Между прошлым и будущим
Шрифт:
Я опустила глаза и принялась рассматривать руки. Казалось, у меня внезапно пропал голос. Но я все же выдавила из себя почти шепотом:
– А вы предложили бы мне эту работу, если бы не увидели меня вчера вечером в баре?
– Давайте считать, что это счастливый случай. Вчера вечером я узнал, что двоюродная бабушка хочет вернуться домой, а потом случайно встретил вас. А потом услышал, как вы играете на фортепьяно, – очень мягко произнес он.
Я подняла взгляд. На его лице было серьезное выражение, а глаза смотрели оценивающе.
– Видите ли, дело в том, что мои двоюродные бабки,
Он замолчал, а я не решилась нарушить повисшую тишину.
– Тетя Хелена сейчас пребывает в глубокой печали, – после некоторого раздумья продолжил босс. – Ее сестра, с которой они практически не расставались, умерла, и теперь тетя возвращается в дом, в котором они долгие годы прожили вместе. Теперь ей предстоит жить там в полном одиночестве. Я постараюсь ее навещать как можно чаще, по мере возможности, конечно, и найму ей сиделку, которая будет ухаживать за ней двадцать четыре часа в сутки, но все же я надеялся, что, может быть… будет кто-то еще.
– Но почему вы выбрали именно меня?
На этот раз он ответил не раздумывая:
– Потому что я видел, как вы заботитесь о сестре, как ответственно относитесь не только к ее благополучию, но и к работе, которую выполняете здесь. И когда я встретил вас прошлым вечером… – Мистер Бофейн замолчал и направился к буфету, чтобы налить себе еще чашку кофе. Он двигался с изяществом и в то же время со сдержанной силой, как сжатая пружина, готовая распрямиться. И я невольно обратила внимание на то, какой он высокий и как выверены и точны его движения. Мистер Бофейн сделал вид, что поглощен помешиванием кофе в чашке.
– Я буду платить вам на почасовой основе столько же, сколько плачу здесь. Хотелось бы начать с пяти часов в неделю – время вы можете выбирать сами. Я также буду оплачивать время, затрачиваемое на поездки туда и обратно. К тому же вам будет предоставлена машина, чтобы ездить на Эдисто или куда-либо еще, если понадобится.
Он пристально посмотрел на меня, и, заметив, как блеснули его глаза, я подумала, что он, наверное, о чем-то умалчивает.
– А как фамилия вашей двоюродной бабушки? Может быть, я ее знаю.
– Жарка. Это венгерская фамилия. Она с сестрами переехала сюда из Венгрии.
Он снова посмотрел на меня в упор, как мне показалось, почти с вызовом. Дело в том, что мне была известна эта фамилия. Я сразу вспомнила двух пожилых леди, которые жили в большом белом доме на берегу широкой бухты Стимбоут. Им, наверное, уже было за шестьдесят или даже за семьдесят, когда я жила на Эдисто. Они тогда казались очень старыми для нас, детей, – обе с седыми волосами, собранными в тугие пучки, старомодными длинными юбками и ярко выраженным иностранным акцентом. Казалось, они были вездесущими, всегда предлагая свою помощь во время фестивалей креветок, экскурсий по старинным особнякам, акций по сбору теплой одежды зимой и пожертвований на школьные принадлежности осенью. Надо сказать, у них всегда были лучшие сладости на Хеллоуин. Стыдно признаться, но мы в детстве постоянно передразнивали их акцент и странные иностранные повадки, но тем не менее в канун Хеллоуина мы с Евой всегда были в первом ряду перед дверью почтенных сестер.
– Да,
Я замолчала, и глаза мои расширились, когда до меня наконец дошло. Я вспомнила мальчика, которого видела только издали, когда он с причала для яхт пускал в бухту бумажные самолетики. Один из них я даже как-то нашла на берегу. Я поразилась тогда, как искусно, с многочисленными складками и изгибами был сложен лист бумаги. Наверное, чтобы сотворить такое, требуется несколько часов, и я тогда подумала, что каждая складочка, наверное, запечатлела молитву, на которую пока нет ответа, неосуществленные мечты, под тяжестью которых и упал маленький самолетик.
Мистер Бофейн подошел ко мне и стоял, опираясь руками о письменный стол.
– Мать умерла, когда мне было девять, и мой отец на лето отправлял меня на Эдисто, как я подозреваю, чтобы избавить себя от моего общества.
– Думаю, я вас там видела несколько раз, – осторожно сказала я, однако не стала ему рассказывать, что Ева не раз встречала его с тетями в городе или в церкви, но не удостаивала внимания, так как это был городской мальчик, а не островной житель, и он наверняка не знал, как устраивать ловушки для крабов. По крайней мере, так было до того, как Ева начала проявлять интерес к мальчикам, а они начали обращать внимание на нее. Я тоже не рвалась с ним познакомиться, но навсегда запомнила тот искусно сложенный бумажный самолетик, складки простой бумаги, которые мальчик превратил в крылья. – Но вы никогда не выходили с нами поиграть.
– Я был единственным ребенком в семье, поэтому можете себе представить, как меня опекали. Мне даже не разрешали пойти одному на пляж или поиграть с местными детьми. Но тетушки были очень добры ко мне, и мне безумно нравился остров.
– Жарка, – впервые произнесла я вслух, с трудом справляясь с жесткими согласными. Конечно, я знала их фамилию, хотя Ева и все наши друзья обычно называли их «старые леди из большого дома». Однако фамилия казалась знакомой и по другой причине – я слышала ее совсем недавно, но никак не могла вспомнить, где именно.
– А знаете, я ведь любопытна. Расскажите, каким образом они в конце жизни оказались на Эдисто?
Он отпил глоток кофе.
– Дом принадлежал семье отца, но он предоставил его тетушкам, когда они во время войны приехали сюда из Венгрии. Они хотели быть рядом с семьей, но в то же время не слишком близко, и Эдисто казался идеальным местом для этого.
– Я хорошо помню ваших тетушек, – призналась я. – Они всегда были добры к нам, детям, хотя я и не могу сказать, что мы платили им тем же.
Он кивнул, и в его глазах читалось ожидание, но я не знала, какой именно ответ он хотел услышать. Я кашлянула, чтобы прочистить горло.
– Вы говорите о вашей тетушке Хелене. А как звали ее покойную сестру?
– Бернадетт.
Меня вдруг охватил стыд, как будто я обязана была знать их имена. Знать их как конкретных людей с именами и особенностями личности, ведь они были любящими тетушками одинокому маленькому мальчику. Я нахмурилась, пытаясь привести в порядок мысли.
– Вы сказали, что Хелена попала в больницу после смерти Бернадетт. Они что, обе болели?