Мезозой. Дилогия
Шрифт:
О, а вот и он, собственной персоной!
Милан шагал со спортивной сумкой наперевес, прихрамывая на правую ногу. Под правым же глазом красовался свежий небольшой синяк. Завидев Кирилла, он приветственно помахал ему рукой и ускорил шаг, чтобы как можно быстрее пожать другу-наставнику руку.
— И кто же тебя так обработал? — Кирилл с ухмылкой оглядел тощего, но жилистого серба. — Ты ж теперь не трудоспособным будешь, Расим по чернявой башке за это не погладит.
— Тогда пусть предъявляет претензии Кшиштофу, — насупился Милан. — Ты этого шкафа видел?
Кирилл кивнул — конечно, видел. Его сложно не заметить. А уж кулаки у бывшего
— Я-то хотел потренироваться, легонько поспарринговать, — с досадой вздохнул Милан. — Но у него свои понятия о «легонько». Такой «лоу» мне зарядил, что… А-ай, мать твою!
Он хотел показать покрасневшую от удара ногу, но не смог согнуть ее от боли. Махнул рукой и осторожно поставил ногу обратно на землю.
— Загляну в лазарет, может, мазь какую подкинут, — серб сделал шаг и поморщился. — А то все хуже.
— Выздоравливай, — Кирилл несильно хлопнул Милана по спине и пошел дальше, сделал два шага и развернулся. — Слушай, скажи Юле, чтобы после смены пришла в парк, хорошо? Я подожду ее там.
Милан поднял вверх большой палец и продолжил ковылять к совсем пока не близкому медицинскому корпусу. Такими темпами ему пилить еще минут пятнадцать.
— Забавный чувак. Мал клоп — да, как говориться… — хмыкнул Тиджей, но, нарвавшись на ледяной взгляд Кирилла, осекся и умолк.
Сегодня он зарекомендовал себя трусом, и разговор с Расимом был еще впереди. По возвращению с выезда Тиджея и Элвина быстро осмотрели в лазарете, признали, что ничего их здоровью не угрожает, и отправили работать дальше. В конце концов, такая уж работа в охране.
Тиджей так и вовсе, кажется, отключился от страха, поскольку его никто не бил. Это Элвину будто тараном по забралу прилетело — на стекле даже царапина осталась — а у Тиджей был только синяк на спине. Должно быть, невидимка прижал его пядью к земле, а амбал возьми и отключись. Хорошо хоть не обмочился.
Даром, что задание ребятам дали скучное, рабочий день закончился быстро и легко. Кирилл до последнего надеялся на то, что к ограждению подойдет какая-нибудь живность, хоть даже суетливое млекопитающее, но последние предпочитали ночной образ жизни. Днем слишком велик был риск нарваться на неприятности, да и яйца гигантских рептилий под покровом темноты красть проще. Правда, и здесь, как в анекдоте, имелся небольшой нюанс — сципиониксы и аристозухи были не лыком шиты. Многие из них тоже перешли ночной режим, терроризируя мохнатых и существенно сокращая их и без того скромную популяцию.
Наконец, передав смену Дональду и Тарасу, Кирилл без рукопожатий распрощался с Тиджеем — тот задержался потрещать о том, о сем с коллегами — и побежал в раздевалку. Хотелось как можно скорее увидеть Юлю, тем более что ей осталось трудиться не больше четверти часа.
Сдав рабочий защитный костюм в прачечную, а джетпак — на «зарядку», Кирилл чуть не вприпрыжку помчался в их с Юлей излюбленное место — парк земной природы. По пути ему встретился Кшиштоф. Мрачный громила был не слишком разговорчив и предпочитал проводить время за меломанией. Вот и сейчас он прогуливался с огромными старомодными наушниками. Тяжелый рок разливался из них по всему Гросвиллю, оставляя слушателю лишь жалкие крохи звука.
Кирилл помахал ему рукой и показал большой палец — мол, классно ты Милана обработал, будет знать, с кем связываться. Реакцией Кшиштофа была лишь поднятая бровь, отображающая крайнюю степень недоумения. Кирилл как-то стушевался, махнул рукой и поспешил разминуться с неразговорчивым коллегой, а тот пошел себе дальше.
В парке было относительно людно — возле самых стенок стеклянного купола ворковали две парочки, темнокожая гибкая девушка делала гимнастические упражнения на поляне с одуванчиками, да какой-то худосочный ботаник из отряда программистов штудировал очередную заумную книгу на своем навороченном КПК. Он лежал прямо на лавочке, постелив для мягкости покрывало, и был всецело увлечен чтивом. Об этом свидетельствовали ритмичные покачивания тощих лодыжек — ноги дылда-компьютерщик был вынужден согнуть, иначе не поместился бы на свое импровизированное лежбище.
Укромная полянка, окруженная кустами сирени, пустовала, и Кирилл с удовольствием плюхнулся прямо на траву. Несколько недель назад он где-то здесь выкопал металлический осколок неизвестного происхождения. Потом он пробовал пошарить по парку металлодетектором, но ничего не добился. К сожалению, воспоминания, так или иначе связанные с этим осколком, пока оставались недоступны. Вместо них приходили другие картинки, постепенно складываясь в паззл. Правда, на данном этапе общее изображение не угадывалось даже приблизительно. Перед Кириллом по-прежнему лежало черное полотно с отдельными, далеко разбросанными друг от друга фрагментами.
Да уж, вспомнишь лучик — вот и солнце. Ноги мягко так подкосились, тело стало легким, почти воздушным, а небо сделало шаг навстречу с недосягаемых вершин, щедро пролив на Кирилла прохладную лазурь. После опостылевшей жары это было очень кстати.
Небо разлетелось на крохотные осколки. Серебрясь и золотясь, они пустились по кругу, а вместе с ними закружилась и голова. Приятно закружилась. Кирилл начал садиться, осторожно, медленно, широко разведя пока еще послушные ему руки. Только не привлекать внимания, не привлекать ничьего внимания!
В этот момент сквозь мутнеющий на глазах воздух, пропитанный терпкими запахами земных растений, он увидел, как в парк входит Юля. Последним усилием Кирилл вздернул правую руку вверх, два раза махнул ей и, поняв, что это не ускользнуло от взгляда девушки, расслабленно обвалился наземь и закрыл глаза.
10
Перед глазами плывут символы. Гладкие, округлые, совершенно незнакомые, но такие простые и естественные, что становится непонятным, почему ни в одном известном нам языке нет ничего подобного. Это не утонченная арабская вязь, не набившая оскомину латиница, не кириллица, напоминающая жителям Запада иероглифы, а жителям Востока — гремучую смесь латинской письменности с чем-то непонятным. Это даже не консонантное еврейское письмо, для полного профана почти неотличимое от музыкальных нот.
В знаках было такая небрежная естественность, что хватало даже беглого взгляда, чтобы смысл написанного дошел до тебя.
Они медленно двигались вращались в самых разных направлениях, неторопливо дрейфуя, пролетая мимо и нередко повторяясь. Некоторые загадочно посверкивали серебром и сталью, иные скромно отсвечивали изумрудным цветом, а другие сияли первозданной белизной.
Неизвестные графемы начали плавно сходиться в слова, а те — в предложения. В это же время зазвучал голос, все тот же голос отца, снова ставший знакомым, привычным. Теперь Кирилл ни с чем и никогда не спутает его звучание, даже если еще пятьдесят лет не услышит.