Между натурализмом и религией
Шрифт:
(2) Поскольку религиозные предания таким способом можно свести к чисто моральному содержанию, напрашивается вывод, что философия религии — едва ли иначе, нежели критика метафизики, — ограничивается разрушением трансцендентальной видимости. Но Кант не позволяет философии религии раствориться в деле критики религии. Как раз в том месте, где Кант напоминает теологии о том, что «моральный закон сам по себе ведь не обещаетсчастья» [294] , становится ясно, что философия религии имеет и конструктивный смысл — отсылать разум к религиозным источникам, от которых сама философия может, в свою очередь, получить импульс и поэтому кое-чему научиться. Хотя в самих моральных законах невозможно обнаружить «ни малейшего основания для необходимой связи» между тем, что морально заслуженный индивид достоинсчастья, и фактически пропорционально отмеренным ему блаженством, феномен несправедливого страдающего пробуждает глубокое сочувствие. Наше возмущение несправедливым ходом событий в мире недвусмысленно говорит нам, что «в конце концов не может быть безразлично, честно поступил человек или обманным образом, справедливо или насильнически, хотя бы он до конца своей жизни, по крайней мере по видимости, не получил счастья за свои добродетели и не понес наказания за свои преступления. Дело обстоит так, как если бы [мы] слышали голос, что все должно было бы происходить иначе…» [295] .Правда, всякий раз личное блаженство, к которому мы хотели бы быть причастными пропорционально нашему добродетельному поведению, является лишь субъективной конечной целью разумных, живущих в мире существ, к которой те стремятся от природы. Но еще более оскорбительной,
294
Kant I.Kritik der praktischen Vernunft. A 231. [Рус. пер.: Кант И.Критика практического разума // Соч.: В 6 т. М.: Мысль, 1965. Т. 4. Ч. 1. С. 462.]
295
Kant I.Kritik der Urteilskraft. A 434/B 439. Курсив мой. — Ю. Х.[Рус. пер.: Кант И.Критика способности суждения // Соч. Т. 5. С. 495.]
296
Ibid. А 423/В 428. [Там же. С. 488.]
А именно: религиозная весть о своеобразной невосприимчивости безусловно действующих моральных заповедей по отношению к последствиям морального действия в истории и обществе исправляется обещанием: «Но моральный закон сам по себе ведь не обещаетсчастья […]. Христианское учение о нравственности восполняет этот пробел […] представлением о мире, в котором разумные существа всей душой отдаются нравственному закону, как о Царстве Божьем,где природа и нравственность приводятся святым творцом в гармонию […] и этот творец делает возможным высшее производное благо» [297] . Хотя Кант переводит библейское представление о «Царстве Божьем» метафизическим понятием «высшего блага», но не с метафизико-критиче-ским намерением — как можно было бы ожидать — призвать к порядку необузданный спекулятивный разум. В философии религии речь идет не о том, чтобы ограничитьтеоретический разум, отягощенный вопросами, на которые невозможно ответить, но о том, чтобы распространитьприменение практического разума за пределы морального законодательства строгой этики обязанностей (Pflichtenethik) на разумные — по презумпции — постулаты о Боге и бессмертии.
297
Kant I.Kritik der praktischen Vernunft. A 231 f. [Рус. пер.: Кант И.Критика практического разума // Соч. Т. 4. Ч. 1. С. 462.]
Уже в предисловии к сочинению о религии Кант обращает внимание на «избыточный» момент, который отличает чистую религиозную веру от простого сознания моральных обязанностей: как разумные существа, мы проявляем интерес к способствованию конечной цели, хотя достижение этой цели мы можем помыслить лишь как вызванный некой высшей властью результат удачного накопления совершенно непредвиденных для нас побочных последствий безусловного морального действия. Правда, для справедливого поведения не требуется никакой цели. Любое представление о цели даже отвлекало бы морально действующего от безусловности категорически заповеданного для определенных случаев. «…Разум никак не может быть безразличным к тому, каков ответ на вопрос: что же последует из этого нашего правомерного действованияи к какой цели — если даже допустить, что это и не вполне в нашей власти, — мы можем направить свои поступки, чтобы они, по крайней мере, были в согласии с нею?» [298] То, что только и делает веройчистую религиозную веру, есть потребностьразума, выходящая за рамки морального сознания, «признавать силу, позволяющую им [моральным законам и верным этим законам действиям] с наибольшей полнотой достичь эффекта, соответствующего нравственной конечной цели» [299] .
298
Kant I.Religion. ВА VII. [Рус. пер.: Кант И.Религия в пределах только разума. С. 80.]
299
Ibid. А 139/В 147. [Там же. С. 173.]
