Межмирье

Мерзла, видела странные сны, тосковала. Листала зачитанное до дыр и свежее — все без толку: ни ответов, ни откровений. Разглядывала старые желтоватые фотографии с резными краями, улыбалась знакомым лицам.

Из распоротой наволочки сыпались на город белые перья, сыпались и укутывали домики с черепичными крышами, площадь, извилистые улочки. Тарья смотрела в окно, а в дымоходе завывал ветер. Мир будто вымер, а точнее, вы-мир, обезлюдел:

Выбегала на дорогу лисой, слушала. Ночь отвечала посвистом ветра, совиным уханьем, шорохом сосен. Возвращалась домой, оборачивалась, пила чай с травами и чувствовала, как утихает биение крови.

В одну из таких ночей ее повлекло вперед — потянуло властно, неудержимо. Тарья подняла нос, еще прислушалась и побежала.

Снег мерно поскрипывал под лапами. Впереди — тот, кого она должна проводить. Позвать за собой и проводить в город — там ждут героя вечные уют и покой.

Шла третья неделя войны, и Олег чувствовал, что обвыкается с ней, сживается. Поначалу все было жутко: и стрелять в людей, и видеть убитых своих — а теперь прошло это. Морозы Олег переносил довольно легко. Конечно, тридцать да за тридцать — не сахар, но он в Сибири привык. Привык Олег и к лыжам, и к лесу. Правда, тут был не Тюменский урман, а игрушечный по сравнению с ним лесок. Во всяком случае, так высоченному Олегу казалось…

Ночью, по сигнальной ракете, роту бросили вперед. Перед наступлением давали водку в жестяных кружках. Олег сморщился от запаха — не было у него привычки — но выпил. Все пили — чтобы не мерзнуть. И чтобы не бояться, наверное.

Луна светила — полная, открыточная, наглая. Мороз не чувствовался. На лыжах, в белых маскхалатах рота бесшумно добралась до темноснежной опушки. Снег впереди был нетронутый, и бить по ним начали внезапно. Сверху, с боков. Вжик, вжик… Они и не поняли сразу, куда стрелять, бежали дальше и падали.

Олег услышал: что-то вжикнуло рядом. Женька-баянист хрипнул странно и упал. Еще кто-то упал — Олег уже не видел. Он бежал вместе с ротой вперед, чувствуя на себе чей-то взгляд. Взгляд, который маскхалатом не обманешь. Не обманешь — выцеливает. Вот-вот…

Олег вильнул в сторону, задел широкую ель, и ветки брызнули снегом. Вжикнуло рядом, и снег еще сыпанул. Вот! Олег углядел, откуда еще полетел маленький снежный обвальчик — с той сосны. Вот он, финн, куда залез! Тоже в белом. Только с заснеженного дерева попробуй стрельни так, чтобы не сыпануло хоть чуть-чуть. Теперь Олег приглядывался к деревьям, туда и целил. Выстрел — передернул — выстрел. Смотри и стреляй. Олег и смотрел, и стрелял — пока не толкнуло в бок…

Не хотелось в тот лесок Сашке идти, ой, не хотелось. Вроде и полста наркомовских махнул перед атакой за милый мой, а куражу не было. Зато погано было на душе, как перед гнилым разговором.

Сашка знал уже, что финны-сволочи устраиваются на деревьях и оттуда перестрелять всех могут запросто, как тех курчат. Финны к деревьям цепями приковывались, чтоб уж точно никуда не деться. Сашка видел недавно, после боя, как те висят и качаются в морозном дыму. Некоторые еще живые были, так их заградотрядовцы доканчивали. Слышно тогда было на соседней поляне — выстрелы щелкали, как ногтем по газете.

Вспомнил Сашка про заградотрядовцев в аккурат, когда думал, куда бы свернуть. Не хотелось ему в тот лесок, и не зря. Сашка на рожон не лез, держался позади, когда стрелять начали, а пулю все равно поймал. Так под дых ударило, что он замер на бегу. И успел подумать: «Даже Валька-медсестра теперь не поможет…»

Тойво знал свое дело. В прошлом охотник, снайпером он был отличным. Терпеливым, внимательным, метким. Умел ждать, невзирая на неудобства, и стрелять умел быстро, но без суеты. Вот и сейчас он лежал на укрепленных в ветвях большой ели досках и спокойно глядел в прицел, и спокойно, почти нежно, жал на спусковой крючок. Один… Второй… Третий… Надо же, в белое оделись. Тойво хмыкнул. Русские бежали на лыжах, неумело бежали, отстреливались беспорядочно и падали, падали сломанными куклами. Ну что эти городские мальчишки против них могут, верно? Верно.

Тойво целился не спеша. О, вот один, высокий, стреляет внимательно, а не просто палит в испуге по деревьям. Тойво принялся ловить в прицел высокого парня, который удачно уворачивался. Или умело? Этого Тойво уже не разобрал, потому что в следующий миг перед глазами потемнело…

Легко было во всем теле, легко и пусто. Олег почувствовал, что лежит на спине. Пошевелил тихонько руками, ногами, помотал головой. Открыл глаза. Ночь. Небо без единой звезды. Правда, не совсем темно — северное сияние подсвечивает горизонт зеленым. Он сел и огляделся. Вокруг был снег, без конца, без края, без движения на поверхности. Когда глаза освоились с темнотой, Олег увидел неподалеку продолговатый холмик. И еще один. Пригляделся внимательней и понял, что там две фигуры в белых маскхалатах.

Олег поднялся на ноги и еще раз удивился необычной легкости движений. Он подошел к одному из неподвижных тел и опустился рядом на колени. Что-то знакомое чудилось в лежащей ничком фигуре. Тронул рукой. Перевернул на спину и увидел Сашку-мелкого из роты. Сашка хищно щерился, как будто сопротивлялся, словно у него отнимали последнее.

Олег встал и подошел ко второму. Этот был ему не знаком: среднего роста, коренастый, сосредоточенно прихмуренный. Маскхалат у него другой, сообразил Олег. Не такой, как у нас. И унты на ногах. Финн?

Внезапно из-за спины послышалось:

— Ох, едрит твою в Мадрид!

Олег повернулся. Сашка-мелкий сидел, опираясь на руки, и удивленно крутил головой.

— Саня! — позвал Олег.

— Оба-на, и ты здесь, братишка! — обрадовался мелкий.

Олег по привычке внутренне поморщился. Сашку-мелкого невзлюбил он чуть ли не с первой встречи — за неуемную болтливость и нахрапистую фамильярность. А однажды чуть не засветил по морде.

— Здесь, здесь. Еще бы знать, где мы…

— Да разберемся. Ща разберемся. У тебя папироски нету?