Метро 2033. Сказки Апокалипсиса (антология)
Шрифт:
Почти год крутился Петр, аки белка в колесе, все Московское подземелье от края до края излазить успел, но только баснословных барышей купля-продажа вещей не принесла. Нервов на коммерческую возню уходила тьма. Бывало и удача отворачивалась, и конкуренты палки в колеса вставляли. Да ко всему этому еще риски какие сумасшедшие: то бандиты навалятся — мзду потребуют, то поставщик обманет — дрянь какую-нибудь вместо качественного товара подсунет, взятки чинушам, опять же, никто не отменял, охрана, налоги там. Долги тоже возвращать нужно. И понял Петр, чтобы челноку успешным быть, нужно не его склад характера, а особый иметь, талант к торговому делу и коммерции. Жить этим, дышать. Не его, в общем, это занятие».
Пуще прежнего взбеленилось на мужа Зло, осатанело вконец. Вскорости у них дочка родилась — Чудо-чудное. Заработки
Не по себе было мужчине в обществе постылой супруги: постоянные тычки да попреки беспочвенные. Жалким каким-то, затюканным становился Петр, переступая порог дома. Думал даже на развод подать, разорвать узы союза, как он узрел, ошибочного. «А дети? Злу что ли оставлять?!». Достал он тогда латы резиновые, взял в руки обрез самопальный и отправился в радиоактивный город сталкерского счастья пытать. «Иди, иди!», — напутствовала жена. «И без хабара богатого не возвращайся. Большую семью кормить нужно».
Темно было, когда Петр на улицу выбрался. Ветер обиженно выл где-то в гулкой подворотне. Хлестали и назойливо лезли в глаза колючки снега, порожденные бесконечной ядерной зимой. Прикрываясь рукой, мужчина с трудом двинулся к ближайшему остову кирпичной многоэтажки. Уныла была обстановка внутри: распахнутые настежь обледеневшие двери, разрушенные войной и временем, занесенные непогодой квартиры. Защемило сердце Петра от картины такой, тяжело сделалось. Развернулся он, да шагом быстрым к выходу направился: «Может в других зданиях вещи полезные еще не все вынесли?».
Три дня и три ночи отсутствовал Петр на станции. «Погиб», — поговаривали соседи. «Сбежал», — думало Зло. На четвертый день с поверхности принесли еле дышащего обмороженного сталкера. Бедолагу подобрали буквально у гермоворот: добравшись до спасительного метро, тот потерял сознание. Жители станции признали в неизвестном Петра. Котомка мужчины, правда, совсем пустой оказалась — ничего не удалось найти ему в умершем мегаполисе. Только силы последние потерял, да увечья разные получить успел в схватках со зверьем лютым. Чудом ноги унес с проклятой поверхности. Долго ругалось тогда Зло, в очередной раз грозилось детей у мужчины забрать, да самого Петра из дому выставить… Только в пустую это: что оно без Петра делать будет, на что жить?
После выписки из госпиталя, мужчина решил судьбу боле не испытывать — пошел к начальству да в бригаду прежнюю попросился. Взяли калеку, не бросили. Платили немного, но на пропитание семье вполне хватало. Только Злу постоянно чего-то не так было. Так и дожил Петр бок о бок с недовольством жены до глубоких седин.
С приходом старости Зло навалилось на супруга с новой силой. Дети выросли и покинули родительский дом. Некому стало напряженность в палатке снимать да Петра Петровича от происков жены ограждать: отправились Диво-дивное и Чудо-чудное жизнь свою лично вершить. Зло же, простор ощутив, лютовать принялось, самоутверждаться. Изо дня в день чего только с мужем не вытворяло: захочет — тумак обидный отвесит на глазах у всей станции, захочет — обеда да ужина лишит, а захочет — всю плешь бедняге проест речью про потерянную молодость и лучшие годы жизни, которые якобы Петр Петрович сгубить успел. Ослабленный стаей незваных болезней, расстроенный уходом любимых детей, старик сильно сдал, сделался замкнутым. Не возражал ничего, молчал больше — затрещин новых от жены ой как не хотелось. И долго бы это еще продолжалось, да только у сказки каждой обязательно должен быть счастливый конец. Петру Петровичу все-таки удалось освободиться от Зла… но только после смерти.
