Меж трех времен
Шрифт:
– Беру.
– Я вынул бумажник и вопросительно взглянул на клерка, и тут настал его звездный час: хитро глядя на меня, не уверенный, что я понимаю, на что иду, он произнес:
– Хорошо, сор. Это будет стоить пятьсот пятьдесят американских долларов.
– Как насчет десяти английских пятифунтовых банкнот?
– С удовольствием, сор.
Во внутреннем кармане пиджака у меня лежала наготове пачка шириной в дюйм непривычных английских банкнот достоинством в пять фунтов, отпечатанных только на одной стороне листа размером с пудинг. В крохотной комнатке воцарилась мертвая тишина, все следили, как я отсчитываю десять банкнот. Клерк принял их, выровнял в стопочку и - меня это восхитило - сунул в ящик кассы, не пересчитывая.
– Приятного плавания, сор, - сказал он, протянув мне билет.
Я поблагодарил и вышел, провожаемый множеством взглядов.
Около полудня я пришел с чемоданом на набережную Скотта и стоял там в обществе нескольких дюжин ирландских эмигрантов, как и они, не сводя глаз с далекого
Мы покинули набережную Скотта на палубе посыльного судна «Америка», шедшего вслед за почтовым судном - оно было битком набито почтой в Соединенные Штаты. Вокруг возбужденно болтали, смеялись, но одна девушка молчала, и лицо ее было бледным. Почтовое судно, пыхтя, поползло по заливу, корабль, поджидавший нас, стал расти, увеличиваться, и тогда разговоры понемногу стихли. Наше неспешное путешествие по мирной глади залива заняло около получаса, и силуэт исполинского лайнера становился все отчетливей: проступала тонкая золоченая кайма по верхнему краю корпуса, укрупнялся черный борт, и стали различимы ряды стальных клепаных полос. Я уже раньше заметил, что один из пассажиров поднялся с нами на почтовое судно в килте [шотландская национальная мужская одежда, род юбки], но не видел тогда, что при нем была и волынка. Зато теперь, когда мы приблизились к «Титанику», он заиграл что-то пронзительное и тоскливое, и молодая женщина в шали почтительно пробормотала: «Плач Эрина». По счастью, волынщик стоял достаточно далеко от меня - слушать игру волынки вблизи удовольствие ниже среднего, - но толпа притихла, внимая ему. Когда он доиграл, четырехтрубный исполин заслонил от нас небо, дрожание палубы под ногами, передававшееся от паровых машин нашего судна, вдруг ослабело, и я, подняв голову, прочел на борту громадные белые буквы: «Титаник».
29
Наше суденышко колыхалось на воде рядом с «Титаником», матросы в грузовом люке левого борта подтягивали его шлюпочными баграми, а сам капитан Смит сверху наблюдал за тем, как нас переправляли на борт. Матросы спустили трап, и мы перебрались по нему в зияющий чернотой проем грузового люка.
Здесь нас разделили - всех остальных увели налево члены экипажа в униформе, а меня, с билетом первого класса, вежливо пригласили к лестнице. Но, уже шагнув на металлическую ступень, я на миг замешкался, прислушиваясь к их удаляющимся шагам и отзвуку разговоров. Почти всем им скоро суждено утонуть, если только не... что?
А потом я поднимался все выше и выше в чреве лайнера, направляясь к своей палубе, - я еще не знал, где находятся лифты и опускаются ли они так низко. Стальные ступеньки сменились ковровым покрытием, лестница расширялась, и с каждым пролетом лестничные площадки обрастали все более витиеватыми украшениями, перила теперь были щедро покрыты резьбой. Новая палуба - и теперь на стойках перил следующего лестничного марша стояли две бронзовые статуи, служившие подставками для светильников, и я увидел витражи и картины в массивных рамах, а над лестницей раскинулся купол из разноцветного стекла, омывая радужным светом ступени и резные перила. Гостиные, залы для отдыха и вестибюли, по которым я проходил в своем пути наверх, становились все нарядней и роскошней, и мне уже встречались восхитительные женщины в узких модных платьях и мужчины с сигарами, в костюмах, жилетках с цепочками часов и в жестких белых воротничках; кое-кто из них носил дорожные кепи, а некоторые все еще сохраняли верность котелкам. И почти все они улыбались, радостные, возбужденные новизной впечатлений и звуков. Поднимаясь все выше и выше по ступеням в чреве этого исполина, я уловил особый запах «Титаника», отличавшийся от запаха, царившего на «Мавритании», хотя и тот и другой говорили о том, что мы плывем по морю, - но воздух «Титаника» был проникнут непередаваемым ароматом... да, теперь я узнал его - ароматом новизны. Это был запах недавно высохшей краски, только что сотканных и еще не истоптанных ковров, свежесклеенного дерева, нового полотна - словом, все здесь было новым, этот великолепный, дышавший роскошью лайнер был еще нетронут: мы стали первыми, кто завладел им.
Для радостных и возбужденных пассажиров, которые, как и я, бродили по кораблю, все здесь, наверно, сулило радость и удовольствия. Я видел это радостное ожидание по их лицам, улыбкам, слышал в звуках голосов - и сам заразился им. На несколько минут забытья во время этого бесконечного подъема я разделил всеобщее предвкушение радостей начинающегося плавания. Но потом я вышел в салон первого класса и сразу увидел новенький сияющий рояль, на котором, наверное, еще никто и не играл, и в моей памяти вспыхнул рассказ ирландской девушки-эмигрантки, которая спаслась в одной из шлюпок, - не ее ли я видел на пароме? В тот час, когда лайнер медленно погружался в море, она и еще несколько ее друзей, пассажиров третьего класса, поднялись по лестнице в этот пышущий великолепием салон. Девушка продолжала подниматься, направляясь к шлюпочной палубе, но когда она оглянулась, то увидела, что один из ее друзей-эмигрантов замер перед роялем в священном трепете. Он коснулся клавиш и заиграл, опустившись на стул. Прочие столпились вокруг него и запели, озираясь по сторонам и любуясь невообразимой роскошью зала, в котором они очутились по воле случая. И это был последний раз, когда девушка, поднимавшаяся по лестнице, видела или слышала своих друзей.
