Международный вагон(Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том XX)
Шрифт:
— Постараюсь, — угрюмо ответил атташе.
Он откланялся, бросил злобный взгляд на шахматную доску, где английский король все еще торчал в углу между двумя большевистскими пешками, а королева Америки, уперши руки в бока, всем своим турнюром из слоновой кости так и напирала на пешки и на короля, — взял перчатки и вышел. Величественный мажордом, усиленно моргая и потирая себе переносицу, встал с места.
— Сидите, я сам за собой запру! — быстро ответил Дельсарт, пробегая мимо него.
Мажордом шмыгнул носом, моргнул одним глазом, потом другим, словно вставлял в них последовательно по моноклю, качнул булавой и тут же погрузился в сон, нашедший на него, прежде чем он успел опуститься в кресло.
Между тем английский атташе, добежав до двери, хлопнул ею, что есть силы, сбросил башмаки, сунул их в каминную трубу и сам отправился вслед за ними. Каминные трубы в дипломатических зданиях всегда оборудованы со всеми техническими удобствами. В них можно посидеть, выкурить трубочку, даже заняться любовью, если эта приятная деятельность приходит на помощь шпионажу, что она выполняет столь же часто, сколь часто на дипломатических лестницах встречаются существа разного пола. Каминные трубы снабжены внутри хорошими лестницами, вентиляторами и даже чем-то вроде домашних телефонных трубок. В то время как Дельсарт весьма комфортабельно взбирался наверх, американский консул не менее комфортабельно расположился поближе к каминному отверстию, хотя и не дышавшему никакой теплотой.
— Сядьте сюда, генерал, — проговорил он лениво, — здесь уютней. Славный паренек этот Дельсарт, не правда ли?
— Удивительно симпатичный! — громко отозвался генерал, падая в другое кресло возле камина. — Ничуть не сомневаюсь, что он может найти не только собаку, но и ошейник и цепочку, если это понадобится. Держу пари на собственную табакерку, что это самый талантливый молодой человек в Великобритании.
— И такого парня не сумели оценить! Дать ему место какого-то атташе, когда он способен был бы управлять Индией, — это знаете ли…
Оба собеседника так громко всплеснули руками, вздохнули и заворочались в креслах, что совершенно заглушили странное кудахтанье в каминной трубе, где восхищенный Дельсарт, втянув в себя ноздрями изрядное количество сажи, наслаждался самой приятной пищей, испокон веков услаждающей человечество: той самой, что соблазнила некую ворону.
— Пора спать! — громко зевнул американский консул и встал с кресла. С минуту оба они стояли неподвижно, вперив взор в камин. Потом консул пренебрежительно прошептал:
— Он убрался. Ду…
Здесь, чтоб не вызвать дипломатических осложнений с Англией и не оскорбить британских лордов в их сыновьях старших, младших, средних, заочных и побочных, я предпочитаю докончить недопустимое выражение американского консула в более деликатной форме:
Глава семнадцатая
ЕЩЕ О ДВОРЯНСКИХ ДЕЛАХ КНЯЗЯ ГОНОРЕСКУ
— Я-я-я! — кричал князь Гонореску, захлебываясь от собственного личного местоимения, словно оно било из его глотки в жидком виде. — Я-я-я! Не сметь! Не вздумать!
Секретарь Врибезриску стоял перед ним, судорожно сводя ноги, руки и челюсти.
— Ваш-сиятельство! — лепетал он растерянным голосом: — своими глазами! Еще утром, ваше сиятельство, я их переложил своими глазами и видел своими руками! Брюки и пиджак лежали в кроватке!
— Что-о! — вопил Гонореску: — вот я погляжу тебе в физиономию своими руками! Вот тогда ты, может быть, про-зреешь, олух, смородина, синайский куст! Это заговор, заговор, заговор!
И в самом деле. Брюки и пиджак его сиятельства, вместо того чтоб спокойно пребывать в лежачем положении, — были повешены. Они были повешены на гвоздике, специально вбитом для этого в стену, где, по распоряжению румынского князя, не должно быть ни единого подобия ни гвоздей, ни вешалок. Мало того, они были повешены так артистически, что брюки подвернулись туда и сюда, а рукава так и легли на коленки, оттянув плечи, точно пара его сиятельства претерпела все пытки повешения и не сочла нужным утаить это от зрителей.
Князь Гонореску не смог перенести подобного символического зрелища, попятился и, продолжая грозить, исчез из своей комнаты. В ту же секунду его секретарь Врибезриску выпрямился, вытянул голову из плеч, плечи из подмышек, подмышки из-под диафрагмы, диафрагму из-под коленок и яростно накинулся на Апопокаса, сунувшего в дверь свое бесполое подобие носа.
— Я-я-я-я! — рычал Врибезриску, колотя ногами, точно отбрякивая на румынской цитре: — я тебе покажу. Ты это что, болван, ливерная колбаса, фараонова корова? Так-то ты следишь за камердинером его сиятельства?!
Апопокас судорожно свел руки, ноги и челюсть и не пытался отвечать, покуда княжеский секретарь, исчерпав дотла собственное местоимение, не скрылся из княжеской спальни. Тут наступила очередь самого Апопокаса. Плечи его вытянулись из жирных подмышек, подмышки приподнялись над бабьими грудями, груди вознеслись над животом, туго перевязанным капуцинским ремешком, и длинная длань Апопокаса со всей силы схватила за шиворот подвернувшегося камердинера.
— Я-я-я-я-я! — застонал он бархатным тенором, так и выпучивая глаза на несчастного слугу: — я тебе покажу, росомаха, перевертень, рабиндранат тагор! Я тебе въеду!
Неизвестно, что сталось бы с жертвой Апопокасовой ярости, если б в эту минуту дверь не поддалась легонько от чьего-то легкого и щегольского толчка, и лакированный ботинок брезгливо проследовал в комнату, неся вслед за собой худощавое, элегантное, бритое, джентльменское естество американского консула, взиравшее на румынскую драму с улыбкой государственного лица, сделавшего себе карьеру на политическом нейтралитете.
— Я! — сказал он очаровательным голосом: — это я сам только что повесил на гвоздик одежду вашего господина. Успокойте его. Я разыскиваю его вот уже семь с половиной минут.
Для полноты социологического курса нам следовало бы здесь, и особенно для учащихся старшего возраста, показать, как коротенькое «я» американского консула в свою очередь вызвало уход диафрагмы в коленки, живота в диафрагму, сердца в живот, подмышек в предсердие, а плеч в подмышки уже у самого румынского сиятельства, но, не желая перегружать свои страницы чисто научным материалом, я поканчиваю с социологией и перехожу к роману.
— Милейший мой Гонореску, — ласково пробормотал американский консул, усаживаясь против князя, — мне передали о пьяной венской девушке, очутившейся поблизости от кабачка «Кошачий глаз».