Андрей Гребенщиков, Ольга Швецова
«Спаси и сохрани»
Начальник станции отводил взгляд, не отвечал на прямые вопросы. Через пару часов уже начал раздраженно орать, что он не Господь Бог, и не знает, куда подевался торговый караван. При отсутствии связи никакой точной информации и не могло быть, но до сих пор возвращение каравана кое-как совпадало с назначенным временем. Двадцать четыре часа опоздания уже не укладывались в рамки разумного. Сутки… И, как оказалось, не единственные, наполненные
Стоило ей закрыть глаза, как разыгравшееся воображение рисовало одну мрачную картину за другой: Владимир умирает, ему больно, ему плохо! Почему его до сих пор нет? Ведь Юля начинала ждать Володю уже с того момента, как переставала улавливать отзвук шагов в тоннеле. Сколько часов прошло? Она не знала. В течение первых суток подсчитывала каждую минуту. Потом потеряла ощущение времени. Какая разница, сколько именно его нет? Его нет.
— Что привезти из дальнего похода на Чкалу? — Вначале это ее смешило, муж радовался, что сумел вызвать улыбку, но потом от бесконечного повторения вопрос стал надоедать, уже казалось, что звучит он нелепо. Ничего не надо, только сам возвращайся! Почему не сказала этого вслух?! Каждое слово, каждый жест теперь приобрели особое значение, ей казалось, что, вспоминая все-все до мельчайших деталей, можно создать иллюзию, что Володя рядом с ней, что ничего не случилось, и он никуда не уходил. И сейчас зашуршит полог палатки… Потому что он вернулся.
В тишине послышалось шуршание.
Юлия вскрикнула, подалась навстречу, вглядываясь с надеждой в темную тень у входа. Луч фонаря в чьих-то руках мешал разглядеть, Юлия искала за источником света Владимира… Не найдя его, отвернулась к стене, даже не интересуясь, кто пришел проведать ее. Слишком больно… Подруга только и сказала еле слышно: «Прости, пожалуйста…» Наталья понимала, что Юлии сейчас ничего не нужно, чувствовала себя виноватой в том, что принесла лишь разочарование. Какой ерундой и мелочью показались собственные мысли о том, что ее приятель — охранник каравана, с которым только и успели, что приглядеться друг к другу, никак не торопится назад. А Юля своего мужа уже и не надеется увидеть снова. Нет, надеется, но слов «караван задерживается», «опаздывает», «непредвиденная остановка в пути» она не слышит, все жители станции осторожно выражаются именно так, опасаясь накликать беду. Сказанное слово — материально, говорила Наташина мама… А вдруг и в самом деле что-то случилось? Стоять на пороге, пригнувшись, было ужасно неудобно, да и те вопросы, которые и привели ее к подруге, теперь заданы не будут. Что она может сделать? Только плакать вместе, Наталья всхлипнула, присела на край кровати.
— Юль, они обязательно вернутся… Все вернутся, правда!
Ведь слово материально, так мама говорила…
Сколько прошло времени? Что даст этот подсчет оборотов стрелки часов? Ожидание убивало, Юлия не могла спать — лишь один сон преследовал ее наяву: Владимир, благополучно вернувшийся домой. Когда больше не было сил сидеть без движения на кровати, она бежала на платформу и вглядывалась в тоннель. Оттуда тянуло сырым сквозняком, еле слышно доносились голоса с поста. И всё… Она стояла, прислонившись щекой к полированному мрамору стены, пока держали ноги. Кто-то заговаривал с ней, но она уже не понимала слов, смысл их терялся. До сознания доходили обрывки: «третий день», «вернутся», «на Чкаловской». Юлия, едва взглянув на собеседника, рассеяно кивала, тут же поворачиваясь к темной сырой мгле, чтобы не пропустить ни звука. Если он вдруг послышится оттуда. Нет, никаких «если»! Надо просто еще немного подождать…
Он так не любил оставаться один… Тогда, в мирной жизни, Юлии случалось приходить домой поздно. И она возвращалась в пустую квартиру, ведь Володя, такой нетерпеливый, уже искал ее. Время, проведенное не вместе, выпадало из их жизни. Володя это чувствовал. Теперь почувствовала и она. Каким растерянным он выглядел, когда шел по улице, оглядываясь по сторонам, и как сразу менялось его лицо, когда он видел Юлию. Что делает вдруг другого человека единственным во всем мире? Даже не единственным среди других, а просто — единственным, ради чего стоило бы жить. Кроме Владимира ничего не осталось. Сколько же можно сидеть на кровати, без единой мысли в голове, потому что ни о чем думать уже не можешь? Ни о чем другом, только… Узнавать его в каждом, проходящем мимо, даже отдаленное сходство заставляет сердце биться чаще, а потом понимаешь — не он. Понимаешь потом, а сердцем чувствуешь сразу. Просто очень хочется поверить.