Между прошлым и будущим
Шрифт:
Я заглянула в машину.
– Зато здесь есть кондиционер.
Люси посмотрела на меня в упор, не мигая.
– Ну тогда я тебе как-нибудь позвоню.
Я захлопнула дверцу, и машина тронулась с места.
– Увидимся завтра на работе. Если ты не появишься, я позвоню в полицию.
Она осуждающе качала головой, пока не скрылась из виду, сопровождаемая невообразимыми звуками неисправного глушителя, крайне нехарактерными для этого престижного района.
Я стояла перед чугунными воротами, покрашенными черной краской, и до меня доносился одуряющий запах листвы и цветов. Как и в большинстве домов Чарльстона, палисадник и сад по обе стороны от дома были полны цветущих растений, являя неожиданные сочетания цветов и запахов, которые неизменно поражали органы чувств.
Я распахнула ворота и ступила на мощенную кирпичом дорожку, ведущую к дому с надстройкой и бетонным крыльцом перед главным входом. Я никогда особенно не увлекалась архитектурой и плохо в ней разбиралась, но, разглядывая дом с дорожки, можно было с уверенностью сказать, что он был очень большой и очень старый. Его фасад выходил на улицу, и, хотя портик отсутствовал, вместо него перед передним входом красовалась полукруглая терраса с двумя колоннами. Рамы застекленной двери были выкрашены в черный цвет, и над ней на цепи висел медный каретный фонарь. Стены дома были желтыми, а внутренний потолок террасы – бледно-голубым, точь-в-точь как у Да Джорджи. Но на этом все сходство и заканчивалось. Этот дом был безупречным в своем совершенстве – от покрывавшей его свежей краски до посаженных в определенном порядке цветов в саду, напоминающих марширующих солдат. Прекрасный дом, но слишком холодный, чтобы служить чьим-то домашним очагом. То, что здесь когда-то за воскресным обедом собирались многочисленные члены семьи, так же трудно представить, как и Финна, сидящего с дочерью на качелях в саду.
Чтобы не успеть передумать, я протянула руку, нажала на звонок и принялась ждать. Ожидание оказалось долгим. Я посмотрела на часы, проверяя, не перепутала ли назначенное время. Финн просил меня встретиться с ним в его доме в половине четвертого. Он отвез бы меня сам, но его срочно вызвали в офис. Что касается меня, я была рада встретиться с ним здесь, не желая объяснять коллегам, почему еду домой в компании мистера Бофейна.
Мой слух не уловил никаких приближающихся шагов, но вдруг раздался звук отодвигаемой задвижки, и дверь медленно отворилась. Я опустила глаза и увидела маленькую девочку, которая, впрочем, казалась старше, чем на фотографии на столе у Финна. Светлые, почти белые волосы, коротко стриженные в стиле «пикси», с неровными прядями, были убраны назад с помощью розовой ленты. Большие круглые глаза, пожалуй, слишком большие для такого крошечного личика, были темно-серыми, как у отца, и в них отражалась та же упрямая решимость. Я была изумлена, словно обнаружила жемчужину в устричной раковине, настолько странно было видеть у ребенка такой взрослый взгляд. Я знала, что дочери Финна около десяти лет, но из-за маленького роста она вполне могла сойти за шестилетнюю и была такой миниатюрной, что я запросто могла бы охватить ее талию пальцами рук.
Светлая, нежная кожа девочки казалась почти прозрачной, но крошечная ручонка, которую она протянула мне, оказалась удивительно теплой.
– Вы Элеонор Мюррей? – спросила она, широко и приветливо улыбаясь мне.
– Да, – ответила я, удивленная ее крепким рукопожатием. Она отняла руку и распахнула дверь, чтобы впустить меня в дом.
– А ты, должно быть, Женевьева? – улыбнулась я в ответ.
Тут в холл с мраморными полами, на ходу вытирая руки о фартук, вбежала круглолицая женщина с рыжими волосами и лицом, усеянным веснушками.
– Мисс Мюррей?
Я кивнула.
– Да, это я. Мистер Бофейн назначил мне здесь встречу.
– Рада с вами познакомиться. Я – миссис МакКенна, экономка. Мистер Бофейн позвонил и сообщил, что слегка задерживается. Он сначала хотел, чтобы вы сами взяли машину и поехали, но потом обнаружил, что ключи у него в портфеле. Он спрашивает, не могли бы вы его подождать?
