Между «ежами» и «лисами». Заметки об историках
Шрифт:
И вот в этих условиях А.Д. Люблинская и В.Н. Малов пишут развернутую рецензию на объемистый и, пожалуй, самый значимый труд Ле Руа Ладюри – «Крестьяне Лангедока» 272 . Эта рецензия носила положительный, местами даже восторженный характер. А.Д. Люблинская была наследницей старой петербургской школы, прекрасным знатоком источников и яростным противником схем Б.Ф. Поршнева. Ее ученик В.Н. Малов, ответственный секретарь редакции «Средних веков», в ту пору увлекался применением математических методов в исторических исследования. Помимо работ по палеографии он интересовался динамикой хлебных цен при Старом порядке. И хотя с некоторыми положениями Ле Руа Ладюри они были не согласны – например, с отсутствием полноценного анализа социальных структур сельского мира, с увлечением психоанализом, способным превратить историка в психиатра, – в целом рецензенты пришли к выводу, что книга «рекомендуется советскому читателю». Эта рецензия была опубликована в 1971 году В том же году географическое издательство в Ленинграде издало сокращенный перевод «Истории климата» 273 . Однако следует помнить, что издательский цикл в СССР был длинным – и рецензия, и перевод готовились еще в 1969 году, если не раньше.
272
Люблинская А.Д., Малов В.Н. Рец. на кн.: E. Le Roy Ladurie. Les pausans (sic!) de Languedoc. Paris, 1966 (Biblioth`eque g'en'erale de l’'Ecole Pratique des Hautes 'Etudes VI section). Э. Ле Руа Ладюри. Крестьяне Лангедока. Париж, 1966 // Средние века. Вып. 34. М., 1971. С. 317—323.
273
Ле Руа Ладюри Э. История климата с 1000 года. Л., 1971.
А с тех пор времена изменились – гайки закручивались всё
Зато его имя часто упоминалось в историографических обзорах. Так, в 1976 году на страницах журнала «Коммунист» была опубликована статья на тот момент наиболее авторитетного из советских историков Французской революции, А.З. Манфреда, где давался отпор поползновениям таких историков, как Ф. Фюре, Д. Рише и Э. Ле Руа Ладюри, взявших под сомнение антифеодальный характер революции XVIII века. Причем Ле Руа Ладюри отводилась роль лидера «новой школы». Но это вовсе не накладывало табу на анализ его работ, а как раз напротив; ведь, по выражению того же Альберта Захаровича, «стрелы, направленные против Французской революции XVIII века, целят дальше, – это стрелы и против Великой Октябрьской социалистической революции, могущественного Советского Союза, против мировой системы социализма, против рабочего и национально-освободительного движения, против всех демократических, прогрессивных сил, с которыми связано будущее человечества» 274 . Перевод этого высказывания из плоскости идеологической в прагматическую означал следующее: изучать причины Французской революции крайне важно, поскольку такие штудии находятся на острие главного противостояния современности. В связи с этим пристального внимания заслуживает современная историография Французской революции, и в частности фигура Ле Руа Ладюри как «вдохновителя ревизионистов». Тем самым повышался статус работ этого французского исследователя.
274
Манфред А.З. Некоторые тенденции зарубежной историографии // Манфред А.3. Великая французская революция. М., 1983. С. 419. Цит. по: Чудинов А.В. Смена вех: 200-летие Революции и российская историография // Французский ежегодник, 2000. М., 2000. С.5—23.
И действительно, работам экстравагантного французского историка отныне уделялось достаточно много внимания. В 1979 году вышла книга, посвященная основным тенденциям в новейшей французской историографии 275 . Ее автор, М.Н. Соколова, ученица академика Е.А. Косминского, начинала свою исследовательскую деятельность как специалист по истории средневековой Англии, однако впоследствии переключилась на критику «буржуазной» историографии. Это был особый жанр, в целом поощряемый властями. Важно было показать «разложение» буржуазной науки и триумф метода исторического материализма. Но, как это бывало в средневековом богословии, яростная критика еретиков давала шанс составить представление об их взглядах. В ряду критикуемых ею авторов (Р. Мунье, Ф. Бродель, Ф. Фюре, Э. Лабрусс, Ж. Ле Гофф и др.) важное место занимал и Э. Ле Руа Ладюри. Обвинения в мальтузианстве, в отказе от исторического монизма в пользу многофакторности, в игнорировании классовой борьбы, в биологизме и итоговая констатация провала проекта тотальной истории не помешали Соколовой достаточно подробно ознакомить читателя с достижениями этого историка. Однако акцент был сделан на том, какой вред проистекает от столь безудержной междисциплинарности 276 .
