Между двух мужей
Шрифт:
Из-за тебя, любовь моя, только из-за тебя я подружилась с тетей Тоней, я сошлась с нею очень близко – из-за тебя! Ты не должен был думать, что препятствием к нашей свадьбе может стать твоя мать, – ты вообще не должен был думать ни о каких препятствиях! Мы должны были, да, должны были вскоре пожениться, жить долго, счастливо и умереть в один день – именно так все должно было случиться, и случилось бы, если бы не моя ошибка! Вот в чем я виновата перед тобой, любимый, – только в том, что сделала так много ошибок!
Я люблю тебя так, что все чужие, другие Любови, вместе взятые, бледнеют рядом
Я думала, что умру в ту же минуту, когда крытый брезентом грузовик увез тебя бог знает куда, в эту даль, откуда тебе предстояло вернуться ко мне только через два года! Когда машина скрылась в лабиринте городских улиц и у меня больше не осталось сил бежать за ней, я упала прямо на усыпанную листьями землю, и царапала ее, и плакала в голос, и думала, что умру!
Но я не умерла. Каким-то непостижимым образом мне удалось подняться и дойти до твоего дома, войти в квартиру, где каждая вещь еще хранила тепло твоих рук!
У меня хватило сил, чтобы продолжать ездить в институт и внешне вести свою обычную, размеренную жизнь, которая продолжалась «несмотря ни на что», – да, это было так удивительно, но она продолжалась… Но этих же сил оказалось недостаточно, чтобы расстаться с квартирой, с комнатой, в которой даже устоявшийся запах винного перегара не мог перебить запаха твоего тела! Я почти поселилась у тети Тони, она никогда против этого не возражала. И она даже радовалась, ведь ее старший сын, Егор, уже почти бросил ее – он жил у своей Ириши и редко заглядывал в эту старую, пропахшую алкогольными парами квартиру.
Редко, но все же он туда заглядывал. Когда Егор приходил, я старалась не встречаться с ним взглядом – каким-то шестым чувством я понимала, что Егор (твой брат!), что он терпеть меня не может. Да! Я тоже не испытывала к нему никаких особенных чувств (странно, ведь вы с Егором так похожи!) – но мое сонное безразличие никто даже не в состоянии сравнить с тем концентрированным презрением, которым твой брат обливал меня при каждой встрече, – и он осматривал меня с ног до головы и обратно таким взглядом, что я ощущала свою наготу под одеждой! За все время нашего знакомства с Егором – ты знаешь, тому уже скоро восемь лет – мы едва ли сказали друг другу хотя бы сотню слов. Я знала, что он безразличен ко мне – но только теперь, в твое отсутствие, Алеша, я почувствовала всей кожей, КАК он меня презирает.
Я жалела об этом, да, очень жалела. Ведь вы были так похожи…
В тот день, когда все это началось, Егор пришел к матери за каким-то своим инструментом. Он был весел, очень весел, даже подсел к тете Тоне, обнял ее, они заговорили о чем-то своем, засмеялись, выпили вместе… потом еще… Сразу же после его приходя я ушла в кухню, и все время, пока они выпивали, просидела там у раковины на жестком табурете. Я думала о тебе – я всегда,
Я хотела встать и уйти, но вы были так похожи! Мне захотелось еще минуточку, хотя бы полминуточки смотреть на это лицо, в котором я могла разглядеть твои родные, такие милые для меня черты!
– Что ты таскаешься сюда? – вдруг резко спросил меня он, твой брат, Алеша. – Что тебе здесь надо, ты, присоска?
Я вздрогнула, как от удара – вздрогнула и уставилась на него.
– Ты всем надоела, – все так же негромко, но ужасно грубо сказал Егор, и его верхняя губа приподнялась в злобном оскале – так он меня ненавидел! – Ты надоела всем, как паршивая собака, как шелудивая кошка! Что ты забыла у нас в доме, я тебя спрашиваю?!
– Я… я прихожу сюда не к тебе. Я прихожу к тете Тоне и… и к Алеше!
– «К Алеше!» – передразнил он меня и сплюнул на пол, прямо мне под ноги. – К Алеше! Да брат уже не знает, куда от тебя деваться, он готов бежать от твоих костей куда угодно, хоть к черту в задницу! Ты думаешь, почему он ушел в армию?
– Замолчи… замолчи, пожалуйста! – попросила я, холодея. Я знала, я почувствовала вдруг – именно вдруг! – что сейчас случится что-то ужасное, непоправимое. Что я умру…
– Ты думаешь, почему брат пошел в армию? – свирепо повторил Егор и вдруг грубо схватил меня за шею. – Думаешь, почему? Чтобы кирзачи поносить на ногах? Из винтовки пострелять? – говоря это, он все тянул меня к себе за шею, я упиралась – но сила была за ним, за ним! – Да от тебя он сбежал, липучая ты паскуда, от тебя! Вот здесь, вот в этой кухне он говорил мне, что не знает, что с тобой делать, как дать тебе понять, чтобы ты оставила его в покое! Оставила в покое, наконец!!!
Эти его слова обрушились на меня, словно град пощечин, я зажмурилась, хотела закричать: «Нет! Нет!» – но только беззвучно шевелила губами…
– Почему ты решила, что можешь кому-то нравиться? – шипел он мне прямо в лицо, выдыхая в мои глаза дым от сигареты, зажатой в уголке рта. – Чем ты рассчитываешь зацепить нормального мужика? Вот этим? – его рука отпустила шею и грубо схватила мою грудь – я оцепенела. – Или этим? – Он нашарил вторую грудь и больно сжал ее. – А может быть, самое сладкое ты прячешь там, под юбкой?
Он встряхнул меня, задрал подол – и его широкая рука заскользила по моему бедру, оскорбительно ощупывая меня всю, как кобылу на базаре. У меня не было сил сопротивляться, я была уже почти в обмороке… Но вдруг эта рука остановилась. Егор на миг закрыл глаза, открыл – и вдруг задышал часто и тяжело. Магнетизируя меня своим взглядом («Он не сделает мне ничего плохого, ведь он так похож на Алешу!» – твердила я про себя), Егор еще ближе притянул, притиснул меня к себе – очень резко, больно, грубо; я услышала треск – что-то порвалось… потом меня толкнули к окну, одним движением забросили на подоконник; и, все так же часто дыша, сопя мне прямо в ухо, он стал рывками стаскивать с меня колготки…