Правда это или нет, но это воспоминание тотчас отгородило меня от остальных пассажиров, сновавших по лестнице, - всех этих восхитительных женщин и мужчин с сигарами и в пенсне. Кому из них суждено спастись? Большинству женщин, очень немногим мужчинам. Мне пришлось отогнать эти обессиливающие мысли; у меня была слишком важная причина оказаться на борту этого лайнера, и я усилием воли сосредоточил свой разум только на ней.
Моя каюта оказалась именно там, где должна была находиться согласно плану «Уайт Стар», - почти рядом с лестницей, по которой я спустился с палубы Б. Каюта Б-59 на «Титанике», от которой веет прочностью и устойчивостью номера в отеле - дверь приоткрыта, ключ торчит в замке. За спиной я услышал голос стюарда: «Вы сели в Куинстауне, сэр?» - понял, что он хочет взглянуть на мой билет, и обернулся. Стюард был в форменной куртке с блестящими медными пуговицами и в белой рубашке с черным галстуком-бабочкой. «Спасешься ли ты?» - пронеслась в моей голове мысль, когда я протягивал ему билет. Стюард вернул мне билет, кивнул: я был единственным пассажиром первого класса, который сел на борт в Куинстауне, так что мой багаж скоро доставят в каюту. Я кивнул и вышел из каюты, чтобы осмотреться.
Перед последним лестничным маршем, ведущим к шлюпочной палубе, я остановился. По обе стороны каждой ступеньки стояли маленькие стеклянные светильники - сейчас они не были зажжены. Не та ли это лестница, подумал я, не те ли светильники, которые видел Лайтоллер, второй помощник капитана, руководивший погрузкой детей и женщин в спасательные шлюпки левого борта? Время от времени поглядывая вниз, он видел, как зеленая океанская вода медленно вползает со ступеньки на ступеньку, и сквозь нее колдовски, зловеще светились эти огни. Думаю, да - насколько я помнил все, что было мной прочитано о «Титанике», именно эту лестницу видел Лайтоллер, и сейчас она терпеливо ожидала прихода той полуночи, когда по ней медленно и безостановочно, ступенька за ступенькой, будет подниматься океан.
Я отбросил прочь эту мысль и ступил на новые тиковые доски шлюпочной палубы - самой верхней, выше ее были только бледное небо и водянистое пятно солнца. Сквозь кожаные подошвы ботинок я вдруг ощутил вибрацию, которая исходила от расположенных далеко внизу могучих турбин, и лайнер двинулся в открытое море. Здесь были подвешены спасательные шлюпки; скоро эту палубу заполнят мужчины, женщины и дети в спасательных жилетах. Одни будут каменно-спокойны, другие будут заливаться слезами, третьи - перепуганы до полусмерти, кое-кто будет посмеиваться, считая эту тревогу ложной. Отсюда впопыхах, неумело будут спускать на талях полупустые спасательные шлюпки... Хватит! Я повернулся и прошел вдоль правого борта палубы Б, где белела свежеокрашенными боками шлюпка номер пять. Она покоилась на шлюпбалках, ослепительно белая, туго обтянутая чехлом, и я, протянув руку, коснулся ее свежеокрашенного бока. На ощупь дерево было гладким, чуточку теплым - его нагрело солнце; но прежде всего от него веяло прочностью и реальностью. На носу шлюпки чернела свежевыполненная надпись: «Титаник», шлюпка N_5», и я зачем-то потрогал букву Т. Затем моя ладонь коснулась прохладной прочности отполированного корабельного поручня под шлюпкой номер пять, и тогда я осознал, что на самом деле нахожусь здесь. На новом, с иголочки «Титанике», который равномерно увеличивает ход, на обреченном лайнере, несущем меня и всех, кто оказался на борту, навстречу исполинской массе льда, затаившейся далеко впереди. И снова я стоял в угрюмом одиночестве, пытаясь отгородиться от этого бесполезного знания.
Я двинулся дальше; неподалеку от меня высилась громадная, с десятиэтажный дом, бежево-черная пароходная труба, а за ней в ряд до самой кормы стояли еще три таких же монстра, похожих как близнецы. Они величественно возвышались над крышами бесчисленных надстроек, и тонкие струйки черного дыма тянулись из их жерл, растворяясь в воздухе за кормой лайнера. Огромные вентиляционные трубы торчали из палубы, точно исполинские слуховые трубки. Я повернулся и увидел прямо перед собой протянувшийся во всю ширину палубы крытый капитанский мостик. Дверь в его торце была приоткрыта и легонько покачивалась в такт движению корабля; из любопытства, я подошел ближе и заглянул внутрь. Там были четыре офицера, трое в синей форме, один - сам капитан Смит - традиционно в белом. Все четверо стояли спиной ко мне, в ряд, хотя и не плечом к плечу, и смотрели в высокие квадратные окна. Капитан Смит заложил руки за спину, пальцами одной руки охватив запястье другой. За офицерами, отделенный ото всех своей стеклянной кабинкой, стоял рулевой, положив обе руки на огромный деревянный штурвал, не сводя глаз с компаса. Он стоял прямо напротив меня, примерно в двенадцати футах, и прежде чем ему бы вздумалось обернуться, я поспешил отойти.