Мейрхан Абдильдин: ?негелі ?мір. Вып. 22
Шрифт:
Бізді тран йімізді алдында лкен ора болатын. ораа жары тсіп труы шін тбеде лкен тесік болатын. Сол тесікті тсына стол жазып Жке, жанында Жмаш деген досы бар, ыздара ле шыаратын. Мені болса, елді бріне жаясы деп, орадан уып шыады. Біра мен тбеге шыып, аырын білдірмей, тесікті тсына жата алып екі аынсыматарды жазан ледерін, шындытарын естіп, біліп алатынмын, елге жаятынмын.
Аыры Жке мектеп бітірді. Біра кім болатынын, айда оуа баруы керек екенін толы білмейтін. Университет деген сзді маынасын, бізді мектепте тарих пнінен саба беретін Срсенаебав деген егделеу малімнен срап алан. Бл кісіні айтуынша, университет деген сз «универсал» деген сзге жаындау болуы керек. Осы кезде Жкені олына бір газет тсіп, осы газетте азаты Мемлекеттік университетінде философия факультеті ашылып, осы факультет ылыми ызметкерлер дайындайды деген хабарландыруды оиды. Жкее «ылыми ызметкер дайындайды» – деген сздер нап, Жке философ боламын деп шыа келгені. зі философия деген сзді білмейді, біра малім Сарсенбаев:
Таы да бір ызы нрсе. Бір кні Жке тс креді. Тсінде Абайды креді. Абай бабамыз айтады екен: «Ел ойлайды, мені барлы кітаптарымды білеміз деп. Олай емес. Мені лі де ел білмейтін кітаптарым бар» – деп олында шамы бар Абай бабамыз Жкее кейбір кітаптарын крсеткен екен. Бл тс, рине, жасылыа жорыланы айтпаса да тсінікті.
Осы 1949 жылы июль айында, Жке Алматыа оуа кетті. Район орталыынан Семейге дейін пароход жретін, ал Семейден Алматыа поезбен кетуге болады.
Район орталыы бізді колхоздан ыры шаырым жерде болатын. Шыарып салуа кем екеуміз барды. Район орталыына жеттік, бір кшеге жеткенде, кем: «Чемоданыды ал, арбадан тс» – дегені. Жке тсті. Бір йге тотамай, парохода шыарып салмай, тек ана «ош» деп, кеміз арбаны ауыла арай бірден брып жріп кеттік. Мен шыдай алмай жылап жіберген екенмін. Сйтіп, Жке Алматыа кете барды.
Бір айдан арты уаыт тті. Жкенен хабар жо. ке- шешеміз ысыла бастады. Бір кні: «Жив здоров, поступил в КазГУ» – деп жазылан телеграмма келді. Мре-сре болды та алды. Енді Жкені жаа мірі, студенттік мірі басталып кетті.
КАРТИНКИ ИЗ ЖИЗНИ СТАРШЕГО БРАТА
Я помню своего старшего брата Жаке с четырех лет. Это – где-то 1942-й год. Разница между нами – 5 лет. Помню также мальчика Ерсайына лет семи и бабушку – мать отца. А вот облик своей родной матери тех времен не помню. Отец же был на фронте. Жили мы на каком-то острове, образованном рекой Иртышем, и ее протокой. Вокруг – высокий, густой лес. Наша землянка была сложена из дерна, и на ее крышу можно было добраться без видимых усилий, без лестницы, даже такому маленькому мальчику, как я. Для света в землянке было оставлено одно окно, точнее проем без стекла. Поэтому наше жилье прозвали «дом-циклоп». Кругом было дико, первозданно. Процветали без всякого преувеличения мы – три мальчика. Нет никакой опеки, свобода, делай, что хочешь. Ощущение такое, какое бывает, наверное, у мальчи- ков индейцев.