275
Соколова М.Н. Современная французская историография. М., 1979.
276
«Следует отметить, что идеи Ле Руа Ладюри, хотя они и способствовали развитию некоторых более точных методов исследования, сыграли немалую роль в противоборстве марксистскому пониманию истории. Динамизму, в котором решающее место принадлежит массам, их борьбе за свои права, Ле Руа Ладюри противопоставил “структурообразующие факторы”, “неподвижную историю”, в основе которой лежит антиисторизм, отрицание роли исторического факта» (Соколова М.Н. Указ. соч. С. 292).
В.М. Далин, историк старшего поколения, несгибаемый марксист, отсидевший в сталинских лагерях, знаток Французской революции, публикатор документов архивного фонда Гракха Бабёфа, выпустил в 1981 году книгу очерков о русских и французских исследователях, изучавших в XIX—XX веках историю Франции. В одном из очерков, посвященном судьбам школы «Анналов», нашлось место и «Крестьянам Лангедока». Виктор Моисеевич отдавал должное богатству использованных автором методов и разнообразию привлеченных источников (он даже объяснил русскому читателю, что такое compoix 277 ), но в целом вывод был таков: «…книга прекрасно написана, в ней бьется новая мысль, но стремление быть оригинальным приводит автора к поспешным выводам» 278 . Главный упрек – сознательный отказ рассматривать в качестве главной сюжетной линии книги проблему генезиса капитализма во французской деревне. И вообще – явно недостаточное внимание проблемам социальной стратификации и социальной борьбы. Так, антиналоговая составляющая восстания камизаров на словах признается, но ей уделено лишь две страницы, тогда как различным крестьянским «неврозам» – целых шестнадцать. Далин подчеркивал отличие Ле Руа Ладюри от представителей «русской школы»: они сочувственно описывали трудную долю французских крестьян, а у французского автора, описывающего восстания как порождения мазохизма и истерии, этого сочувствия не видно. Далин весьма скептически отнесся к «клиометрическому манифесту» Ле Руа Ладюри, заявившему, что «историк завтрашнего дня будет программистом или его не будет вовсе» 279 , и не без ехидства заметил, что за истекшие десять лет Ле Руа Ладюри так и не стал программистом, хотя и не перестал быть историком. В книге приведены возражения таких признанных мэтров западной экономической истории, как Б.Х. Слихер ван Бат и М. Морино, против выводов «Истории сельской Франции», обобщающего коллективного труда под редакцией Ле Руа Ладюри. Но самый главный упрек Далина состоял в том, что Ле Руа Ладюри симпатизирует «ревизионистам» истории Французской революции – Д. Рошу, Ф. Фюре и Д. Рише. Позиция автора «Историков Франции» – это позиция не огульного критика, но, по его собственным словам, – взволнованного сочувственного наблюдателя истории «Анналов», когда-то державшего в руках первый номер этого журнала и с тревогой следящего за его эволюцией. Далин приводил фразу М. Блока из «Странного поражения»: «Две категории французов никогда не поймут истории Франции: те, кого не волнует память о коронации в Реймсе, и те, кто без трепета читает о празднике Федерации», – и тут же продолжал: «…увы, к празднику Федерации клиометристы третьего поколения “Анналов” совершенно равнодушны. И в этом, может быть, особенно явственно сказывается и отход от направления “Анналов” М. Блока, Л. Февра и Ф. Броделя» 280 .
277
Так называли на юге Франции древние земельные кадастры.
278
Далин В.М. Историки Франции XIX—XX вв. М., 1981 С. 222.
279
Там же. С. 232.
