Меж трех времен
Шрифт:
– Но ведь эта война была невероятно сложным и запутанным событием? Эти четыре года изменили лицо мира.
– Сложной и запутанной война стала после того, как началась, а не до того.
Несколько мгновений они молчали, глядя на ряды автомобильных крыш; затем Рюб сказал:
– Первая мировая война началась почти что случайно. Без серьезной причины. Разногласия между нациями, говорите вы? Верно, были разногласия. Они всегда есть. Но в 1914 году они были мелкими и незначительными. Как и в 1912-м, и в 1913-м. Много толковали о колониях, да только кому они всерьез были нужны, кто
– Рюб, - улыбнулся Данцигер, - я бы с удовольствием выслушал подробную лекцию, и лучше со слайдами. Но в это время суток, боюсь, я провалю экзамен.
Рюб усмехнулся и поглядел на часы:
– Это верно. Пора по домам. И все же нельзя удержаться от мысли: каким замечательным могло бы выдаться это столетие без Первой мировой! Вполне вероятно, что даже счастливым, доктор Данцигер.
– Ох, Рюб, Рюб.
– Данцигер засмеялся и слегка похлопал Рюба по плечу, - вы неисправимы! Сколько времени прошло с тех пор, как вы узнали, что означала эта старая газета? Три минуты, четыре? А вы уже опять на коне.
Рюб снова усмехнулся:
– Нет. Потому что я не знаю, куда направиться. Окажись здесь, перед нами, Сай, и я не знал бы, что сказать ему. Вам же известно, историк я неопытный. Я и историей-то занялся только после того, как оказался в армии. И моя специальность - военная история, в особенности две мировые войны в Европе - после того, как они начались. В чисто американской истории я смыслю не больше, чем средний выпускник школы. Но у нас есть люди, которые знают гораздо больше. Люди, которым может быть известно - и наверняка известно, - как можно было предотвратить войну. Как ее, быть может, почти предотвратили. Доктор Данцигер, это уже не мелкий эксперимент, который задумали мы с Эстергази, не ничтожное изменение в прошлом, которое может привести к такому же ничтожному изменению в настоящем. Это реальная возможность предотвратить Первую мировую войну. Я знаю, что вы можете найти Сая Морли; так вот, пора это сделать.
– Вот как? И зачем же?
– Иисусе! Да чтобы предотвратить Первую мировую - если это возможно! А вы еще спрашиваете зачем!
– Конечно, спрашиваю.
– Данцигер указал на старую газету, которую Рюб держал в руках: - И вот почему: покажите мне следующий номер! Покажите номер, который вышел через месяц после этого, через год, через десять лет! Что поведали бы нам эти газеты? О каком мире? Кто мог бы уверить нас, что, не случись Первой мировой, мир стал бы цветущим садом?
Рюб молча смотрел вниз, на неподвижную улицу.
– Уверенность, - пробормотал он.
– Эта мне ваша уверенность... Да вы просто одержимы ею!
– Он рывком обернулся к Данцигеру.
– Кто, черт побери, может быть хоть в чем-то уверен в этом мире? Даже в том, сделает ли он следующий вдох? Мы влияем на будущее даже сейчас, когда просто стоим здесь. Какой-нибудь псих, мучаясь бессонницей, таращится сейчас на нас через дорогу, и в башке у него зарождается мысль взорвать ко всем чертям этот треклятый мир!
– С этим мы ничего не можем поделать. Но ничто не обязывает нас рисковать, изменяя прошлое.
– Нет, обязывает! И мы возьмемся за это, если только сможем.
– Считанные минуты, Рюб. Прошли считанные минуты, и послушать только, что вы несете! Я не стану помогать вам, Рюб. Никогда.
Рюб кивнул головой и усмехнулся той глубокой, абсолютно дружеской и бесхитростной усмешкой, которая завоевывала ему симпатии стольких людей.
– Ну ладно, - сказал он и, поддавшись порыву, протянул старику газету, которую все еще держал в руках.
– Возьмите на память, доктор Данцигер. Можете оставить ее себе.
– Нет-нет, Рюб, пусть будет у вас - это ведь память о...
– Только вы один и сумели понять это, доктор, так что я хочу, чтобы газета осталась у вас. Мой друг, лейтенант, сможет объяснить, почему она не вернула газету; она хорошо ко мне относится.
– Он оглянулся в поисках места, где можно было бы положить газету, затем направился к письменному столу Данцигера, заваленному бумагами, но опрятному. Рюб скользнул взглядом по столу и отодвинул телефон вместе с прикрепленной к нему записной книжкой, попутно запечатлев в памяти десять цифр, написанных карандашом на ее странице.
Он пошел домой пешком - двадцать с лишним кварталов, включая пять длинных, тянувшихся, казалось, через весь город. Ему нравилось ходить пешком в такие часы, следить за редкими машинами или ранними пешеходами, праздно гадать, что у них за дела, наблюдать, как их число постепенно растет. И видеть, как ночное небо начинает меняться, и пытаться уловить тот самый миг, когда заканчивается ночь и наступает новое утро. И праздно размышлять о самом времени, гадая, удастся ли когда-нибудь его понять.
Когда через два часа двадцать минут после того, как Рюб вернулся домой, зазвонил будильник и шумная жизнь города уже вовсю кипела на залитых дневным светом улицах, Рюб перекатился к телефону и набрал семь из десяти цифр - 759-3000 - которые увидел в телефонной книжке доктора Данцигера.
– Отель «Плаза», доброе утро.
– Доброе утро, - сказал Рюб и произнес последние три цифры из телефонной книжки: - Номер четыреста девятый будьте добры.
– Алло?..
– Привет, Сай. Добро пожаловать в настоящее. Это Рюб Прайен.
10
Я слушал Рюба и забавлялся с рассыпанными по столу крошками, пальцем гоняя их по скатерти. Мы сидели в «Дубовой комнате» отеля «Плаза», где толпа завтракавших людей уже редела, и допивали вторую и третью чашку кофе. Наконец я положил ладонь на локоть Рюба, призывая его к молчанию.
– Ладно, Рюб, ладно. Вернуться в прошлое и предотвратить Первую мировую войну. Конечно. Когда угодно. Да и кто бы не согласился? Но только произнесите вслух эти слова: «Предотвратить Первую мировую войну» - вам не кажется, что они звучат немного глупо?