Мгновение
Шрифт:
“Была не была”.
Рун легко толкнул дверь и вошёл.
Прямо напротив него за столом сидел начальник службы безопасности. Он смотрел на историка спокойно, как всегда, и ни один лицевой мускул не выдавал его намерений.
– Садитесь, - ледяным тоном сказал он.
И тут Этингера будто окатили из ведра. Он отчётливо понял: Валттери ничего не знает. Этот жутковатый финн - явно бывший военный, и сейчас он использует одну из мягких техник допроса. Неожиданная встреча у входа, молчаливый андроид, кабинет, в котором любой нормальный человек будет чувствовать себя неуютно, холодный приём - всё это делается, чтобы выбить собеседника из равновесия. Вращающееся кресло,
“Он пугает людей, потому что на самом деле у него нет зацепок, - догадался Рун, садясь напротив Валттери.
– Значит, Амина и впрямь крутой хакер?”
– Я до сих пор не знаю, что делаю здесь, - сказал Этингер, пряча облегчение поглубже.
– Я спрашивал андроида, но...
– Ночью сервера “Миллениума” подверглись атаке, - прервал его Ноа.
– Вы знаете что-нибудь об этом?
– Нет, - Рун широко раскрыл глаза и негодующе добавил: - Вы думаете, это я?! Я не владею навыками... взлома. Я же историк, а не хакер!..
Даже он сам понимал, что эта сцена выглядела жалко.
Валттери затянул с ответом, не моргая глядя на собеседника, и Этингера вполне натурально передёрнуло.
– Я не говорил, что это вы. Но вы можете знать того, кто это сделал, - с нажимом сказал военный.
– Кого-то, кто обладает навыками взлома. И это вовсе не обязательно посторонний хакер.
У Руна перехватило дыхание; он решил отмолчаться, воспользовавшись отсутствием вопроса. Ему показалось, Валттери доволен его реакцией, и это не предвещало историку ничего хорошего.
– Вы же понимаете, что это обычная в таких случаях процедура, - медленно сказал военный, не сводя глаз с лица Этингера.
– Мы должны в первую очередь проверить всех своих. Потому что если кто-то в центре саботирует исследования, то мы обязаны от него избавиться.
– Что вы имеете в виду?
– внезапно охрипнув, спросил Рун.
– Увольнение, разумеется, - губы офицера дрогнули в подобии улыбки.
– С последующей передачей дела в суд. Нарушивший подписку о неразглашении обязан будет понести наказание. А если учесть суммы, которые затрачиваются на “Хронос”, то под удар попадёт и вся семья нарушителя. Если у него будут сообщники, наказание понесут все, кто хоть как-то с ними связан.
– Я понял вас, - сказал Рун твёрдо.
– Извините, если выразился слишком резко. Мне ничего не известно.
Валттери снова помолчал, прежде чем ответить.
– Если что-то узнаете...
– Да, - быстро вставил историк, которому не терпелось оказаться подальше от этого кабинета.
– Непременно. Я знаю свои обязанности.
– Вот и отлично, - Ноа моргнул, кажется, впервые за весь разговор.
– Тогда не смею больше задерживать. Хорошего дня.
Рун едва сдержался, чтобы не вскочить и не броситься к двери бегом. Он чувствовал тяжёлый взгляд Валттери у себя на затылке до тех пор, пока не оказался в коридоре. Андроида-провожатого и след простыл, но Этингер был вовсе не против найти обратный путь самостоятельно.
“Корпорация ревностно хранит свои тайны, - думал он по дороге.
– “Эйдженс” не останавливается даже перед запугиванием собственного персонала. Они ищут среди своих, потому что иначе им придётся признать, что их секреты - уже вовсе не секреты”.
По мере того, как отступал страх, в душе Руна нарастала злоба. Каменное лицо Валттери всё ещё стояло перед глазами пугающей маской, но теперь историк уже не замирал перед ним, как кролик перед удавом.
“Он даже не пытался воззвать к моей порядочности, сразу перешёл к завуалированным угрозам. А это его “избавиться”? Увольнение, как же! Как вы уволили Крипалани? Интересно, за какие такие заслуги он получил разрыв аневризмы в качестве выходного пособия? И чем всё кончится для Амины, если правда вдруг всплывёт?”
От последней мысли на сердце Этингера заскребли кошки. Ему стало до того жаль подругу, что он не устоял и изменил маршрут, чтобы пройти через IT-отдел. В тот миг для Руна это было жизненно необходимо - убедиться, что с Аминой всё в порядке.
Историк миновал сектор, который отделял его от вычислительного центра, и, притворившись, что заблудился, остановился в кабинете, где согласно каталогу персонала работала Канзи.
Её место оказалось в углу, но Рун без труда разглядел хакершу, сидящую к нему спиной. На голоэкране перед ней с невероятной скоростью мелькали какие-то данные - очевидно, Амина была поглощена работой. Этингеру этого хватило. Он спросил у проходящего мимо инженера дорогу до своего сектора и ушёл, едва дослушав ответ.
По пути напряжение и тревога понемногу отступили. Амине каким-то чудом удалось отвертеться. Сам Рун тоже отделался лёгким испугом. Корпорация теперь вряд ли найдёт кого-то подходящего на роль преступника - разве что Валттери выберет козла отпущения, чтобы отчитаться перед начальством. И как бы то ни было, Рун крайним становиться не собирался. “Главное - придерживаться того же курса. Вести себя как остальные и ни во что не ввязываться... хотя бы в ближайшее время”.
Зайдя в смотровую, историк откинулся на кресле и глубоко вздохнул. Мысли наконец перестали метаться как мячик в трёхмерном арканоиде и потекли более стройно. Он даже заставил себя поработать - посмотрел и запомнил несколько новых слепков - но настрой на научные подвиги быстро иссяк. Внимание начало рассеиваться, перелистывание файлов превратилось в чисто механическое действие. Со стороны могло показаться, что историк пристально вглядывается в проекции в поисках зацепок, но на самом деле всё было не так.
Этингер смотрел на снимки и не видел их. Ему хотелось забыть всю эту историю с мёртвым инженером, как страшный сон. Никогда он не любил корпоративные интриги, никогда не жаждал стать соучастником преступления. Сегодняшние события пугали историка и вызывали отторжение, если не сказать - отвращение. Он бы дорого дал за то, чтобы просто взять и навсегда выкинуть их из головы. Была лишь одна проблема.
Рун просто не мог ничего забыть.
Многие считают, что помнить каждую секунду своей жизни - это величайший дар, доступный лишь избранным. Их можно понять. Ведь обладая такой памятью, ты никогда не забудешь про чей-нибудь день рождения или про назначенную встречу. Не нужно ничего записывать или снимать - любое событие, любой однажды увиденный пейзаж доступны тебе во всех красках и в любой момент. Самые приятные воспоминания никогда не сотрутся и не померкнут, ты можешь просматривать их как кино, даже не закрывая глаз, стоит только захотеть...
Всё это так. Но на деле в гипертимезии плюсов ничуть не больше, чем минусов.
Дни рождения не забываются, они пропускаются умышленно: то, чего не делает милосердная память, совершает разум. Вперемешку с прекрасными пейзажами лежат грязь и ужасы, от которых бросает в дрожь, и запоминаются они ничуть не хуже. А что до приятных воспоминаний... Убегая от реальности, ты прокручиваешь их так часто, что они набивают оскомину и перестают быть особенными. Просто потому что каждая их деталь со временем превращается в ничем не примечательную серость.