280
Далин В.М. Указ. соч. С. 249.
В 1980 году вышла книга Ю.Н. Афанасьева «Историзм против эклектики» 281 , посвященная исключительно «школе “Анналов”». В отличие от Соколовой и Далина, Афанасьев не был «практикующим историком»: сразу же после университета он пошел на комсомольскую работу. И только уже совсем в зрелом возрасте, оставив поприще партработника, начал писать диссертацию по историографии. Само заглавие работы противопоставляло истинное и ложное знание. И хотя сегодня это противопоставление выглядит уже не столь явным (Морис Эмар не без гордости называет эклектику вполне подходящим термином для «стиля “Анналов”» 282 ), в ту пору заглавие, как и общие выводы, казалось, не оставляли сомнений в позиции автора: современное состояние школы «Анналов» отражает усиление противоборства сил коммунизма и антикоммунизма, причем «третьи “Анналы”» представляют собой последнее усилие буржуазной науки в этом противостоянии.
281
Афанасьев Ю.Н. Историзм против эклектики. Французская историческая школа «Анналов» в современной буржуазной историографии. М., 1980.
282
Эмар М. «Анналы» – XXI век // Одиссей. Человек в истории. 2005. М., 2005. С. 132.
Среди прочих историков Афанасьев отдавал должное и Ле Руа Ладюри,
283
Афанасьев Ю.Н. Указ. соч. С. 213.
284
Dosse F. L’histoire en miettes. Des «Annales» `a la «nouvelle histoire». Paris, 1987.
Специальные историографические труды не были единственным каналом ознакомления советских историков со «школой Анналов», и в частности с трудами Ле Руа Ладюри. В СССР существовала параллельная сеть информации – информационные центры по естественным и общественным наукам, которые имели возможность выпускать особые реферативные журналы и сборники, содержавшие объективное, нейтральное изложение книг западных авторов. Эти издания не поступали в продажу, а распространялись по особым спискам в научные библиотеки, имея гриф «для служебного пользования», что либо освобождало их от цензуры, либо сильно облегчало ее условия. И что очень важно – с этими сборниками можно было ознакомиться в научных библиотеках.
Рефераты писали такие интересные историки, как А.Я. Гуревич, Ю.Л. Бессмертный, А.П. Каждан. Они же с редактором серии А.Л. Ястребицкой выступали составителями сборников, подбирая для реферирования наиболее важные книги. Так я впервые узнал о «Монтайю – окситанской деревне» и о «Карнавале в Романе» – двух бестселлерах Ле Руа Ладюри 1970-х годов.
Эта параакадемическая деятельность была весьма характерна для формирования того, что Н. Копосов назовет «несоветской медиевистикой в СССР» 285 , обозначив так группу гуманитариев, формально не порывавших связей с официальными научными структурами, но все дальше отходивших в своих работах от стилистики исторического материализма. Наиболее характерен в этом отношении пример скандинависта А.Я. Гуревича, в 1972 году опубликовавшего свою книгу «Категории средневековой культуры», где не было ни единой цитаты из классиков марксизма. Полуофициальные конференции и семинары, полуофициальные рефераты и рукописные переводы – на моих глазах формировалось нечто вроде исторической «контркультуры» со своей этикой, своим пантеоном авторитетов, в который входил и Ле Руа Ладюри. К «анналистам» относились с большим интересом, что не мешало их критиковать. Уже много позже Гуревич опубликует книгу «Исторический синтез и школа “Анналов”, где обобщит и то, что он ранее писал о Ле Руа Ладюри. Его анализ напоминал рецензию Люблинской и Малова. Видно, что пишет скорее «практикующий историк», чем историограф. Для Гуревича оригинальный стиль Ле Руа Ладюри– не второстепенное, но главное качество. И основную его заслугу он видит в умении раскрыть внутренний мир «немотствующего большинства» 286 . Разбирая «Крестьян Лангедока» и «Карнавал в Романе», Гуревич вполне критичен, ему претит увлечение автора психоанализом, смелые параллели с современностью и даже недостаточное внимание к эволюции социальных отношений в деревне. Словом, он подмечает то же, что и другие советские историки. Но если для Далина и Афанасьева вина Ле Руа Ладюри заключалась в отходе от «линии Броделя», то для Гуревича недостатки в работах Ле Руа Ладюри объясняются именно негативным влиянием Броделя. Для Гуревича, воспевавшего историческую антропологию, монументальные сочинения Броделя были отступлением от поисков человека в истории, начатых Блоком и Февром. И заслуга «третьих “Анналов”» виделась ему в том, что Ле Гофф и Ле Руа Ладюри сделали важный шаг к возвращению человека в качестве основного центра исторического исследования, к утверждению «исторической антропологии» 287 .
