Метро: Башня. Метро. Эпидемия. Трилогия
Шрифт:
Он вбежал на лестничную площадку и…
Дверь Марининой квартиры была открыта нараспашку.
«Это еще ни о чем не говорит. Вспомни, спецназовец сказал, что он проверял все квартиры. Значит, он сюда входил… И не закрыл за собой дверь».
Он вошел в квартиру и закричал:
— Марина! Валера!
Никто не отзывался. Было тихо, только под ногами хрустели осколки разбитого зеркала.
Кстин заглянул на кухню, машинально скользнув взглядом по занавескам. Левая висела так, как ей и положено, а правая валялась на полу: карниз переломился прямо посередине.
Всюду были следы разрушения,
— Марина! Валера! — Кстин пошел обратно, в сторону прихожей.
Оттуда он направился в комнаты, заглянул во все шкафы и под кровати, но никого не нашел.
«Одно из двух: или она уже ушла, или ее здесь и не было. Уйти она не могла, потому что из Башни нет выхода, кроме как на крышу. Мы не могли разминуться, если только она не поднималась по восточной лестнице, но зачем ей идти в противоположное крыло? Нет, ее просто не было дома. Слава Богу, что ее не было! — он с облегчением вздохнул. — Черт, Кстин, какой же ты идиот!»
Нет, он не жалел о том, что вернулся в Башню и где-то там, в пыли, оставил свой мотоцикл — подыхать, как загнанную лошадь. Наоборот, он радовался, что с ней все в порядке.
— Фу! — Кстин перевел дыхание. — Все хорошо, что хорошо кончается. Теперь надо выбираться самому.
Он развернулся и уже направился было к двери, как вдруг…
Что-то встревожило его. Встревожило настолько сильно, что он застыл на месте, пытаясь понять, что же это было? Что заставило его насторожиться?
Кстин вернулся к кровати. Между складками покрывала что-то блестело. Что-то маленькое, продолговатое, с клавиатурой. Конечно, это мог быть пульт от телевизора, и тогда — ничего страшного. Пульт имеет право лежать на кровати и вообще везде, где ему только вздумается. Но… Если это не пульт?
Кстин резко отдернул покрывало. На кровати лежал мобильный телефон. И это его испугало. Мобильный телефон не та вещица, чтобы ее так просто бросить. Современная женщина скорее забудет пудреницу или помаду, чем мобильный. За исключением одного-единственного случая — если ей придется в спешке покидать квартиру.
Кстин осторожно взял аппарат в руки. Он был включен. Часы на дисплее показывали время: 20: 38. Он был включен, и…
Кстин чувствовал себя неловко, словно залез в чужой дневник, но он не видел другого выхода. Он открыл телефонную книжку и стал ее пролистывать. «Абрамян», «Астахов», «Валерик», «Дом», «Мама», «Сальвин», «Пестунович»… Он думал, что поступает правильно. Кстин помедлил немного, выбирая между «Мамой» и «Валериком»; вряд ли неизвестный «Пестунович» смог бы ему ответить, где сейчас находится Марина. И потом… Он бы не стал спрашивать об этом у «Пестуновича».
Кстин выбрал «Валерика». Нажал на кнопку вызова и стал ждать.
Он насчитал двенадцать гудков и решил, что это бесполезно. Он нажал на «отбой», и внезапно ему показалось, что на том конце подняли трубку. Или ему только показалось?
«Показалось не показалось, какая разница? Набери еще раз, от тебя не убудет». Он повторил вызов и… О счастье! Он услышал ее, Маринин голос.
Связь была ни к черту; в трубке что-то шипело и потрескивало, ее голос, такой любимый и чарующий, пробивался словно сквозь невидимую преграду.
— Марина! Марина! Это я! Вы меня слышите? Это я, Константин! Помните, парень на мотоцикле? Марина, где вы?
В трубке раздались рыдания, и, услышав их, Кстин почувствовал почти физическую боль. Этот голос мог быть мягким» нежным… Мог быть твердым и безжалостным… Но, оказывается, он мог еще и плакать.
— Марина, пожалуйста, не плачьте! Успокойтесь! Я здесь, в вашей квартире! Скажите только, где вы? Где вы находитесь?
Он выслушал ее ответ и все понял.
— Марина, не плачьте. Я иду! — он убрал телефон в карман куртки и огляделся.
Потом побежал по коридору в кладовку, нашел ящик с инструментами, достал молоток, топорик, стамеску — все, что могло хоть как-то пригодиться. Засунул за пояс, положил в рукава и снова поспешил на кухню. Подобрал занавеску и бросился к раковине. Он отвернул кран до упора, но воды не было.
Этого и следовало ожидать. Башня была мертва.
Кстин метнулся в туалет, сорвал со сливного бачка крышку и, скомкав занавеску, хорошенько ее намочил. Он не стал отжимать тряпку, сунул мокрый узел под мышку и побежал прочь из квартиры.
Еще ниже по лестнице — туда, где клубился черный ядовитый дым.
Самым сложным оказалось отпустить скобу. Дубенский даже не представлял, что это окажется так сложно.
Он долез до отметки «50» и справа, в двух шагах от себя, увидел широкий горизонтальный раструб, ведущий в помещения технического этажа.
На стене шахты была сделана маленькая приступочка, шириной не более десяти сантиметров — ровно столько, чтобы можно было поставить боком ступню. И даже несмотря на то, что рядом был Кондратьев, Михаил никак не мог решиться.
Он сдвинулся по скобе как можно дальше вправо, протянул руку и кончиками пальцев коснулся края раструба. Если бы он встал на этот узенький карнизик, то, наверное, смог бы дотянуться и до скобы, вделанной в стенку горизонтального ответвления. «Если бы… » Он не мог.
Страх, накопившийся в нем за все пятьдесят этажей вертикального подъема, сковал тело. Дубенский почувствовал, что не может сделать ничего: ни лезть дальше, ни спуститься обратно, вниз, ни шагнуть на этот узкий карниз…
В голове промелькнула мысль: «И как только работают слесари по вентиляции? Ведь они же получают копейки!» Те четыреста долларов — очень хорошая для рабочего зарплата — казались ему сущим мизером по сравнению с собственным жалованьем, которое он, как выяснилось, получал ни за что.
«Нет, — поправился он, — сегодняшним подъемом я отработал все эти десятки тысяч, скормленные мне щедрой рукой Мерзликина».
Он удивился, насколько новой и свежей оказалась эта мысль — почти как разбитые в кровь губы. Раньше он тоже думал, что честно отрабатывает свои деньги, но где-то в глубине души понимал, что он просто хорошо устроился — благодаря старым связям отца. И уж конечно, он вовсе не чувствовал себя незаменимым. Мерзликин вполне мог найти кого-нибудь другого на должность главного управляющего Башни. И это его задевало — может, именно поэтому он всячески пытался убедить себя и босса в собственной исключительности и торчал в этой проклятой Башне все дни напролет? Да, так и было. До сегодняшнего дня.