Между Северной и Южной
Шрифт:
– Я нисколечко не обижаюсь, а радуюсь за тебя. Ты так давно папу не видел, – успокоила мама и взъерошила мои волосы.
Весь день в школе я делал все наоборот. Вместо сложения подружек Тани, которые пришли к ней на день рождения, я их вычитал, и Таня осталась только с одной подружкой. На русском я пропускал буквы и вместо «б» писал «д». На окружающем мире перепутал север и юг, а на физре чуть не зашел в раздевалку к девочкам.
В столовой я уронил локоть в гороховый суп и не поздоровался с директором школы.
Хорошо, что мы сидим со Славкой вместе и он больно тыкал
Даже наша учительница, Зоя Петровна, подошла ко мне и осторожно потрогала лоб: не заболел ли я?
Только нет таких болезней, наверное.
Я боялся, что папа меня разлюбил, пока был в командировке. Я знаю, что, когда люди друг друга не видят, они разлюбливают. Бабушка Оля так однажды и сказала, когда была у нас в гостях и они с мамой спорили про папу и нашу жизнь: «С глаз долой, из сердца вон. Не видел год ребенка, да и позабыл», – приговаривала бабушка, а мама хмурилась…
На тренировке я все время смотрел на большие квадратные часы на стене. Тогда я еще путал стрелки и не мог понять, сколько прошло времени.
– Миша, сын! – мой высоченный и самый добрый папа стоял в раздевалке. Две секунды я думал, броситься к нему или подождать, потому что в раздевалке было полно мальчишек из моей группы и все они пялились на нас.
И я бросился.
Папина рубашка так пахла его одеколоном и дождем, что у меня все защемило внутри.
Мне было все равно, шестнадцатый у него этаж или он живет в темном подвале, – в ту минуту я хотел быть только с ним и навсегда.
Гастролер
С того дня началась моя жизнь по расписанию. С воскресенья по пятницу я жил с мамой, а в пятницу папа забирал меня с тренировки, и я жил у него до воскресенья. Но это расписание было совсем не строгое, потому что иногда по субботам меня приглашали на дни рождения, и я оставался на Северной. Или мама брала билеты в детский театр или на экскурсию, и на Южную я не ездил. А когда были соревнования по каратэ, мама и папа болели за меня вместе. Только они не рядом сидели, а на разных скамейках. Я искал их глазами, а когда находил, крутил головой в разные стороны.
Папина новая квартира вкусно пахла мебелью. Я люблю, как пахнет все деревянное. И запах смолы на дереве тоже люблю.
А Макар, мой друг, любит запахи автобусов, представляете? Особенно ему нравится их нюхать, когда он в них не едет, а просто рядом стоит. Славка над ним шутит и подкалывает, а сам, например, любит нюхать резину. Зайдет в какой-нибудь спортивный магазин и давай нюхать кеды и мячи.
Мама любит запах книг. Их у нас целый шкаф. А Кузя любил запах шариковой ручки. Как только я доставал из пенала ручку, он из клетки тут же кричал: «Выпусти, выпусти меня!» На своем попугаичьем языке. А на человеческом он умел говорить «Кузя хор-роший» и «иди сюда». Я жалел его и выпускал. Кузя нападал на ручку и грыз ее фиолетовый шарик.
Мама мне уже не напоминала, как раньше, что сегодня папина пятница, я и сам это знал. После тренировки мы шли есть «Маргариту», потом ехали домой, и он стелил мне на новом темно-сером диване. Папа не спрашивал про уроки и почистил ли я зубы. Мы смотрели фильмы до самой ночи и грызли яблоки и орехи прямо на диване.
Это было много пятниц и суббот. Иногда папа делал «прогул», когда ему надо было встретиться с друзьями или куда-нибудь уехать. В прошлом году он взял меня на зимние каникулы, и мы целую неделю жили в лесном отеле вместе с его друзьями и их детьми.
– Мой любимый путешественник! – обрадовалась мама, когда я вернулся.
– Не путешественник, а гастролер, – проворчала бабушка Оля. Она к нам погостить из другого города приехала.
– Ба, – не понял я, – а кто такой гастролер?
– Кто все время с ездит с чемоданом и выступает, – я не знаю, шутила бабушка или говорила серьезно.
– Но я ведь не артист.
– Зато папа твой артист. Да еще какой, – сказала бабушкина спина из-за раковины.
Не понимал я этих взрослых разговоров, но отчего-то разозлился на бабушку. Зачем она так говорит про папу? Ведь она совсем не знает, как он меня любит.
– Мишань, просто бабушка сердится на папу, – объясняла мама, когда мы остались вдвоем. – Это она меня так защищает, ведь я же ее дочка. А родители всегда хотят, чтобы их дети были счастливы.
– А чего она сердится? Это мы с ним жили, а не она. А ты… тоже сердишься на папу? – спрашивал я маму.
– Мишука, бабушка посердится еще немного и перестанет. Все наладится. Главное, что мы есть друг у друга, – сказала мама и шмыгнула носом. Как маленькая.
Но я тогда не успокоился. Представляете, я взял и сказал бабушке, чтобы она уезжала. А потом пошел к себе и выпустил Кузю из клетки.
Он не стал летать как бешеный, а сел на плечо и начал жевать мое ухо. Сначала правое. А потом левое.
Кузя хотел меня развеселить, но мне было ужасно грустно. Я слышал за дверью шум и думал, что бабушка собирает чемодан. Наверное, она никогда больше не приедет к нам.
Никогда не испечет мои любимые блины. Моя Блинная Бабушка.
Никогда не подарит смешных роботов и динозавров. Я давно в них не играю, но мне все равно приятно, что бабушка разбирается в динозаврах.
И не свяжет мне новую сеть для захвата Доктора Осьминога. Хотя я тоже давно не играю в него.
А кстати, где старая? Я полез в ящик с игрушками и нашел на самом дне старую зеленую сеть.
Как такое бывает? Еще пять минут назад я злился на бабушку, а теперь нюхал эту старую сеть и прижимал к лицу.
Мама говорила, чтобы я не боялся слез, если мне грустно или обидно. И что скоро я почти перестану плакать, когда вырасту. А сейчас еще можно, даже если ты мальчик.
Однажды она мне даже лестницу рисовала и показывала, как я маленький, в пеленках и с соской, лежу на самой нижней ступеньке и ору во все горло. Каждый день и каждый час. И все так орут, когда маленькие. На третьей ступеньке мама нарисовала меня, где мне было три года, и сказала, что тогда я плакал через день. А в пять лет – вообще два раза в неделю, представляете?