Между Амуром и Невой

Свечин Николай

— Заковыристо как-то все у тебя получается: тут ты девочка, там нет, а здесь опять девочка… Нельзя быть помесью волка с бараном, но — не мое это дело, черт с тобой, живи по середке. У меня к тебе, Лыков, предложение. Надо сходить, на пару с Челубеем, в длинную командировку. В Сибирь. Добраться до Китая и вернуться сюда к осени по пути «золотых фелдъегерей», выяснив при этом, куда они, лешие, пропадают. И после поработать на меня еще один год. По окончании я вручаю тебе сто тысяч, и становись кем хочешь. Надумаешь дело какое завести в Питере — помогу. Согласен?

— Хорошее предложение, даже слишком. Что вы не договариваете?

— В Сибирь эту надо пройти по этапу.

— То есть, как это: по этапу? В кандалах, с обритой головой? А нельзя с удобствами, под видом торгового человека?

— Нельзя. Это по пути оттуда вы станете искать следы фельдъегерей. А по пути туда у вас будет другое задание: произвести ревизию моей «Этапной цепочки». Я создал целое предприятие на пути в Сибирь и в самой Сибири. В важнейших пересыльных тюрьмах, как то: в Питере,

Москве, Тюмени, Тобольске и Томске — сидят мои люди. Этап им не угрожает, поскольку зацепились за должности. Повара, писари в канцелярии, есть даже один надзиратель. На самой каторге опять имеются агенты: в Кадаинской, Алгачинской, Зерентуйской тюрьмах, в Нижней Каре; в прошлом году появился и в Воеводской тюрьме на Сахалине. Третьи люди живут около на поселении. Потому, если кто из моих здесь попался, он знает, что в обиду его не дам, и в Сибири не брошу, ежели правильно себя повел. И наоборот… Сам, кстати, тоже это учти. «Цепочка» эта делалась для своих, но и тогда я уже думал, что она может деньги приносить. Так и вышло. В прошлом году мы вывезли из-за Бугров двух кавказских абреков, скопческого архиерея, четверых поляков и семь человек московских «иванов». Заработали на этом сто восемнадцать тысяч чистого доходу. Плюсом еще те люди, что на поселении живут, скупают у горбачей [79] по дешевке намытое в тайге золотишко. Так что, «Этапная цепочка» получается доходным предприятием, бережет кадр моих людей и повышает авторитет Лобова по России. Но недавно человек из Московской «колымажни» пожаловался, что его выпихивают из старост «пустынники» [80] . В Перми духовые проломили нашему парню голову, хотя знали, кого забижают. А в Нижней Каре, в самом важном месте, где документы стряпают, совсем моего писарька прижали, убить обещают. Есть там один жидомор, долю требует от доходов… Словом, надо пройтись по всей «Цепочке» и навести там порядок. А это под видом торгового человека, как ты хотел, сделать не получится; придется прописаться в романов хуторок [81] . Ну, так как? Договор, или ты уже на попятый?

79

Горбач — дикий старатель.

80

Пустынники — бродяги, один из самых влиятельных тюремных кланов.

81

Романов хутор — тюрьма (жарг.)

Лыков раздумывал недолго.

— Под чужим именем, без бритья головы и кандалов — согласен.

— Это как? А… понимаю…

— Правильно. «Спиридонами» [82] пройдем.

— Вот и ладно. Чулошников введет вас в подробности. Помните, что времени у вас мало — к ноябрю вы оба уже должны быть здесь. Живые и с нужными мне сведениями.

Петербург переполнен людьми с просроченными видами. Со всех концов страны съезжаются в столицу разные личности: кто на заработки, кто поворовать, а кто и просто так, от нечем заняться. Покупают в участке адресный билет и прописываются, где найдут угол. Билет действует три месяца, после чего его надобно продлевать. Для этого нужно возвращаться на родину, заново оформлять временную отлучку, опять покупать трехмесячный билет… Такая морока не для русского человека, и он начинает игру в прятки с полицией. В Питере много мест, где приютят и без документов — плати только деньги. Помимо «Вяземской лавры», есть зловещий дом Дероберти, два огромных строения (каждый размером с жилой квартал) Яковлева и Тарасова, треугольник между Мойкой и Екатерининским каналом вокруг Мещанской улицы, лишенные всякого влияния власти окраины — Выборгская сторона, Охта, Нарвская застава; имеются притоны Лиговки, бесчисленные пакгаузы Калашниковской набережной и удивительные городки на свалках Горячего и Гаванского полей.

82

Спиридоны-повороты — лица, имеющие просроченные документы и высылаемые по месту приписки.

Но, в конце концов, человек без вида все же попадает в участок. Обосновывается сначала в камере при части, где его проверяет Сыскное отделение: не в розыске ли, нет ли на него данных в картотеке рецидивистов. Если тут все чисто, беспаспортный нарушитель подлежит высылке к месту приписки за казенный счет, для чего направляется в Предварительную тюрьму на Шпалерную, 25. Там бедолага дожидается этапа на родину; называются такие люди на жаргоне «спиридонами». Не будучи преступниками, они несут все тяготы тюремной жизни наравне с последними. Отношение к ним со стороны уголовных самое презрительное; последняя шпанка, базарные воры-«халамидники», плебеи преступного мира, и те находятся выше их в здешней иерархии.