Я бросила взгляд на часы, прекрасно понимая, что выбора у меня на самом деле нет, если только не позвонить Люси и не попросить ее приехать и забрать меня.
– Конечно, ничего страшного. Где я могу
Прежде чем экономка смогла ответить, в разговор вмешалась Женевьева:
– Если хотите, я могу показать вам свою комнату.
Миссис МакКенна просияла:
– Отличная идея. Вы не возражаете, мисс Мюррей?
Не зная, что следует сказать, я покачала головой.
– Разумеется, нет. Я с большим удовольствием посмотрю ее.
Женевьева снова схватила меня за руку и потащила к изящной спиральной лестнице, которая вела на все три уровня над холлом. Мы прошли мимо большой плоской вазы с цветами, стоявшей на круглом столе в центре облицованного мрамором холла, и я обратила внимание на старинную мебель и явно изготовленные на заказ шторы. Когда мы поднимались по лестнице, я не переставала восхищаться совершенной красотой обстановки, как мне казалось, тщательно воссозданной по картинке с изображением образцового элегантного дома. И снова у меня возникло горячее желание отдернуть шторы и впустить солнечный свет во все уголки дома, чтобы легче представить картины семейной жизни – отца семейства в рубашке с расстегнутым воротом или мать, читающую в постели журнал. Но в тот момент обстановка казалась такой безликой, что невозможно было составить представление об обитавших там людях.
Когда мы поднялись на второй этаж, без устали щебечущая Женевьева повела меня по длинному коридору, устланному бархатным ковром, к открытой двери в ее спальню.
– Можете не называть меня Женевьева, – с серьезным видом произнесла она на пороге комнаты. – Так меня зовет мадам ЛеФлер, моя учительница танцев, но все остальные зовут Джиджи. Ну за исключением мамы и папы.
– А он зовет тебя Горошинка, – сказала я, с улыбкой вспоминая наш разговор в полутемной машине.
Девочка явно была удивлена.
– Он вам сказал? А мама никогда не называет меня иначе как Женевьева, потому что говорит, что прозвища прилипают к людям на всю жизнь, пока окружающие не забудут их настоящие имена. А мне Джиджи нравится больше, поэтому мне все равно, пусть забудут. Но когда мама будет здесь, вам придется называть меня Женевьева.
Я кивнула.
– Конечно. А ты можешь называть меня Элеонор.
Она нахмурилась, и в глазах появилось еще более серьезное выражение.
– Вам не идет имя Элеонор.
– А как, по-твоему, должна выглядеть Элеонор?
Она пожала худенькими плечиками.
– Даже не знаю. Думаю, она должна быть повыше… Может быть, с вьющимися волосами. И она умеет хорошо играть в теннис. – Девочка нахмурилась, призывая на помощь свое воображение. – И по ночам ей никогда не снятся сны.
Джиджи отпустила мою руку и проскользнула в комнату. Я собиралась было спросить, что она имела в виду, но, войдя в комнату, остановилась, на время потеряв дар речи. Большая белая кровать с балдахином на четырех столбиках целиком занимала один из углов огромной комнаты. И кровать, и окна, и несколько мягких кресел, образующие уютный уголок для чтения, были покрыты воздушной розовой кружевной тканью, лежавшей причудливыми складками. Ярды розовых облаков свешивались со столбиков кровати, с карнизов в форме балетных туфелек. В центре комнаты на шнуре из того же материала была подвешена керамическая люстра в виде сказочного замка. Картина во всю стену напротив кровати, по-видимому, представляла сцену из «Щелкунчика». Рассмотрев ее поближе, я увидела, что девочка на сцене, изображенная там, точь-в-точь похожа на Джиджи.
– Мне очень нравится розовый цвет, – заявила она, нисколько не смущаясь.
Я заметила, что стены тоже были покрашены в бледный оттенок ее любимого цвета, и даже ковер был нежно-розовым. Я почему-то не выдержала и повернулась к маленькой девочке спиной – меня охватило странное чувство. Что это? Раздражение, зависть? Я не могла понять природу этих эмоций, но призналась себе, что это была комната, о которой я всегда мечтала в детстве и которую обещал мне отец, если ему удастся накопить денег, чтобы отправить меня в школу, и при этом еще немного останется. Это была комната, которую любящий отец сотворил для своей дочери. Такая могла быть и у меня, если бы судьба сложилась по-другому.