Между нами и горизонтом

Харт Калли

— Понятно. Это... не совсем то, что я ожидала. А дети нормально относятся к такой огромной смене обстановки?

Выражение лица Ронана становится холодным, превратив его совершенные черты в гладкий, безупречный мрамор.

— С тех пор как год назад умерла их мать, Коннор и Эми все еще… — Он хмурится, слегка приоткрыв рот, словно подыскивая нужное слово. — Приспосабливаются к потере. Смена обстановки пойдет им на пользу.

Вот черт. Кажется, я переступила черту. Мне не следовало говорить, что он не знает, что лучше для его детей. И как только он упомянул о смерти жены, что-то в нем изменилось. Теперь Ронан превратился в грозу.

Совершенно опасный шторм. Я прямо-таки вижу, как над его головой формируются тучи, сгущаясь и кружась, когда тьма, кажется, настигает его.

— Да, конечно. Прошу прощения. — Мои слова невесомы, несущественны, но это все, что я могу сказать. Что вообще можно сказать, чтобы перемотать назад последние несколько минут и перезагрузить интервью? Ничего подходящего в голову не приходит.

— Это не важно, — поспешно говорит он. — Если тебе будет предложена эта работа, ты получишь файл с информацией, которую должна знать о Конноре и Эми. Особенности их характера, их проблемы и специфические потребности.

— Я все еще... не думаю, что смогу переехать на отдаленный остров на полгода, мистер Флетчер. Извините. Я просто не могу.

— Я же просил звать меня Ронан. И понимаю, что такой шестимесячный контракт — это серьезно, поэтому плата такая щедрая. Полагаю, в агентстве упоминали гонорар?

Я отрицательно качаю головой.

— Обычно это обсуждается после получения должности.

— Я предлагаю выплату в размере ста тысяч долларов по истечении шестимесячного срока. В течение шести месяцев на острове тебе будет выплачиваться пособие, чтобы покрыть любые расходы, связанные с работой с детьми или личными потребностями. Эта ежемесячная сумма выходит за рамки окончательного платежа в сто тысяч долларов. Возможно, это повлияет на твой окончательный ответ, если тебе предложат эту работу, Офелия.

Сто тысяч долларов? Моя зарплата в Сент-Августе была всего пятьдесят пять тысяч за целый год. Сотня тысяч могла бы решить множество проблем в ресторане. Это может буквально перевернуть все для мамы и папы. Но я просто не могу себе этого представить. Другой штат? Другой часовой пояс? Крошечный островок у побережья, в глуши? Боже, это просто в голове не укладывается. 

— Наверное, ты прав, — говорю я. — Я бы, по крайней мере, подумала об этом, если бы мне предложили эту работу. Это очень заманчивое предложение.

Ронан почесывает свою гладко выбритую челюсть, одарив меня натянутой улыбкой.

— Отлично. Спасибо, Офелия. Тогда, полагаю, мы скоро свяжемся с тобой, чтобы сообщить свое решение.

— И это все?

Я и двадцати минут не просидела в этом кресле. В агентстве нам неоднократно говорили, что хорошее, успешное собеседование обычно длится от тридцати минут до часа. Ничтожный двадцатиминутный разговор определенно не произведет на них впечатления, когда я завтра дам им отчет по телефону. Черт возьми. Кто знает, скольких еще людей ему предстоит опросить или со сколькими он уже встречался? Мое неуклюжее объяснение своих способностей, сопровождаемое враждебной реакцией на его расспросы, не произвело на него ничего, кроме плохого впечатления.

— Да, Офелия. Я услышал все, что мне нужно было услышать. Спасибо, что проделала весь этот путь, чтобы встретиться со мной. — Ронан встает из-за стола, его самообладание полностью восстановилось. — Пожалуйста, верни пропуск Дэйви, охраннику, который проводил тебя сюда, когда будешь выходить.

Что, черт возьми, он думал, я попытаюсь сделать,

вломиться сюда позже и попытаться украсть его конфиденциальные файлы или что-то в этом роде? Глупость какая. Изображаю на лице то, что, как я надеюсь, выглядит как профессиональная благодарность, но внутри вся горю от разочарования, наряду с всплеском гнева. Вставая на ноги, надеюсь, что он не заметил красные пятна на моих щеках.

— Спасибо, Ронан.

Я не протягиваю ему руку для рукопожатия, хотя знаю, что должна это сделать. Было бы неразумно заканчивать беседу на неловкой или диссонирующей ноте, и все же не могу заставить себя придерживаться этой линии.

На мгновение чувствую себя голой, потом беру сумочку, лежащую у моих ног. Чувствую себя глупо, когда отворачиваюсь от Ронана Флетчера и быстро иду к тому же лифту, из которого вышла совсем недавно.

Я почти ожидаю, что мужчина за моей спиной окликнет меня, пожелает благополучного возвращения в Лос-Анджелес или еще чего-нибудь столь же вежливое и размеренное, но он этого не делает. Больше он не произносит ни слова. Когда двери лифта закрываются, его фигура вырисовывается на фоне яркого послеполуденного солнца, пробивающегося в высокие окна позади него, и я не могу видеть его лица. Все же всегда буду помнить это. Никогда не смогу забыть.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Терпение

— Козуэй? Звучит совсем не как тропики. Звучит холодно, если вы меня спросите.

Никто не спрашивал мою маму, но это, казалось, никогда для нее не имело значения. Она всегда была одной из тех, кто высказывает свое мнение, независимо от того, просят ее об этом или нет, и горе тому бедняге, который когда-либо не соглашался с ней. В свете этого я глубокомысленно киваю от входа в кухню, в то время как мама кричит мне из мясной секции, где готовит пару стейков. Отца, как обычно, нигде не видно.

— Это часть штата Мэн, мама. Не думаю, что там когда-нибудь бывает особенно тепло.

— И этот Флетчер был груб с тобой? — Я упомянула, что Ронан не очень тепло меня приветствовал и не давал мне почувствовать себя непринужденно, и мама не может оставить эту тему. В течение трех дней рассказывала ей одну и ту же историю снова и снова, и ее гнев не рассеялся ни на йоту. — И даже после этого смехотворно долгого перелета. Я говорю тебе, эти крупные воротилы в больших городах, все одинаковые. Но в Нью-Йорке они самые худшие. Верх самонадеянности. Не обращай внимания, детка. Ты найдешь работу поближе к дому и сможешь приезжать в Саут-Бэй в любое время. Мы с твоим отцом будем в полном порядке, не беспокойся о нас.

Но я все равно беспокоюсь. Весь прошлый год непрерывно волновалась, и никакие разговоры и планы, казалось, не помогали ситуации. Сегодня утром я видела стопку конвертов на кухонном столе, все с пометками «последнее уведомление» или «просрочено». Мама ловко смахнула их в ящик для столовых приборов, когда заметила, что я кладу себе хлопья, но ей не удалось их скрыть от меня. Там было по меньшей мере четыре конверта.

— Это не важно, мама. В любом случае, не смогла бы жить на крошечном островке. Я бы сошла с ума, особенно если бы не могла даже позвонить вам, ребята, когда захочу. Разница во времени была бы ужасной. — Разница всего три часа, но с их плотным графиком и моим собственным, я бы не могла поговорить с ними большую часть времени.