Между идеологией и наукой
Шрифт:
Часто говорят, что в период сталинизма марксизм был «вульгаризирован» — интегрирован с крестьянским коммунизмом и сильно упрощен. В нем еще сильнее проявилась его «крипторелигиозная» компонента, на первый план вышли моральные ценности и пророчества. Кризис модернизации, напротив, требовал рационализации дискурса власти и кардинального усиления научного начала в идеологии. Для этого требовался «когнитивный бунт», о котором говорил П. Бурдье, но этот бунт приобрел антисоветский характер. Элита сообщества обществоведов СССР в своих учебниках и установочных книгах и докладах лишь усиливала идеократическую компоненту, в своем кругу оттачивая антисоветские аргументы.
Это с очевидностью проявилось именно когда пал СССР. Л.Д. Гудков и Б.В. Дубин пишут: «Российская культурная и интеллектуальная элита (в отличие от элит в странах
Но почему же синкретизм общинного коммунизма с марксизмом подавил в большом сообществе дух научной методологии? Никакой тиранией этого объяснить нельзя, наука сохранилась бы и в катакомбах.
Здесь еще требуются исследования, и в них надо учесть важные мысли, которые высказал Г.С. Батыгин. Вот большая выдержка из его статьи: «Бытование идеи в различных текстовых средах обнаруживает в ней содержания, не явленные в чистом виде. В этом отношении справедливо суждение об искажении идеи при ее рецепции в инородной текстовой среде. Проблема, однако, заключается не в осуждении искажения, а как раз наоборот: в понимании искажения идеи как мутации — единственно возможной формы ее существования в данной идейной среде…
Некоторые текстовые “организмы” задыхаются и гибнут при рецепции в инородную среду, другие мутируют, третьи получают все возможности для своего развития. Если так, то аутентичный марксизм создан не столько его великим автором и интеллектуалами-интерпретаторами, сколько неискушенной аудиторией… Парадоксальность ситуации заключается в том, что изощренный, гегелевской пробы, марксистский интеллектуализм предрасположен к профанному бытованию и превращению в бездумную революционную “силу”, то есть “олитературенное” насилие. Для этого текст аутентичного марксизма уже должен содержать в себе элементы релевантной концептосферы — заготовки революционной эмфатической речи…
В таких условиях и народная речь, и политическая демагогия, и официальный язык становятся проводником элитарных идей. В этом отношении элита является свободной от внешнего потребителя, и “социальный дискурс” можно считать элитарным независимо от должностного или материального положения писателя…
Обнаруживая глубокое сродство с социальными учениями Просвещения, марксизм обладает огромным объяснительным потенциалом. Ясность и логическая стройность его категориальных схем удивительным образом совмещаются со способностью к версификации. Этим, вероятно, объясняется и многообразие “авторских” исследовательских программ и концепций, разрабатывавшихся в рамках доктрины. Поэтому советский марксизм — не столько доктрина, сколько эзотерический словарь воспитания, который может успешно использоваться и в качестве средства для воспроизводства альтернативных марксизму идей… Социальные трансформации режима были в значительной степени связаны с “дискурсивной катастрофой” в системе священнокнижнических легитимаций социальных порядков…
Текст советского марксизма предназначался для того, чтобы заучивать его наизусть. “Овладение марксистско-ленинской теорией — дело наживное” — эта общеизвестная формула трактовалась как установка на преодоление заумных философских рассуждений… Философия, таким образом, совмещалась с общенародной склонностью к философствованию и политической грамотностью, и профессиональное сообщество, занимая достаточно высокие этажи социальной иерархии, непосредственно соприкасалось с “профанным низом”. Лексикон философии и политической теории сводился к прецедентным текстам, аллюзиям и иносказаниям, обозначавших определенные
Сказать, как Г.С. Батыгин, что категориальные схемы марксизма «удивительным образом совмещаются со способностью к версификации», в контексте нашей темы — не сказать почти ничего. 8 На деле те философы, которые в 1950-е годы «обратились к истинному Марксу», не то чтобы получили возможность выработать на основе текстов Маркса антисоветскую версию среди нескольких. Приняв его категориальные схемы, они неизбежно должны были отвергнуть советский строй как реакционный («хуже капитализма»). Именно по этой причине Плеханов и меньшевики отвергли Октябрьскую революцию и даже призывали социалистов Европы к походу против советской России. По этой же причине основные коммунистические партии Западной Европы — Франции, Италии и Испании — заняли антисоветскую позицию и приветствовали ликвидацию СССР (совершив политическое самоубийство, т.к. эту позицию не поддержала база этих партий). Надо прямо сказать, что главным идейным оружием антисоветской элиты во время перестройки был антисоветский марксизм [14]. Он парализовал советских людей, которые с колыбели росли под портретом Маркса.
8
В другом месте он пишет: «Советский марксизм — не столько доктрина, сколько эзотерический словарь воспитания, который может успешно использоваться и в качестве средства для воспроизводства альтернативных марксизму идей» [3, с. 54]. Точнее было бы сказать «альтернативных советским принципам идей».
Рассмотрим сначала главное направление той пропаганды, которую вела элита советских обществоведов и гуманитариев. Затем обсудим и другие блоки смыслов, против которых вела и ведет сегодня пропаганду та же, но уже постсоветская элита. Будем приводить выдержки из текстов авторитетных в научной среде и известных в среде интеллигенции авторов.
Смена правящей верхушки в ЦК КПСС в 1985 г. позволила антисоветской элите сбросить маску. «Шестидесятники при власти» оказались более агрессивными по отношению к СССР, чем открытые диссиденты. Наверное, настрадались, держа фигу в кармане, будучи обязанными на публике выкрикивать ненавистные слова о равенстве и солидарности.
Совокупность выступлений в научной и массовой печати и публичные выступления ведущих представителей гуманитарной и обществоведческой элиты после 1985 г. показала, что эти люди были объединены довольно четко очерченной общей платформой и ощущали себя именно сообществом. Это идеологически сплоченная группа. Что же служит для них столь эффективной объединяющей силой? Очень коротко я бы сказал так: их соединяет общее прошлое, в ходе которого у них выкристаллизовался фанатичный антисоветизм — ядро идейной основы этой группы. Необычным в этой группе было мессианское представление о своей роли как разрушителей «империи зла».
Вот статья-манифест А. Ципко 9 с красноречивым названием «Магия и мания катастрофы. Как мы боролись с советским наследием» (2000 г.). Об обществоведческой элите в нем говорится так: «Мы, интеллектуалы особого рода, начали духовно развиваться во времена сталинских страхов, пережили разочарование в хрущевской оттепели, мучительно долго ждали окончания брежневского застоя, делали перестройку. И наконец, при своей жизни, своими глазами можем увидеть, во что вылились на практике и наши идеи, и наши надежды…
9
А.С. Ципко — политолог, д-р философских наук. В 1967-1970 гг. работал в ЦК ВЛКСМ, с 1972 г. работает в Институте экономики мировой социалистической системы АН СССР (позже Институт международных экономических и политических исследований РАН). В 1986-1990 гг. консультант отдела социалистических стран ЦК КПСС. В 1988-1990 гг. — помощник секретаря ЦК КПСС А.Н. Яковлева.