285
Копосов Н. (при участии Бессмертной О.). Юрий Львович Бессмертный и «новая историческая наука» в России // Homo Historicus. К 80-летию Ю.Л. Бессмертного. Т. 1. М., 2003. С. 131.
286
Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М., 1993. С. 169.
287
«Если не ошибаюсь, он назвал себя где-то последователем Фернана Броделя. Я не склонен принимать это утверждение всерьез… Леруа Ладюри с самого начала пошел другим путем, путем историка, для которого история вещей представляет интерес лишь постольку, поскольку в ней выражается человеческая ментальность» (Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналов». С. 189).
Итак, мы наметили два основных маршрута, по которым осуществлялось знакомство русских историков с трудами Ле Руа Ладюри. Но было бы упрощением видеть в них его «врагов» и «друзей». «Друзья» порой были настроены критически, «враги» признавали неоспоримые заслуги. Разница была в акцентах, интонации и установках, но она диктовалась еще и законами жанра. Историографическое обозрение должно было показать тавтологическую несостоятельность буржуазной (или как эвфемизм – «немарксистской») методологии именно потому, что она была немарксистской. Но люди, действительно не принимавшие школу «Анналов», просто ничего не писали о ней или ругали, не анализируя 288 . Во всяком случае, между двумя маршрутами вскоре наметилось сближение.
288
Примером такого отношения может служить «методологическая» статья ответственного редактора ежегодника «Средние века» (Данилов А.И. Историческое событие и историческая наука // Средние века. Вып. 43. М., 1980. С. 13—31), направленная против западных «структуралистов», особенно против Броделя, а косвенно – против их советских единомышленников. В этой статье Ле Руа Ладюри упоминается как сторонник версии о неподвижности европейской экономики XIII—XVIII веков, но цитируется в пересказе другого историка, в ту пору являвшегося заместителем главного редактора того же издания, см.: Чистозвонов А.Н. Валовый доход крестьянских хозяйств и государственное налогообложение в Голландии в начале XVI века // Средние века. Вып. 42. М., 1978. С. 84—97. Но и в той, на сей раз не «методологической», а конкретно-исторической статье работа Ле Руа Ладюри цитировалась лишь однажды, да и то речь шла вовсе не о «Крестьянах Лангедока» и даже не об «Истории сельской Франции», а о программной статье в «Анналах» про «неподвижную историю».
Уже статья Афанасьева в «Вопросах истории» (написанная еще до перестройки) намечала пути для такого сближения 289 , тем более что он, пользуясь своим влиянием, готовил масштабный проект издания «Материальной цивилизации» Броделя. Оба маршрута пересеклись в 1989 году, когда усилиями Афанасьева, Гуревича и Бессмертного, а также нового директора Института всеобщей истории А.О. Чубарьяна была проведена масштабная конференция, посвященная юбилею школы «Анналов». По свидетельству очевидцев, ситуация немного походила на карнавальную инверсию – в президиуме вчерашние «невыездные» историки, а представители советского историографического истеблишмента – в зале, на правах зрителей и статистов 290 . Советские историки обсуждали пути синтеза лучших традиций марксистского направления с достижениями школы «Анналов». Гости вежливо кивали головами. Среди французских звезд первой величины был и Ле Руа Ладюри.
289
Афанасьев Ю.Н. Вчера и сегодня «Новой исторической науки» // Вопросы истории. 1984. № 8. С. 24—37.
290
Копосов Н. (при участии Бессмертной О.). Юрий Львович Бессмертный и «новая историческая наука» в России… С. 143.