Трудно было только с питанием. Я не помню, чтобы кто-то в доме звал нас кушать. Понятия завтрак, обед и ужин для нас были незнакомы. Тут нас спасал Жаке – герой моего детства. Он вставал ранним рассветом и собирался на рыбалку. Вставали и мы с Ерсайыном. Хоть мне и было всего четыре года, но я четко понимал, что мне никак нельзя отстать от брата, ибо в противном случае я был бы обречен на голод на целый день. Бежим на утренний клев. Жаке вдруг останавливается, кричит на меня, что-бы я оставался дома, не мешал им идти быстро. Ревя, я упрямо бегу за ними. Когда трава становится высокой, думая, что я заблужусь, гнев сменяется на милость, и Жаке разрешает мне идти с ними и сбавляет ход. Добираемся к протоке. Я счастлив. Старшие мальчики бросают свои самодельные удочки в воду. Я с заметным подхалимством, заискивая, копаю им дождевых червей. Как наловим первую партию рыбок, быстро чистим их, разводим костер, немножко посолим и начинаем есть. Эх, лучший в мире был завтрак! До сих пор не могу забыть. Где-то в обед купаемся в протоке. Старшие мальчики купаются самозабвенно. Я боюсь воды, сижу на корточках и жарюсь на солнце. Вдруг, брат хватает меня и бросает в неглубокое место протоки. Но там течение довольно быстрое, и оно сбивает меня с ног, перекатывает и уносит. Старшие мальчики, по-моему, злодеи, хохочут, очень довольны и в какое-то мгновенье меня, бедствующего, вылавливают и опу- скают опять на землю. Накупавшись, мы чистим оставшийся улов и приносим его бабушке. Она нам жарит эту рыбу на сковороде, добавляя немного сливочного масла, ибо у нее была одна корова – все наше богатство. Бедная, бедная моя бабушка! Она рыбу не кушает, полагая, что рыба – водяной червь. Откуда пошло в наших краях такое глупое поверье не знаю. Даже во время страшного голода в начале 30-х годов наши сородичи умирали от голода, как мухи, хотя Иртыш и ее протока были забиты рыбой. Одним словом – темнота. Мы же, три мальчика, почти беспризорные, представьте, кормили сами себя. Бывали дни, когда мы собирали черемуху, дикий лук, ставили петли на зайцев. Поздним летом собирали ежевику, осенью – боярку, в общем, рыскали по всему острову в поисках пищи.
После половодья вокруг нашей «избушки-циклопа» оставалась вода в многочисленных, не очень-то глубоких ямах. Происхождение этих ям мне неясно. Но в них бывало полно рыбы. Особенно было много щучек. Мы поднимали ил, вода становилась мутной, и бедные щучки высовывали из воды головы: тут хватай их руками и бросай на край ямы. Однажды в одной из таких ям появилась довольно-таки большая щука. Мы быстро сообразили, что она на один глаз слепая. Приступили к ее ловле. Подбирались тихо-тихо, вкрадчиво к ней со стороны слепого глаза и пытались её хватать руками. Но она, бестия ускользала из наших мальчишеских рук, как торпеда. Так возились несколько дней, пока в один прекрасный день не обнаружили, что наша слепая щука исчезла. Вероятно, ее обнаружили сенокосцы и выловили.
Как-то зимой Жаке попросился у матери сходить в лес и проверить свою петлю, поставленную на зайца. Мать сразу же стала его ругать: «Пустоголовый, в твою петлю даже слепой заяц не попадет, понимаешь ли ты это? Лучше коров сгоняй на водопой, хоть польза будет, пойдешь после этого». Так и не пустила. После выполнения маминого поручения, он побежал во весь дух в лес проверить петлю. Какое было его удивление, когда большая серая собака расчленяла красную лисицу, угодившую в его петлю. Хотя на самом деле это был серый волк, а не собака, Жаке поднимает с земли палку и с криком бросает в нее. Она, нехотя, отбежала от жертвы, а Жаке свою добычу, замечательно-красивую лисицу, принес домой и с досадой стал упрекать мать. Она молчит, мы, дети, удивлены, Жаке – настоящий герой, охотник. Бабушка дала свою оценку такой непростой добыче; стала ругать свою невестку и хвалит внука. Что ни говори – наша бабушка была всем бабушкам бабушка! Необыкновенно добрая к нам, исполнявшая все наши просьбы, всегда была на нашей стороне, просто необыкно- венная бабушка!
