Метро 2035. За ледяными облаками
Шрифт:
Так вот и жила себе стальная дорога, хранимая болью, страхом и правосудием, стоящим на неотвратимости наказания. Жестоко, но справедливо.
Потому сейчас они могли не еле-еле катиться, метров по пять в минуту, а почти нестись, около десяти километров, не меньше. Солидно…
Что-по поменялось. Неуловимо, ощущаемое лишь постоянно напряженной интуицией. Скорость не упала. Ветер так же нес снег. Небо еле виднелось вверху. Костыль сопел через респиратор. Скрипел и звонко стучал старый металл тележки. Но что-то ощутимо поменялось. Стоп…
Снег остался позади.
Кх… кх… кх…
Грудничок кашлял. Редко, чаще, не переставая. Пят'ак!
Костыль что-то заурчал, навалился сильнее. Ну да, давай попробуем хотя бы так.
Раз-раз-раз… До «два» дело не доходило, дрезина скользила вперед, как на крыльях. Азамат даже удивился. Не смахивал Костыль на доброго человека. Их спас, только чтобы на тележке этой удрать. А тетка? Чего ради он так убивается, пар вон так и прет, не сдуваемый ветром?
Дрезина перла в странной воздушной кишке. Сюда не пролезали вихри, бушующие где-то за невидимой преградой. Снег, размазываемый ими, собирался в невесомые сугробчики вдали, под деревьями. А они неслись через кусок умершей земли, решившей убивать всех, забредающих на него. Ребенок кашлял. Металл скрипел. Баба начала подвывать, ощутимо слышимая через свой и чужие слои резины, кожи и металла.
– Нафмем! – Костыль хрипел неразборчиво, явно стараясь дышать через раз. Подвела его собственная защитная конструкция. Значит, не катался он здесь раньше и пешком не мерил километры. Просто знал… знал… откуда-то… Так же, как и Азамат. В прошлый раз караван, шедший от Отрадного, пронесся мимо села по остаткам автотрассы. Туда эта погибель точно не дотягивалась. И все казалось байками да трепом у костра. А обернулось правдой.
Нажмем, значит? Азамат поднажал еще. Плечи, руки, ноги, спина гудели и орали болью. Терпи, братишка, не впервой. Терпи.
Кхкхкхкх… Грудник не замолкал. Его мать выла. Даша съежилась, сжалась почти на самом дне, совсем не напоминая саму себя у Отрадного. Тогда Азамат ее боялся… Сейчас опасался за нее. Пят'ак, поднажмем! Хорошо, за старлея переживать так сильно не стоит… Уколова зажимала противогаз у самой шеи и, совершенно невозможно, смотрела на Азамата дико испуганными глазами.
Кх…
Азамат кашлянул. В груди, царапая сотней кривых заноз и крючков, расползалось ледяное пламя.
Кх… кх…
Кашель рвал грудь, мешал качать рычаг, мешал думать о чем-то…
Кх… кх… кх…
Пот сыпал по спине ливнем. После новых рывков и собачьего гавкания из груди стекла маски потели все сильнее.
Кх… кх… кх…
Алое застилало глаза. Внутри Азамата уже не хрипело. Булькало, закипая самой кровью. Горячей, пылающей в содрогающихся легких и горле, рвущейся наружу.
Кхххх…
Снежинка упала прямо на стекло маски. Красивая, хрустально-нежная снежинка. И растаяла, сменившись своей сестренкой, и еще одной.
– А-а-а! Кхххх… Да-а-а! – радостно завопил Костыль. – Выбфалифь!!
Выбрались? Азамат поднял
Небо ярилось заново. Густело черными дирижаблями туч, набухающих снежными батальонами и взводами. Мягкая разведка сменялась алмазно-острой атакой ледяным крошевом. Налетевшая эскадрилья северных безжалостных ветров разметала его, перекрутила, смешала с мокрыми десантниками липких огромных хлопьев. Зима воевала с осенью, жадно заглатывая куски земли, вот-вот принадлежавшие сестре.
– А-а-а-а-а!!! – Костыль содрал маску. Шумно и влажно выдохнул, выбросив сопли и пар, смахнул пот, блестевший на лице дождевыми разводами. – Как же охренительно снова выжить! Это, мать вашу, даже лучше сочной бабы второго срока молодости… А уж это, братишка башкир, еще тот восторг!
Уколова рассыпалась истерикой и смехом. Обращать внимание на слова сивого балабола уже не хотелось.
– Не останавливайся, землячок, качай-качай! – Костыль покосился на бабу с ребенком. – Живой?
Та с ненавистью кивнула головой.
– Не, ты видал? – после респираторов и резины голос из-под маски доносился ощутимо яснее, прям каждый звук слышно, – видал? Ни фига не делает, спасена и недовольна. Вот подлая бабская натура, все ей должны. Что ты, что я!
Азамат не ответил. Хотелось всей грудью, да чего там… всем существом хватать холодный воздух, не рвущий грудь и даже кишки, не отдающий плесенью складов и пылью резины, давиться, но вгонять его в себя, глоток за глотком. А нельзя… Запалишься, как коняга рабочая после дороги, и все. Сляжешь в горячке, да сам по себе легкие и выхаркаешь, без какой-либо непонятной аномалии. Рентгенов тут давно не встречалось, химзаряды выветрились давно, значит… Значит, точно аномальная хрень, и все тут.
Хотелось остановиться. Передохнуть. Расслабить налившиеся мышцы, тяжелые, как чугунные чушки. Но нельзя. Стоит чуть отпустить самого себя – и потом станет сложнее. И… Азамат выругался. Так, что Даша вытаращила на него глаза. А уж ее-то, после скитаний в Кинеле и трущобах у городка, удивить сложно. Только извиняться некогда. Надо гнать и гнать…
Костыль понимающе оскалился. И навалился на свою половину рычага.
Раз-два, раз-два, металл стучал и скрипел. Дрезина, толкаемая мускулами, разогналась. Неслась под горку, несла людей, вновь спасающих собственные жизни. Сквозь ночь, ставшую ледяной и белой. Через холод, воющий ветром. И не только ветром.
Крыложоры, водяные, редкие черносмерти… Дети Беды страшны. Опасны. Так и есть. Только вот люди за двадцать лет забыли кое о ком. О враге с тысячью лет опыта и страшном не меньше, чем мутанты, эта отрыжка умирающей планеты. И зря.
Беда щедро одарила многих разным. Этому врагу Беда подарила чуть больше сил, выносливости, размеров, скорости… Всего по чуть-чуть. Но этих «чуть» хватило.
Звезды сверкали не только в неожиданно очистившемся небе. Звезды блестели по бокам и чуть позади отчаянно скрипевшей дрезины. Прорываясь через редеющую снежную стену, звезды глаз мешали свой вой с ветром. Вой стаи, идущей за добычей. И не отстающей.