Между адом и раем
Шрифт:
— Что-что? — спросил Фитц.
— Тридцать лет назад Мансо де Эррерас с двумя братьями убили моих родителей. Стокли захватил вчера одного из братьев. Он, вообще-то, был главнокомандующим кубинским флотом.
— Значит, и двое других должны понести наказание, — сказал Фитц.
— Так, значит, — Бумер пристально глядел на Хока, — это будет не просто освобождение заложника, верно?
— Точно, — сказал Хок. — Так или иначе, я собираюсь проникнуть внутрь дома и убить двух других братьев. Но это уже моя проблема, а не ваша.
— Я понимаю.
— Все равно меня смущает один неразрешенный вопрос, — сказал Фитц. — А именно: как мы доставим туда две наши команды и как уйдем? Посмотрите внимательно на это место! Радары здесь и здесь, а кроме того, еще и эти ракеты «земля — воздух» под каждым кустом и две-три тысячи солдат в бараках. Я имею в виду…
— ВП, — сказал Бумер. — Ночью.
— Да, я как раз об этом подумывал, Бумер, — кивнул Стокли. — Верно — ВП.
Видя озадаченное выражение лица Хока, Фитц пояснил:
— Десант. ВП означает высотный прыжок. Самолет летит на высоте девять километров, разворачивается в пятнадцати милях от зоны высадки. Мы используем спортивные парашюты, чтобы самостоятельно долететь до острова. Воспользуемся также кислородными баллончиками, чтобы не задохнуться. Готовы к затяжному прыжку, командир?
— Я никогда не видел смысла, чтобы просто так прыгать из самолета, — сказал Хок, — но я довольно долго обучался прыжкам.
Сток посмотрел на двух бывших «морских котиков» и усмехнулся.
— Что я вам говорил? Никого нет на свете круче моего приятеля Хока! Он кому хочешь фору даст!
— Ну ладно, у меня еще вопрос, а потом мы закончим обсуждение, — сказал Фитц. Он встал и вручил Хоку выписку из обращения Вики. Красным карандашом он обвел четыре слова во втором абзаце.
Хок посмотрел на них, пытаясь понять, что тот имел в виду.
— Я слушал бесчисленное количество подобных пленок, — пояснил Фитц. — В зависимости от настроения, заложники имеют склонность использовать слова, которые понял бы только любимый. Или посылают в своих словах какой-то ключ к спасению.
— Ну и? — сказал Хок.
— Я спрашиваю, — Фитц зажег очередную сигарету, — Вики когда-нибудь использовала в обычной беседе слова «наивысший» или «в данном месте»?
— Никогда, — ответил Хок, смотря на бумажку. — Я, кажется, понимаю, куда вы клоните.
Он прочитал вслух:
«…в данном месте ты найдешь меня живой и здоровой, но моя наивысшая мысль состоит в том, что ты успеешь свернуть налево, войдешь в мою крайнюю комнату…»
— «В данном месте», «наивысшая», «крайняя», — повторил Хок. — Довольно странные слова.
— Это данные ее местонахождения, — сказал Фитц, развернув план здания, где держат заложников. — Наивысшая — это наверняка верхний этаж. Левая крайняя комната — вот она. — Он ткнул пальцем в чертеж. — Вот ее комната, господа.
— У нас получилось! — воскликнул Сток. — Вики, ты спасена!
— Ну, тогда, — сказал Фитц, — почему бы вам, парни, не выпить по чашечке горячего кофе, не пожевать чего-нибудь или не прогуляться по нашей крепости? Посетите крепостной музей. Нам с Бумером нужно провести серьезный «мозговой штурм» за очень короткий промежуток времени. Возвращайтесь через час. Так будет нормально, парни?
Сток заметил, что Алекс собирается что-то возразить, и сказал:
— Хорошо, через час. — Он задвинул стул обратно и встал.
Когда они вышли, он повернулся к Хоку и сказал:
— Извини, босс. Я знаю, что ты хочешь остаться там. Но именно за такие часы Гром и Молния и получают большие деньги. Доверься им.
— Теперь я склонен думать об этих парнях положительно, Сток, — сказал Хок. — Все нормально, спасибо.
— Не благодари меня, босс.
— Меньшее из того, что я могу сделать для тебя, — купить небольшой сувенир в магазине подарков, — сказал Хок, спускаясь по лестнице в туннель, ведущий к Изумрудному городу.
51
Рита Гомес сидела на кухне и плакала, в это время зазвонил дверной звонок.
Маленькая оловянная урна с прахом ее покойного мужа стояла на холодильнике, чтобы дети не видели. Согласно завещанию Гомеса его тело кремировали — жена его командира Джинни Неттлс похлопотала, чтобы желание было исполнено.
Когда Рита поднялась на скамеечку, чтобы поставить на холодильник останки мужа, то увидела скопившуюся почти за два года пыль. «Прах к праху», — подумала она, спускаясь со скамеечки.
Когда вернулась домой из маленькой церкви Святой Девы Марии, Эмбер и Тиффани потребовали, чтобы она немедля сказала им, что лежит в оловянной «коробочке». За исключением двух ее шумных дочерей, все соседи хранили мрачное молчание.
— Что там лежит, мама, что там лежит? — донимали ее неугомонные дочери.
Она не могла взять себя в руки, чтобы ответить им: «Папа».
Церковь была узкой, длинной. Несколько сослуживцев Гомеса сидели в первых рядах чуть позади Риты и двух ее маленьких дочерей. Еще там была Эйнджел, парикмахер Риты и ее лучшая подруга. Играл орган. Перед урной лежали какие-то измятые цветы. Несколько трепещущих свечей погасли, когда не прошло еще и половины заупокойной службы.
Лучший друг Гомеса старшина Спарки Роллинз предпринял отчаянную попытку похвалить Гомеса, сказав, что он был человеком, который «умер так же, как и жил, — взяв от жизни все».
Отец Менендес, который без особого успеха пытался образумить Гомеса за последние несколько месяцев, зачитал присутствующим посмертное благословение Гомесу и длинную проповедь, из которых Рита не могла вспомнить ни слова. Что-то о беспокойной душе, которая обрела покой. «Не все воины умирают смертью героя, — сказал он, — некоторые погибают в битве за свою душу».