Межконтинентальный узел

Семенов Юлиан Семенович

Кузанни со вздохом пояснил Прошке:

— Русский комплекс — избыточная подозрительность, ничего не попишешь…

— Ничего не попишешь, — согласился Прошке. — Что ж, сегодняшняя фотооперация — две тысячи, первые два дня нашего путешествия-погони будут стоить вам тысячу семьсот марок… Тысяча мне, семьсот Францу… За последующие дни я бы хотел получить по две тысячи пятьсот, это, конечно, много, очень много, но справедливо.

— Слишком дорого, — сказал Кузанни.

Степанов покачал головой:

— Нет, Юджин, это по правилам. Господину Прошке предстоит смотреть не за любовниками, он прав… Риск велик, мы не должны скрывать это, нечестно, а ничто так высоко не оплачивается, как риск…

— Где здесь можно поменять деньги на мелочь? — поинтересовался Кузанни. — Мне надо позвонить в Голливуд.

— В «Ля боке», — ответил Прошке. — Наменяют, сколько хотите.

В ресторане было пусто; усатый итальянец, подражавший основателю ресторана (тот сейчас купил дом на Корсике, хорошо заработал во время западноберлинского бума; вложил доллары в швейцарский банк, получает десять процентов годовых), лениво подошел к кассе, выгреб пригоршню пятимарочных монет, ссыпал их в карман Кузанни, определив на глаз:

— Вы мне должны девяносто бумажек; возможно, я потеряю на этом пять марок, а если выиграю, то сущий пустяк, пересчитывать — дороже.

— Вы выиграли десять марок, Карло, — меланхолично заметил Прошке. — Я подсчитал. Ссыпали ровно восемьдесят марок, хороший бизнес.

Кузанни и Степанов переглянулись; Кузанни чуть улыбнулся, подмигнув русскому: парень что надо; когда спустились в туалет, где было два автомата, один городской, а другой международный.

Степанов заметил:

— Господин Прошке, если вы будете работать так же четко, как сейчас считали монеты, за исход дела можно не волноваться.

— Думаете? — Прошке зевнул, прикрыв рукой рот, сделавшийся круглым, как вход в тоннель. — Хорошо, если так. На самом-то деле Карло проиграл, сыпанул девяносто пять марок, но я не терплю штучек — деньги любят счет.

…В туалете было чисто, как в операционной; черный кафельный пол, голубые умывальники, хрустящие салфетки, фирменное мыло в маленьких коробочках, сделанных под черепаху; к счастью, никого из посторонних не было. Как медленно человечество постигает самые простые истины: зачем было платить деньги старухе, которая дремала здесь на стуле, собирая с посетителей пятьдесят пфеннигов, когда значительно экономичней врезать в кабинки замки с копилкой?!

Кузанни набрал голливудский номер продюсера Гринберга; тот, по счастью, был дома; разница во времени, там еще поздний вечер.

— Привет, Стив, это я.

— Ты уже в Берлине? — спросил Гринберг.

— Да.

— Ну и как?

— Может быть любопытно.

— Съемка скрытой камерой?

— Боюсь, что нет. Телевик. Но такие фото очень хорошо монтируются, Стив, это дает большую достоверность, чем киносъемка, да и потом здешних клиентов на камеру не снимешь, нет времени и, судя по всему, слишком рискованно.

— Тебе виднее. Во сколько это мне станет?

— Оплата их номера в гостиницах…

Прошке поднял палец:

— Нет, нет, двух номеров, пожалуйста! Франц храпит, и потом, я привык засыпать с женщиной.

Кузанни спросил Гринберга:

— Ты слышал?

— Да. Сколько это все будет стоить? Говори сумму, я отвечу тебе «да» или «нет».

— Ты ответишь «да», Стив.

— Сначала назови сумму, — повторил Гринберг.

— Это может стоить плюс-минус двенадцать тысяч долларов.

Прошке покачал головой:

— Неверно. А если интересующие вас люди полетят в Штаты? Чили? Или на Мадагаскар? Пусть переведет пятнадцать тысяч…

— Он говорит, что надо перевести пятнадцать тысяч, Стив.

— Нереально, — ответил Гринберг. — Максимум, на что я могу пойти, это шесть тысяч. Марка по-прежнему падает, так и так ему выгодно, он согласится…

Кузанни обернулся к Прошке:

— Мой продюсер готов уплатить шесть тысяч долларов.

Прошке покачал головой:

— Это несерьезно, мистер.

— Хорошо, но скостите же хоть на сколько-нибудь, — взмолился Кузанни.

Прошке пожевал губами и несколько растерянно шмыгнул носом:

— Ладно, черт с ним, пусть пересылает четырнадцать тысяч.

Кузанни повторил в трубку:

— Он согласен на четырнадцать.

— Это нереально, Юджин! Четырнадцать тысяч баков за двадцать фотографий?! Он хочет сорвать куш на жареном! Найди кого-нибудь еще и сразу называй сумму: «Мой продюсер готов перевести семь с половиной тысяч, и ни цента больше, цена окончательная».

— Сейчас, погоди. — Кузанни снова обернулся к Прошке: — Семь с половиной тысяч. Он говорит, что уплатит семь с половиной тысяч…

Прошке медленно покачал головой; лицо его было обиженным.

— Повторяю: я буду охотиться не за неверной женой. Он знает, о ком идет речь?

— Хорошо, Стив, — сказал Кузанни, — давай уговоримся так: я иду на риск… Семь с половиной тысяч платишь ты, а остальные шесть вычтешь из моего гонорара…

— Не делай глупостей! Он обирает тебя…

— Стив, я прошу тебя сделать то, что прошу…

Прошке написал на салфетке номер телекса:

— Пусть отправит перевод на тринадцать тысяч прямо сейчас же в мой банк, счет шестнадцать двадцать три четыреста пять.

Кузанни повторил; Гринберг раздраженно сказал:

— Погоди, я должен встать с кровати… Диктуй…

— И пусть отправит подтверждение по моему телексу, — попросил Прошке. — Берлин, девяносто семь семьдесят два, «Прайвэт лебенс бюро». Я хочу иметь подтверждение немедленно, — он посмотрел на часы, — потому что через час я должен начать работу… И последнее: когда вы мне назовете адрес, где я должен снимать?

Темп-III

В шестнадцать часов мимо Кулькова, сидевшего на скамеечке возле станции метро «Фридрихштрассе» после телефонного звонка, который он загодя сделал из автомата, медленно проехала старенькая машина марки «фольксваген» с военным номером подразделения ВВС США, расквартированного в Западном Берлине.