Зимой или весной, не помню, 1943 года с фронта вернулся отец. Оказывается, когда на фронте стало ясно, что наши дела пошли на лад, специалистов сельского хозяйства демобилизовали; надо было теперь помочь уже тылу.
Спустя некоторое время нашего отца направили ветеринарным врачом в отдаленный, довольно таки слабый колхоз нашего Майского района, где-то в сторону Семипалатинска. Достаточно ясно помню наше переселение в этот богом забытый колхоз «Жаа кш» («Новая сила»). Переселение наше напоминало первопереселенцев Америки. Арба с натянутым шатром запряжена волами; по бокам привязывали коров, за ними шли телята – однолетки. Такая процессия двигалась, наверное, дней пять. Помню также, что мать, готовясь к этой кочевке, сшила нам нечто вроде гимнастерки с брюками из какого-то синего и крепкого материала. Это был, наверное, мой первый в жизни «костюм». Чтобы до этого на мне было подобная ценная вещь, я не помню.
Доехали до пункта назначения. Бедная деревня встретила нас как неких господ, очень приветливо. Убожество колхоза смягчалось тем обстоятельством, что рядом с деревней протекала сама река Иртыш, величайшая река моего детства. Но одно обстоятельство все-таки доставало нас. Это – деревенские мальчишки. Они, видя в Жаке чужака, решили сразу же показать ему его место. Показать, кто истинные хозяева деревни, подавить сразу же мальчика-одиночку. У них были свои предводители, атаманы. Иной раз отношение армии деревенских мальчишек становилось настолько недружественным, что Жаке приходилось проводить целый день на крыше нашего дома. Однажды отец, увидев такую картину, разозлился не на шутку и погнался за беснующими мальчишками. Под ним был хороший конь, добрая камча и ему пришлось примерно наказать мальчишек, особенно атаманов. Конфликт быстро рассосался, и Жаке был принят в полк деревенских мальчишек.
Летом основными занятиями мальчишек были выпас телят, купание в Иртыше и игра в асыки. Особенно здорово играли в асыки двое: это был Жаке и еще один мальчик – Асылхан. Можно сказать, что они вдвоем эту древнюю игру казахов подняли до уровня, искусства высокого искусства. Играли до поздна, даже при луне. Вокруг кипели мальчишеские страсти, временами – восхищения. Мы, мальчишки поменьше, сидели на корточках и завороженно смотрели на игру двух игроков, как бандерлоги, в чудном рассказе Киплинга «Маугли», на танцы старого удава Каа. Вот было время. Наконец наступала развязка. Игра заканчивалась. Мы со вздохом «Ух» медленно, нехотя разбредались по домам, живо обсуждая игру двух гигантов – нашу олимпийскую игру. Надо все-таки сказать, что в этой марафонской игре, достойной, как я говорил, всемирных олимпийских игр, чаще побеждал Жаке. Мальчик Асылхан по таланту не уступал моему брату, но Жаке, в конце концов, выигрывал из-за лучшей технической оснащенности, из-за выдержки и большой концентрации внимания на игре. Его «Сака» (Бита) была изготовлена по всем канонам с особой тщательностью; чтобы прицельно бить издалека, нижняя сторона асыка тщательно стачивалась и делалась глубокая выемка, куда заливался свинец. Создавалось целое техническое изделие. Итак, мой старший брат, великолепно играя в асыки, завоевал большой авторитет среди мальчишек; я впрямь гордился и восхищался им; но бывало, что временами я сильно огорчался, обижаясь на него. Жаке был прижимистым парнем. Имея тысячи асыков: в большом мешочке, сделанном из шкуры теленка, заполненном до предела асыками, в железной коробке, также полной этим добром и пр., он, говоря честно, мне – единственному брату, преданнейшему болельщику – с трудом давал несколько захудалых асыков. У него была своеобразная логика скряги и любимая пословица: «Не дам, ибо потеряю «руку», т.е. везение». Вот и таким бывал мой старший брат.
Конец ознакомительного фрагмента.