Междуглушь
Шрифт:
А вот изменить свою данную от рождения внешность — совсем другое дело; в один момент это не получается — процесс долгий, едва заметный. На малейшее перестроение в физическом облике у Майки уходили недели упорного труда. Вместе с тем он ещё ни разу не встречал никого, помимо самого себя, кому бы удалось подобное. Конечно, с течением времени все послесветы изменялись, по мере того как забывали свою земную жизнь, но только один — Майки — мог сам выбрать, что и как в себе переделать. Он мог превратить себя во что угодно.
Но так было когда-то. С тех пор, как он стал самим собой, физически он не изменился
Но ведь Алли сейчас здесь нет, так ведь? Она ушла скинджекить, практиковаться в своём умении — так почему бы Майки не потренировать своё? Если ему удастся произвести в себе хотя бы крохотную метаморфозу, это докажет, что он не совсем ещё растерял свой талант! Докажет, что Майки МакГилл вовсе не обречён быть симпатяшкой и милашкой по чьей-то злой воле, а остаётся таковым по собственному выбору.
Поэтому Майки решил не терять зря времени и попробовать — всё равно приходится сидеть здесь, на окраине городка, и ждать Алли. Он сосредоточился на руке, стараясь силой мысли и воли модифицировать реальность. Неважно, что и как там у него изменится, главное — изменится. Он так глубоко сосредоточился, что ему показалось, будто даже солнце в небе померкло.
И кое-что случилось!
Кожа между пальцами начала зарастать! Вот это да! Радостное возбуждение Майки росло по мере того, как его пальцы обзаводились перепонкой. Конечно, она доходила только до самого нижнего сустава, но всё же! К тому же превращение случилось гораздо быстрее, чем раньше. Когда он был МакГиллом, то на подобную метаморфозу ему понадобилось бы никак не меньше нескольких дней. Может, то, что он так долго был нелюдью, сделало его более податливым, эластичным?
Всего полчаса без Алли — и вот, пожалуйста, какой блестящий результат!
Вот тут-то его эйфории пришёл конец: великолепное происшествие показало свою мрачную изнанку.
«Означает ли это, что я очень быстро снова стану монстром, если Алли не будет рядом?»
Сквозь растопыренные пальцы он увидел торопящуюся к нему Алли и рефлекторно спрятал руку за спину. Чуть не выругался. Так зазеваться! Едва не попался!
— Пошли отсюда, — сказала его подруга. — Я закончила свои дела.
— Что-то ты долго!
Она пожала плечами:
— Там было много чего интересного почитать. Куча всяких статей...
Майки уже было подумал, что легко отделался, но в эту секунду она спросила:
— А почему ты прячешь руку?
— Вовсе не прячу, — возразил он, однако руку из-за спины не вынул.
В глазах Алли появилось озабоченное выражение — наверно, она вспомнила что-то не очень приятное, случившееся с ней во время скинджекинга.
— Пойдём, пойдём, — заторопилась она. — Что-то мне это место не нравится!
Майки взглянул на лошадь — и в то же мгновение Алли схватила его за руку и выдернула её из-за спины. Он сморщился, сообразив, что его застигли с поличным... Вернее,
— Хм-м, — протянула Алли. — Ничего. Похоже, правду сказал.
Он сомкнул вместе их ладони, переплетя её пальцы со своими:
— С какой стати мне тебе лгать?
Алли крепче стиснула его пальцы и улыбнулась:
— Ты теперь человек, а люди просто обожают врать!
Они уселись на лошадь, и Майки подумал: он стал куда более похож на человека, чем ему казалось, потому что он не только солгал, но эта ложь сошла ему с рук.
Городишко кончился, пошли поля. Алли и Майки наткнулись на старую сельскую дорогу, которая больше уже не являлась частью живого мира. Здесь Майки пришпорил лошадку, и та пошла рысью, чего никак не могла сделать на мягкой, податливой почве живой земли. Ехать по твёрдой дороге было куда веселей.
Алли сидела у Майки за спиной, и ему нестерпимо хотелось узнать, о чём она думает; потому что хотя она и была совсем близко, ему казалось, будто между ними мили и мили. Он по-прежнему дулся на неё за то, что она бросила его и ушла на скинджекинг, но разумно помалкивал: Алли была самой острой на язык девчонкой, какую он когда-либо встречал, и выиграть в споре против неё у него не было шансов. Она наверняка найдёт тысячу аргументов, почему она имеет право заняться скинджекингом, когда ей заблагорассудится, и оставить его в одиночестве ожидать конца её развлечений. Если уж на то пошло, это же не её вина, что он неспособен делать то же самое!
Как-то она сказала ему: «Неужели ты думаешь, что я не научила бы тебя, если бы сама понимала, как это происходит?»
Что ж, может быть, и научила бы, а может быть и нет. Всё-таки он был монстром, и кто знает, что бы из этого вышло, получи он такую силу. Уж наверно ничего хорошего. Сейчас, проскакав по холмам Вирджинии и въехав в Теннесси, Майки вынужденно признался себе в том, в чём избегал признаваться за всё время их совместных странствий: монстром он был просто великолепным, а вот бойфрендом — так себе, в лучшем случае — заурядным.
Как это частенько бывает в жизни, догадка Майки о том, что Алли сейчас где-то далеко, попала прямо в цель. Так оно и было. Её мысли всё время возвращались к тому городку, который они только что покинули, а потом — к тому, что был до него, и ещё дальше назад, и ещё... Алли рада была сбежать от цивилизации, но всё же никак не могла запретить себе думать о том, чт'o оставила позади. Слишком силён был этот вкус — соблазнительный вкус жизни. Алли терзал глубокий, всепожирающий внутренний голод. Она чувствовала, будто превращается во что-то наподобие вампира, только её едой была не кровь, а телесные, физические переживания: непередаваемое ощущение живой плоти, аромат чужой жизни... Даже сейчас, сидя на лошади, она всей душой желала вновь оказаться внутри чьего-нибудь тела. Вот только ей нельзя поделиться этими мыслями и чаяниями с Майки — он не поймёт. Сопереживание не относится к числу его сильных сторон. Даже природа его собственных чувств была для него пока тайной за семью печатями — где же ему понять Алли?! И несмотря на то, что она крепко обнимала юношу, прижавшись к его спине, между ними словно выросла стена.