Межпланетный путешественник (Виктор Гончаров. Полное собрание сочинений в 6 томах. Том 2)
Шрифт:
На борьбу с роковым притяжением ушли новые полчаса — время, затраченное на весь перелет, — и все-таки машина врезалась сначала в густой облачный покров, затем в воды безбрежного моря новой планеты.
Придя в себя и сосчитав прибыль в шишках на голове и в синяках на теле, Андрей кинулся к окну. Перед ним расстилалось бурное море; грозовые тучи, изрыгая молнии, гром и проливные потоки дождя, низко нависли над вспененными волнами; нелепые животные кишели вокруг, колотясь о бока машины.
— Что ж? Это, в конце концов, интересно, — про себя отметил Андрей и, став к управленскому аппарату, с удовольствием узнал,
Безбрежное море скоро отграничилось с одной стороны темной полосой берега. Андрей туда направил машину и, выбрав хорошо укрытую от ветров бухту, причалил к берегу.
Не без некоторого замешательства открывал он запотевшую дверку, чтобы выйти наружу, а открыв, не без явной радости убедился, что атмосфера новой планеты, хотя и горяча, хотя и напоминает собой пристройку к русской бане, где парятся купцы, все же для жизни человекообразного существа и даже самого человека вполне пригодна.
Берег был покрыт густой темно-зеленой растительностью, напомнившей Андрею каменноугольный лес палеозойской эры развития Земли. Под сводами его — мрачное безмолвие, изредка нарушаемое однообразным стрекотанием невидимого сверчка да глухими порывами влажного ветра. Солнце вообще, видимо, избегало заглядывать на тучно-облачную планету, и в связи с этим первобытный лес ее не знал ни пышного богатства красок, ни дивных ароматов; ни яркого цветка, ни пестрой бабочки, носящейся в поисках за медом, Андрей не встретил в мрачных зарослях. Зато безмолвный мир, населявший болотистую почву, давал себя знать на каждом шагу: прожорливые кузнечики, исполинские паукообразные, отвратительные тараканы — величиной с ладонь, ядовитые скорпионы и многоножки бесшумно скользили под ногами изумленного межпланетного бродяги, заставляя его совершать диковинные прыжки и чертыхаться ежеминутно. А когда из вонючего болота, раскинувшегося вдаль от подошвы лесистых холмов на целые мили, выползали ленивые, неуклюжие четвероногие: ящерицы величиной с крокодилов и быкоподобные лягушки с коротким, но отнюдь не ласковым ревом, которые приветствовали появление двуногого, — его изумление перешло за грани нормального.
В полном соответствии с этим диковинным животным миром находилось и растительное царство. Ни береза, ни дуб, ни клен не раскачивали своих верхушек в наполненном вешними ароматами воздухе. Воздух здесь был пропитан запахом гниющих деревьев и пресмыкающихся, а растительность представляла собой своеобразную, нигде на земном шаре не встречающуюся картину. Мохнатые стофутовые деревья с голым стволом, испещренным параллельными желобками и треугольными рубчиками, высоко вздымали свои пышные короны, напоминавшие щетку для прочистки лампового стекла. Восьмифутовые папоротники благосклонно простирали свои перистые листья над головой озиравшегося во все стороны, невиданного ими странного двуногого. Елкообразные хвощи глухо шуршали сорокафутовыми стволами, роняя на его одежду черных тараканов и бесцветных многоножек.
— Фу, черт! — вздохнул Андрей, более чем удовлетворившись всем виденным, и повернул обратно к морю — к оставленной в бухте машине. Его совсем не прельщала перспектива жизни на первобытной планете. Мысль о потерянной родине, о невозможности зарядить аккумуляторы, о вынужденном бездействии вдали от революционных
— Эх, где наша не пропадала! — выкрикнул он с молодым задором в черное месиво грозных туч.
ЧАСТЬ II
КОМ-СА (Записки профессора Зэнэля)
I. ДВА НЕОБЫКНОВЕННЫХ ВИЗИТА
Вечер. Что-то не клеится сегодня моя работа. Нет настроения, и надежда на перемену его при мягком свете электрической лампочки не оправдалась.
В досадном раздумьи сижу за столом, механически грызу ручку пера, но ничего но выгрызается.
Жена и дети — в театре. Люблю, грешным делом, это время. Никто не мешает сосредоточиться; отдаться целиком плавному, спокойному течению творческой мысли: ни обычная суета жены по хозяйству, ни шаловливые крики детей, ни хлопанье дверей, ничто не врывается диссонансом в работу напряженной мысли.
И все-таки — ничего не пишется. Не могу сосредоточиться, что-то мешает.
Бессознательно начинаю искать причину такого необыкновенного состояния.
Здоровье? — Желал бы я, чтобы все обладали моим здоровьем. Мне 45 лет, а я сохранил в полной мере и нормальные функции внутренних органов, и юношескую гибкость мышц, и свежесть ума. Нет, здоровье здесь не при чем.
Мой старый приятель доктор В. в подобных случаях говорит:
— Смотрите в желудочек, мой друг, в желудочек смотрите!..
Он все необъяснимые случаи дурного самочувствия ставит в связь с расстройством пищеварения. И большею частью бывает прав…
Но у меня-то желудок, что называется, подошву переварит и… ничего, ей-ей…
Ловлю себя на смутном ощущении, будто ожидаю чего-то или кого-то.
Нелепость! В этот вечер ко мне никто не заглянет: знают, что я за работой..
Может быть?.. Ерунда!.. Жена и дети — в театре, это два шага отсюда… Ерунда!.. И думать не хочу…
Но, надо сознаться, работе моей мешает какая-то странная напряженность нервной системы, — беспокойство, предчувствие, — сказала бы жена…
Нет, не предчувствие.
Вот что. Аналогичное состояние я испытываю, когда знаю, что про меня много говорят; например, перед лекцией на сенсационную тему, или скорей после нее, когда слушатели, пораженные гигантской картиной мироздания, картиной, нарисованной перед ними мною, расходятся по домам, долго удерживая в своем воображении образ блестящего лектора, т. е. меня. И вот тогда-то невидимые нити психо-энергии тянутся из всех концов города и сходятся в моем мозгу, порождая в нем смутный трепет, мешающий мне сосредоточиться…
Да-да. В этот вечер кто-то, какое-то многочисленное собрание долго и страстно занималось моей личностью; именно занималось, а не занимается… Потому что, пока я обдумывал все это, нелепое мое беспокойство, мешающее работе, исчезло. Ясность мысли и подчиненность ее моей, только моей, воле вернулась.
Следовательно: работать! Работать с удвоенной энергией, чтобы наверстать потерянное время…
Интересно, однако, что это было за собрание?
Звонок…
— Профессор Зэнэль дома?