Между адом и раем
Шрифт:
— Состояние здоровья — это, очевидно, пистолет, направленный ему в голову за пределами объектива, — заметил Хок.
— Скорее всего, — согласился Эмброуз. — Звонил какой-то парень из американского Государственного департамента. По его словам, это военный переворот.
— А кто этот симпатяга с «конским хвостом», которого мы теперь видим?
Эмброуз глубоко вздохнул. Алекс Хок наконец предстал лицом к лицу со своими демонами.
— Это — генерал Мансо де Эррерас, Алекс. Правая рука Кастро. Прежний министр государственной безопасности.
— Этот мужик смахивает на женщину, — сказал Сток. — Такое ощущение, что он пользуется косметикой.
— И что генерал говорит от своего имени? — спросил Хок, всматриваясь в лицо на экране. Он что-то заметил, подумал Эмброуз, глядя на Алекса.
— Генерал де Эррерас говорит, что он удостоен великой чести, что команданте доверил ему обязанности главнокомандующего.
— Чушь собачья, — сказал Сток.
— И теперь, — продолжал Эмброуз, — он горд быть членом нового правительства, которое приведет Кубу к достойному месту в мире в наступившем столетии. Новое правительство собирается подготовить множество проектов социально-экономических реформ в ближайшие дни, недели и месяцы.
— Нажми-ка на паузу в этом месте, Эмброуз, я хочу посмотреть на него, — попросил Хок.
— Конечно.
Картинка замерла. На ней был крупным планом изображен де Эррерас. Его глаза с приопущенными веками хорошо передавали холодную жестокость, которая таилась за ними.
— Что такое, Алекс?
— Я видел этого человека прежде, — сказал Хок, прижав кончики пальцев обеих рук к сомкнутым векам и издав глубокий вздох.
— С тобой все в порядке, Алекс? — спросил Конгрив.
— Да.
— Мансо де Эррерас знаком тебе?
— Да. Кажется, да. Де Эррерас. Эта фамилия упоминается в письме Блэкхока, не так ли?
Он встал и прошел в конец комнаты, где стюард налил ему чашку горячего кофе. Потом вернулся, подошел к большому экрану и, встав примерно в полутора метрах от него, в течение двух долгих минут смотрел на недвижное лицо.
Конгрив представил, какие ужасные мысли, должно быть, проносятся в голове друга. Хок не ответил, и через несколько секунд Эмброуз снова спросил:
— Алекс? Все хорошо?
— Лучше не бывает. — Алекс не отрывал глаз от экрана.
— Мне так и держать кадр?
— Нет, — сказал Хок. Он снова подошел к своему креслу и рухнул в него. — Пока что я достаточно насмотрелся на этого проклятого ублюдка. Давай смотреть дальше.
— Эта часть довольно интересна, — сказал Эмброуз, снова включив видеомагнитофон. Алекс явно связал Мансо со своим прошлым. Но он еще не был готов психологически, чтобы признать это.
— Что он говорит?
— Куба никогда больше не должна полагаться на помощь ложных союзников, которые обещают много, а потом исчезают. Мощь Кубы испробует на себе каждый, кто попытается угрожать ее интересам.
— Мы, конечно же, знаем, что он имеет в виду, — сказал Хок. — Ту чертову подлодку. Она у него уже есть, иначе он не стал бы раскрывать свои намерения.
Эмброуз продолжал переводить.
— Куба больше не допустит той несправедливости, что она перенесла за время оккупации американцами. Он требует, чтобы американская блокада Кубы была снята немедленно. Еще он заявляет, что американская военно-морская база в Гуантанамо подрывает суверенитет Кубы и этого больше нельзя допускать. Америке будет предоставлен определенный срок, чтобы эвакуировать базу, или же придется прибегнуть к крайним мерам. Более точная информация по этим вопросам будет обнародована новым правительством завтра.
— Бог мой, — сказал Хок. — Экстремистское государство обладает невидимой субмариной, несущей на борту сорок самонаводящихся ядерных боеголовок, и все это добро находится в девяноста милях от Майами.
— Жутко подумать, да? А вот он представляет и нового президента Кубы, — сказал Эмброуз. На экране появилось новое лицо.
— Что это за тип? — сказал Сток. — Похож на Зорро в костюме-тройке.
— Это, — ответил Эмброуз, — новый президент Кубы, Фульгенсио Батиста. Внук человека, которого Кастро сверг почти сорок лет назад.
— Где они его откопали? — спросил Хок.
— Он вырос в Испании. Учился в Гарварде, потом в финансовой школе Уортона. Отказался от американского гражданства и шесть месяцев назад переехал с семьей на Кубу. До того был партнером фирмы «Голдман и Сакс» на Уолл стрит. Имел ферму в Гринвиче, штат Коннектикут, и играл в гольф каждую субботу в клубе Стэнвича.
— Вот как? Из партнеров Голдмана — в кубинские президенты? Неплохой карьерный ход, — сказал Хок. — И что Батиста-младший говорит от своего имени?
— Продолжает пламенные речи о заре нового дня.
— И все? — спросил Хок.
— В основном да.
— А как же сторонники Фиделя?
— Наиболее вероятно, их казнили или заключили в тюрьму.
— А какова реакция кубинского народа?
— Алекс, после сорока лет лжи, страха и пыток эти люди не верят ни единому слову, кто бы его ни сказал. Они не доверяют собственным детям. Жизнь будет продолжаться. Я с абсолютной уверенностью скажу тебе и не ошибусь, что они не будут обсуждать эти политические события даже с самыми близкими друзьями. Разве что со своей мамой, если на нее действительно можно положиться, да и то вряд ли.
Хок щелкнул выключателем, и в потолке зажглись невидимые лампы. Он повернул свое большое кожаное кресло, сев лицом к Эмброузу, Стокли и Сазерленду.
— Откуда ты столько знаешь об этой бандитской клике, Эмброуз?
— Госсекретарь позвонила мне сразу после кубинской радиопередачи. Мы беседовали долго. Ты спал. Я рассказал ей о трагедии. Она попросила, чтобы я передал тебе ее глубочайшие соболезнования. Она не хотела тревожить тебя, но попросила, чтобы ты позвонил ей, как только посмотришь эту запись.