Показать, почему именно эта потребность является разумной и почему этот интерес должен быть интересом разума, должно быть делом самого практического разума. Для доказательства нам не нужно ожидать встречи философии с историческими учениями религии, это доказательство должно быть уже внесено в теорию морали (и сопровождаться критикой телеологической способности суждения, то есть подстраховываться эвристическими соображениями натурфилософии [300] ). Мостом здесь служит античное понятие «высшего блага», которое может быть нагружено эсхатологическим содержанием только посредством приравнивания к библейскому понятию Царства Божьего. Фактически лишь благодаря незаметному предвосхищению принципа мирооткрывающей силы религиозной семантики Кант продвигается ощупью к такому учению о постулатах, которое — как ни парадоксально — только и дает практическому разуму силу, вселяющую доверие к «обетованию морального закона» [301] .
300
Я не могу входить в детали этих соображений, содержащихся в § 82–91 «Критики способности суждения», за исключением спорадически приводимых мест.
301
См.: Kant I.Kritik der Urteilskraft. В 463, сноска. [Рус. пер.: Кант И.Критика способности суждения // Соч. Т. 5. С. 511.]
(3) Строго говоря, компетенция практического разума простирается только на моральные требования, которые она, согласно критерию нравственного закона, вменяет в долг каждому индивиду в отдельности. Даже «царство целей», в котором, как считается, все индивиды объединеныкак граждане некой моральной общности (Gemeinwesens), одновременно и законодательствующие, и верные закону, представляет собой идею, ничего не добавляющую к содержанию нравственного закона, обращенного к каждому отдельному лицу. Правда, этой трансцендентальной идеей Кант обозначает форму (до известной степени относящуюся к республиканскому строю) сосуществования в обществе, получающегося при условии всеобщего следования моральным законам (когда «каждый делает то, что он должен делать»). Но, лишь когда эта идея будет не только морально направлять индивидуальное поведение, но и «переводить» его на язык идеала кооперативно осуществляемого в мире явлений общественно-политического состояния, интеллигибельное царство целей преобразится в царство мира сего. Под именем «этической общности» («ethischen Gemeinwesens») Кант в философии религии фактически предпринимает подобный перенос. Но в рамках своей теории морали в качестве промежуточного этапа Кант вводит концепцию «высшего блага», которая также намечает «согласование морали и блаженства» как состояние в мире. Но этот идеал представлен не как кооперативно преследуемая цель, но как ожидаемый коллективный эффект всех единичных целей, когда-либо преследовавшихся по моральным законам.
Такое идеальное состояние всеобщего блаженства, лишь косвенно проистекающее из суммы всех моральных действий, собственно говоря, не может быть возведено в долг, если учитывать предпосылки кантовской теории морали. Когда Кант говорит: «Мы должныстремиться способствовать высочайшему благу», то это — как считают — слабое долженствование наталкивается на границы человеческого благоразумия, которое при преследовании сообществом великодушных целей тотчас же безвыходно запутывается в лабиринте ненамеренных побочных последствий [302] . Исходя из самого себя, практический разум не может осмелиться продвинуться вперед дальше, чем до феноменального отображения ноуменальной реальности царства целей в бессильно просвечивающем, во всяком случае, морально ни к чему не обязывающем идеалевысшего блага. «Идеалы» Кант называет «платоническими» в том числе и в усмиряющем смысле. Поскольку человеческому рассудку не дано предвидеть сложные последствия нравственной кооперации в мире, управляемом законами природы, из чувства долга действует только тот, кто ориентируется на идеи,а выбор своих целей ограничивает согласно моральным законам; с другой стороны, рассудок не может быть морально обязанным чрезмерной, то есть выходящей за рамки моральных законов, цели — достижения идеального состояния в мире.
302
Об осуществлении высочайшего блага см. превосходный анализ: Wimmer R.Kants kritische Religionsphilosophie. Berlin, 1990. S. 57–76, 186–206. Правда, я не вижу, как (S. 75 f.) «способствование» высочайшему благу можно понять как морально обязывающую идею, если «осуществление» этой конечной цели считается только идеалом. Я могу «способствовать» достижению цели, лишь пытаясь внести вклад в ее осуществление.
Интересно, что Кант пускает в ход все понятийные регистры, чтобы возвести осуществлениевысшего блага в мире в ранг морального долга. Хотя заповедь, согласно которой каждый обязан сделать наивысшее возможное в мире благо — общее согласование морали и блаженства — конечной целью своего действия, не содержится в самих моральных законах, то есть не может быть оправдана, как обычно все конкретные обязанности, изнравственного закона («поэтому в вопросу о принципе моралиучение о высшем благе […] может быть […] совершенно обойдено молчанием и оставлено в стороне» [303] ), Кант хотел бы убедить нас в том, что в «исполнении морального закона» уже имплицитно есть «стремление к высшему благу» [304] . Мы должны представлять себе высшее благо как «весь объект чистого практического разума […] так как одно из велений разума — делать все возможное для его осуществления» [305] . Эту сверхморальную заповедь мы понимаем лишь тогда, когда знаем вопрос, на который она служит ответом: зачем вообще быть моральным? [306]
303
Kant I.Uber den Gemeinspruch. А 213. [Рус пер.: Кант И.О поговорке «Может быть, это и верно в теории, но не годится для практики» // Соч. Т. 4. Ч. 2. С. 67 / Пер. Н. Вальденберг.]