Наконец, партия, достаточная для отправки, набирается и переводится в Пересыльную тюрьму в Демидовом переулке. Оттуда не позже, чем через сутки, всю команду везут ночным поездом в Москву. Московская пересыльная тюрьма на Колымажном дворе — гигантское учреждение, в котором пересекаются этапы со всех концов России. В четырех огромных балаганах

проживает одновременно до двух тысяч арестантов и «спиридонов»; каждую среду сотни людей в одинаковых серых бушлатах уходят и приходят, создавая не поддающийся описанию муравейник. В зависимости от расторопности тюремной канцелярии, можно застрять в Первопрестольной на два-три дня, а можно и на месяц. Порядки в Москве жестче, чем в Питере: при любом выходе на улицу заковывают в наручи не только арестантов, но даже и «спиридонов», которые узниками по закону не считаются. Но такие строгости — только здесь… Отсюда, из Бутырки, начинается главный ссыльный тракт, который упирается уже за Байкалом в Карийские промыслы. (Последние несколько лет путь некоторым арестантам каторжного разряда продлили аж до Сахалина. Сибирь уже мала для вместительства всех кандальников!).

Наконец, наступает время отправляться дальше. Партия выходит под конвоем с Колымажного двора и поездом добирается, так же за одну ночь, до Нижнего Новгорода, далее которого железной дороги уже нет. Ночует на Этапном дворе, пополняясь при этом попутчиками из южных губерний, и утром садится на пароход. Начинается трехнедельное скучное плавание по Волге и Каме до Перми, в душном трюме, с одной лишь ночевкой в Казани. В Перми арестантов ожидает недолгий отдых, а затем открываются утомительные пешие переходы: следует пройти по безлесой болотистой местности шестьсот пятьдесят верст до Тюмени. С 1863 года этот отрезок положено не идти, а ехать на переменных лошадях, но последних всегда не хватает, а в весенне-осеннюю распутицу их и вовсе не достать. В Тюмени опять садятся на пароход и по рекам Туре, Тоболу, Иртышу и Оби доплывают до Томска.

Томская пересыльная тюрьма — самая большая в России; в ней в летнее время одновременно могут находиться до пяти тысяч заключенных. Это огромный этапный пункт, из которого идет непрерывная расфасовка арестантов к местам конечного прибытия. Многие ссыльные остаются здесь и поселяются вокруг города, каторжные же идут дальше. Их путь лежит через Красноярск, Иркутск и Читу — в страшное Забайкалье, а это еще две тысячи семьсот верст. По всей, истоптанной сотнями тысяч ног, дороге расставлены на должном расстоянии этапы и полуэтапы. Партия идет целый день, на полуэтапе ночует, затем еще день ходьбы, после чего на этапе — суточный отдых. Всего в Сибири 60 этапов и 64 полуэтапа, и занимают они свои исторически выбранные места с начала века. Вся дорога длится более четырех месяцев и в срок отбытия наказания не засчитывается. Это еще что! Двадцать лет назад, когда железных дорог и пароходов еще не было, арестанты брели все семь тысяч верст от Москвы до Нерчинска пешком, и уходил у них на это — год…

В первых рядах арестантской партии выстроены каторжники; их легко узнать по укреплениям (официальное наименование кандалов) и вполовину выбритым головам. Кандалы весят, по норме, от пяти до пяти с половиной фунтов; ходить в них на большие расстояния невозможно. Поэтому, когда идут по России, ножные кандалы за городом несут на помочах на шее. Россия кончается в Тюмени; после нее разрешают прицепить ножные кандалы на поясе к ремню — так идти не в пример легче. В большинстве же партий, однако, уже по выходе из Перми, по хорошо оплаченной просьбе каторжников, цепи все за городом снимают и складывают на повозку; партия дает честное арестантское слово, что побегов из своих рядов не допустит. Слово это всегда выполняется, иначе такие послабления запретят, а виноватых в том задавят в первой тюрьме свои же. Конвойный офицер по итогам года получает на Пасху, в случае отсутствия у него побегов, годовое жалованье в награду и следит потому за своей партией в четыре глаза. Кроме того, каждая партия для него — доходный промысел. Опытный человек берет с арестантов деньги за любую поблажку, а деньги в партии, особенно в начале длинного пути, всегда есть, и не малые. Поступают они, естественно, от подаяния — русский человек искони сочувствовал кандальнику.

Если же найдется вдруг такой бесчестный человек, что решится сбежать после расковки, то партия оставляет офицера с солдатами на дороге и в полном составе сама устремляется в погоню за предателем. Обыкновенно его приводят, сильно побитого, обратно и на пути в Забайкалье доканчивают (опять не конвойные, а сами арестанты). Но когда вдруг погоня возвращается с пустыми руками, что бывает исключительно редко, то арестанты хватают на дороге первого попавшегося путника, отбирают и сжигают его документы, при их наличии, и насильно помещают несчастного в партию заместо выбывшего. Офицер видит это, но не препятствует: ему надо привести к месту перемены конвоя определенное количество голов, не важно, какого качества. Под угрозой смерти случайно попавшемуся человеку запрещают объявлять себя до прибытия в тюрьму, и бывали случаи, когда такой горемыка полгода потом доказывал свою личность, пребывая за решеткой.

Еще можно отличить каторжника от, скажем, поселенца, по бубновому тузу и буквам «ск», нашитым на спину халата: «ссылно-каторжный» (сами арестанты расшифровывают это иначе: «сильно каторжный»). Тузы бывают разного цвета: красный — за убийство, желтый за воровство, и так далее.

Поселенцы идут в колонне следом за каторжными. Их тоже сковывают на людях, но только за руки, по четверо в ряд. «Спиридоны», а так же сопровождающие арестантов родственники (нередко за осужденным следует вся его семья) помещены в самый хвост партии. Замыкают колонну всегда несколько повозок. На них везут вещи этапируемых, котлы, провизию, необходимый инвентарь, а еще больных, женщин и детей. Если в партии есть привилегированные арестанты, они нанимают кибитку и едут в Сибирь с комфортом.