатолий Томский. Поклонник Че Гевары и гроза коммунистов. Прославился тем, что под моим руководством похоронил Ленина. Правда, без панихиды.