304
Kant I.Kritik der praktischen Vernunft. A 239. [Рус. пер.: Кант И.Критика практического разума // Соч. Т. 4. Ч. 1. С. 466.)
305
Ibid. А 214. [Там же. С. 451.]
306
Впрочем, Карл-Отто Апель «частью В» своей этики совершает как раз тот шаг, который при предпосылках деонтологического подхода приводит к неверному телеологическому выводу. См.: Apel К.-О.Diskurs und Verantwortung. Frankfurt/M., 1988. S. 103–153; против этого см.: Habermas J.Zur Architektonik der Diskursdifferenzierung // B^ohler D., Kettner M., Skirbekk G. (Hg.). Reflexion und Verantwortung. Frankfurt/M., 2003. S. 44–64. В данной книге статья 2.
Но этот вопрос для Канта даже не может ставиться ввиду безусловной обязательности нравственного закона, основанного единственно на факте чувства долга. В обязательности нравственного закона мы можем убедиться также без перспективы эффективного способствования высшему благу и без принятия соответствующих постулатов.
Ведь — со ссылкой на пример Спинозы — у Канта сказано: «Следовательно, если предположить, что человек […] соглашается с положением о том, что Бога нет, то он, тем не менее, в своих собственных глазах будет человеком недостойным, если захочет из-за этого считать законы долга только воображаемыми, не имеющими силы, необязательными…» [307] Поэтому и попытки обоснования, которые предпринимает Кант в различной связи, не являются вполне убедительными. Деонтологически обоснованная этика, которая понимает всякое моральное действие как действие по морально оправданным нормам, не может самообязывание автономной воли моральными идеями еще раз подчинить некой цели.
307
Kantl.Kritik der Urteilskraft. A 421/B 426. [Рус. пер.: Кант И.Критика способности суждения // Соч. Т. 5. С. 487.]
На это Кант возражает: «В самом деле, без какой-либо цели не может быть никакой воли, хотя от цели и необходимо отвлечься, когда дело идет только о законном принуждении к поступкам…» [308] Итак, следует ли подводить под цель решение вообще придерживаться моральных законов, вместо того чтобы быть злым? Если же все цели подлежат моральной оценке, то как из целокупности всех легитимных целей должна «происходить» еще и конечная цель, которая оправдывает само моральное бытие? Кант довольствуется отсылкой к бескорыстной потребности содействовать реализации конечной цели, что мыслимо только при условии сплошь морального поведения: «Поэтому мотив, который заложен в идее высшего блага, возможного в мире лишь при нашем содействии, также не есть у человека его собственное счастье как предмет его намерения, а есть лишь эта идея как цель сама по себе, стало быть, следование ей как долг». Действительно, этот мотив имеет в виду не просто счастье, а только соотношение между счастьем и достоинством субъекта, кто бы он ни был. А определение воли, которая сама себя и свое намерение принадлежать к такому целому ограничивает этим условием, не корыстно [309] . Однако бескорыстие не составляет смысл долга, а в определенных случаях является предпосылкой для следования определенному,противоречащему собственным желаниям долгу. В конечном итоге Кант вынужден признать, что при этом речь идет об «особого рода определении воли» [310] , которое не может располагаться на одной ступени с «долгом», каким Кант его обычно понимает.
308
Kant I.Uber den Gemeinspruch. A 21 If. Fupnote. [Рус. пер.: Кант И.О поговорке… // Соч. Т. 4. Ч. 2. С. 66. Сноска.]
309
Ibid. А 213. Fussnote. [Там же. С. 67. Сноска.]
310
Ibid. А 212. Fussnote. [Там же. Сноска.]
(4) Почему же Кант так настаивает на долге способствовать высшему благу? Ответ наводит на мысль о постулате бытия Бога. Если мы признаем чрезмерный долг подобного рода, то напрашивается вопрос: как в мире, где господствует природная причинность, сколько-нибудь всеобщее следование моральным законам сможет реализовать высшее благо? Практический разум может сделать соучастие в достижении этой цели морально обязывающей задачей лишь тогда, когда реализация идеала с самого начала не является невозможной. Эту реализацию следует считать, как минимум, возможной. Итак, практический разум призывает нас одновременно с той задачей, решение которой, очевидно, требует сверхнапряжения человеческих сил, к тому, чтобы считаться с возможностью некой высшей интеллигенции (Intelligenz), которая гармонизирует непрозрачные воздействия морали с ходом мировых событий, управляемых законами природы: «Мы должныпытаться содействовать высшему благу (которое поэтому должно быть возможным). Следовательно, здесь постулируетсятакже существование отличной от природы причины всей природы; и эта причина заключает в себе основание этой связи, а именно полное соответствие между счастьем и нравственностью» [311] .
311
Kant I.Kritik der praktischen Vernunft. A 225. [Рус. пер.: Кант И.Критика практического разума // Соч. Т. 4. Ч. 1. С. 458.]