Между адом и раем
Шрифт:
— Скажите руководителю полетов, что я уже в пути, — сказал Хок. Он разорвал конверт, вынул его содержимое и немедленно прочитал.
«Алекс,
События, происходящие здесь, требуют твоего присутствия. Пожалуйста, свяжись с нами, как только получишь это сообщение.
С наилучшими пожеланиями,
Алекс тряхнул головой, пытаясь отогнать сон. Он свяжется с «Блэкхоком», как только взлетит. Он дотронулся до лба. В голове как будто стучали молотки. В очередной раз он стал жертвой Бахуса. Вечером они были с ним очень дружны, а теперь пора расплачиваться. Кофе. Вот что сейчас надо. Кофе.
Он позвонил стюарду, который явился немедленно.
— Можно ли мне чашечку горячего кофе?
— Конечно, — бодро ответил стюард. — Какой кофе предпочитаете, сэр?
— Черный. Ни сливок, ни сахара не кладите.
— Да, да, сэр. — Стюард кивнул и вышел.
Проклятие, подумал он. Ну и ночь была. Перед ужином был только виски. Потом бордо, замечательное бордо под прекрасно приготовленного ягненка. Потом портвейн. Точно, был и портвейн.
События вчерашнего вечера медленно всплывали в его памяти. Что еще? Ах да, был какой-то спор с этим выскочкой Тейтом, вызов на дуэль. Но тот так и не явился. Совсем неудивительно.
Потом появился Бэлфор. Американский летчик-истребитель, который был одним из его самых близких друзей во время войны в Заливе. Они вместе лежали в госпитале и стали близкими друзьями.
Сидя в лунном свете на корме «Кеннеди», Хок сделал то, чего никогда прежде не делал. Он открыл свое сердце другому человеку.
Бог знает, как долго они сидели там. На него нахлынули счастливые воспоминания о родителях и тех почти забытых годах на острове Грейберд, когда мир еще был волшебным местом. Он говорил об Эмброузе и о том, как его дорогой друг пробовал помочь ему. И о Вики, конечно, о том, как он любил ее и как потерял.
Наконец, испытывая облегчение, оттого что наконец-то выговорил все наболевшее, он замолчал и лишь пристально глядел на звезды, обретая мир и спокойствие, которые они предлагали.
Именно тогда он понял, что совсем забыл, почему оказался на палубе. Ах да, точно, ожидал того невыносимого типа, с которым они договорились встретиться на палубе. Он не стал ждать дальше, пожелал спокойной ночи Дэвиду Бэлфору и спустился в свою каюту. По крайней мере, это судя по всему имело место, поскольку сейчас было утро и он был на борту авианосца.
Он вошел в крошечный гальюн и стоял, оперев обе руки о нержавеющую раковину. Чертовски сильно перебрал вчера, надо же было так напиться. Первый раз за все последнее время допустил такое. Надрался, как последний алкаш! Он чувствовал себя ужасно, глядя в зеркало на отражение мутных, покрасневших глаз. Но вдруг увидел под двухдневной щетиной, которую он только что собирался сбрить, едва заметную улыбку.
Настоящую улыбку.
Значит, он не чувствовал себя так ужасно, как на самом деле должен был чувствовать. В конечном счете, боль потери Вики была сейчас заперта в несгораемом шкафу его сердца. Он запирал туда свое горе и прежде. Но это новое чувство, спрятавшееся внутри, совершенно застало его врасплох.
Странно, думал Алекс, снова посмотрев в зеркало. Он чувствовал невообразимую легкость.
Нет, даже не совсем легкость. Воздушность.
Алекс знал себя достаточно хорошо, чтобы понимать — он едва ли был глубокомысленным человеком. В его мире наряду с правыми и неправыми были еще две категории людей. Те, кто плывет, и те, кто ныряет. Алекс относил себя к тем, кто всю свою жизнь счастливо плывет вперед. Нырять, как он считал, опасно. И эта «морская» перемена, которую он ощущал внутри, тем более удивляла и озадачивала его.
Бреясь, он думал над этим новым для него опытом — нырять. Что случилось? Смерть Вики глубоко затронула его? Но не она была катализатором этих совершенно новых духовных ощущений.
Нет, это было лицо Паука. Огромное лицо на экране в кают-компании, вот что пробудило в нем эти новые чувства.
Наконец он столкнулся лицом к лицу с невыносимой правдой, которая управляла всей его жизнью. Она была до боли проста.
Его отец не вернулся.
Он ждал…
…ждал, когда отец вернется, чтобы возвратить ему жизнь. Но отец так и не вернулся, чтобы спасти его. Отец был мертв. Мать была мертва. Он видел, как они умирали. Слышал, как они умирали. Они были в лапах смертоносного безликого Паука, который часто посещал его сны.
Только теперь он увидел лицо Паука.
Он всматривался в холодные, мертвые глаза и понял все. Не осталось никаких загадок, больше не нужно бежать от Паука. Теперь Паук будет бежать от него. Испуганный маленький мальчик, запертый в полном ужасов рундуке, стал теперь разгневанным мужчиной, который готов совершить страшную месть.
Мужчиной, который мог кричать от ярости, выпустить на волю собак войны и победить Паука. Найти Паука и убить его, убить медленно и беспощадно, как…
Он брызнул в лицо холодной водой и взглянул на часы. Проклятье, уже шесть пятнадцать! Руководитель полетов наверняка придет в ярость, если он опоздает на взлетную палубу. Они, скорее всего, все соберутся на палубе, лишь бы только посмотреть, как небольшой «Киттихок» будет взлетать. После двух вчерашних неудачных попыток приземлиться он настроен был возродить свою некогда идеальную репутацию.
Он подумал: если разогнать самолет до максимальной скорости и резко нажать на тормоз, он взлетит через пятнадцать метров. От этого у них глаза на лоб повылазят.
Только одна мысль о том, что он сядет в кабину своего самолета, заставила его широко улыбнуться. Он надел выцветшую зеленую летную форму, застегнул, захватил шерстяной костюм и пробежал все пять лестничных пролетов, поднявшись на палубу. Когда он распахнул тяжелую стальную дверь и вышел на взлетную палубу, то почувствовал, будто входил прямиком во врата рая.
Небо было чистым, синим, с оттенками позолоты. Океан лениво вздымался, и борта от качки кренились всего лишь метра на два. Он заметил, что примерно в километре от их левого борта появился эскадренный миноносец. За кормой «Кеннеди» было еще множество эсминцев, линкоров, малых крейсеров, а вдалеке маячил громоздкий черный силуэт еще одного авианосца и группы его поддержки. В воздухе кружили огромные вертолеты «Си-кинг».
Судя по широкому кильватеру «Кеннеди», корабль держал строгий курс на запад, как и все остальные корабли Атлантического флота. На запад — значит к Кубе, без сомнения.