МИ (Цикл)
Шрифт:
Никки продолжала наблюдать за молодым человеком, все больше беспокоясь о терзающей его душевной боли. Ее спутник, столь озабоченный и апатичный, вполне может подвергнуться потенциальной угрозе, столкнись они с ней, и Никки не желала допускать подобного.
Она встретила Бэннона, едва тот сошел с бревна на мягкий мох отмели.
— Нам нужно разрешить ситуацию, Бэннон Фармер. Нарыв лучше вскрыть, не дожидаясь его нагноения. Я знаю, что ты не сказал правду, — по крайней мере не всю.
Бэннон сразу насторожился и отступил, на его лице читался страх.
— Правду о чем?
— Что показал тебе Судья? Какая вина гложет тебя изнутри?
— Я уже говорил. — Бэннон
— Я не судья тебе, — сказала Никки, — и не хочу быть ею. Но мне нужно понять.
Подойдя к ним по берегу ручья, Натан вмешался в разговор.
— То есть, ты хотел бы, чтобы мы верили, будто Судья посчитал потерю котят более достойной осуждения, нежели исчезновение твоего друга вместе с работорговцами? — Волшебник задумчиво улыбнулся, пытаясь выглядеть сострадательным. — Хотя, по правде, я сам люблю котят. Сестры во Дворце Пророков однажды позволили мне завести котенка — четыреста лет назад. Я заботился о нем, он вырос в кошку, и, я полагаю, она была счастлива бродить по дворцу и охотиться на мышей и крыс, где ей хватало места разгуляться. Это было много веков назад... — Голос Натана наполнился грустью. — Кошка, конечно же, давно мертва, и я не вспоминал об этом уже долгое время.
Никки попыталась смягчить свой суровый голос, незначительно в этом преуспев:
— Ты наш спутник, Бэннон. Может, ты преступник? Я не собираюсь тебя наказывать, но мне необходимо знать. Ты можешь являться препятствием для нашей миссии и угрожать безопасности страны, в которой находишься.
— Я не преступник! — огрызнулся юноша, и зашагал вдоль ручья, стараясь держаться в стороне. Никки пошла за ним следом, но Натан положил руку колдунье на плечо и слегка покачал головой.
— Как бы то ни было, я не осуждаю тебя, — окликнула она молодого человека. — Я могла бы месяцами перечислять людей, которым причинила боль. Однажды даже поджарила заживо одного из своих генералов, прямо посреди деревни, чтобы показать ее жителям, насколько я безжалостна.
Бэннон обернулся и уставился на колдунью одновременно с удивлением и отвращением. Никки скрестила руки на груди.
— Ты не смог помешать кому-то утопить мешок с котятами. Может, это и правда. Но я не верю, что Судья осудил тебя на веки вечные из-за такого пустяка.
Бэннон плеснул на лицо прохладную воду, затем отошел от ручья и стал подниматься по склону, усеянному луговыми лилиями.
— Это долгая история, — вздохнул он, не глядя на Никки.
Натан, стоя за его спиной, произнес:
— Этот разговор может подождать, пока мы не разобьем лагерь. Также стоит поискать что-нибудь поесть.
Бэннон, пробираясь через кустарник, спугнул пару рябчиков. Две упитанные птицы, кудахтая, заковыляли быстрыми шагами и сорвались в полет. Никки, сделав небрежный жест рукой, выпустила магию. Недолго думая, она остановила птичьи сердца, и рябчики замертво упали на землю.
— Вот теперь можно поужинать, к тому же здесь хорошее место для ночлега. Пресная вода из ручья, дрова для нашего костра — и подходящее время для историй.
Бэннон выглядел побежденным. Не говоря ни слова, юноша взялся за сбор сухих веток, Натан принялся ощипывать птиц, а Никки использовала свою магию, чтобы разжечь огонь. Пока готовилась еда, колдунья наблюдала за парнем: тот уходил в свои воспоминания, как рудокоп, разгребающий кучи камней, сортируя щебень и пытаясь решить, что оставить.
Чуть позже Бэннон
— На острове Кайрия… — начал он. Его голос прозвучал надтреснуто. Юноша глубоко вздохнул. — Вернувшись домой… В общем, я сбежал не оттого, что моя жизнь была слишком тихой и скучной — эта жизнь не была счастливой.
— Жизнь иногда такой и бывает, мой мальчик, — произнес Натан.
— Точнее, только такой и бывает, — Никки была более категорична.
— Мои родители были не совсем такими, какими я их описывал. Ну, разве что моя мать. Я любил ее, и она любила меня, но мой отец… мой отец… — Его глаза метались взад-вперед, как будто искали подходящее слово, а найдя, смело его использовали: — Он был подлецом, и достойным всяческого порицания. — Бэннон поймал себя на том, что, будто-то бы боится духов, которые сейчас поразят его, пока он расхаживает тут взад-вперед. Затем тот странный взгляд снова возник на лице юноши, словно он пытался раскрасить свои воспоминания. — У моей матери была кошка окраса «тэбби», которую она очень любила. Кошки обычно спят возле теплого очага, но эта предпочитала свернуться калачиком на коленях матери. — Бэннон сощурился. — Мой отец был грубым пьяницей и жестоким человеком. Свою жалкую жизнь он не считал собственной ошибкой, напротив — делал нашу жизнь несчастной, считая, что мы несем за это ответственность. Он бил меня: иногда палкой, но обычно кулаками. Мне кажется, ему это нравилось. Хотя, я всегда являлся его запасным вариантом. Я мог и убежать, а отец не желал прилагать много усилий и поэтому вместо меня отрывался на матери, загоняя ее в угол у нас дома. Бил ее всякий раз, когда проигрывал в азартную игру в таверне, или, когда у него заканчивались деньги и он не мог купить вдоволь выпивки, или прикладывал руку, потому что ему не понравилась еда, которую она готовила, или потому, что приготовила мало. Он заставлял мою мать кричать, а затем наказывал ее за крик — за громкие крики, которые могли слышать соседи — хотя все знали, как он жестоко с ней обращался в течение многих лет. Но отцу нравились крики матери, и, если бы она терпела боль, отец избивал бы ее еще сильнее. Поэтому матери пришлось пройти по этой узкой дорожке ужаса и боли, чтобы выжить — что бы мы с ней могли выжить.
Бэннон опустил голову.
— Когда я был маленький, я просто не мог противостоять отцу. А когда стал постарше, когда мог защититься от него, я просто был не в силах это делать, потому что этот человек научил меня его бояться.
Юноша так тягостно сидел на упавшем стволе дерева, что казалось вот-вот упадет.
— Кошка была особым сокровищем моей матери, ее отдушиной. Мать гладила животное на коленях и тихонько плакала, когда уходил отец. Кошка как будто принимала в себя ее боль и горести. Каким-то образом это помогало матери, как ничто другое. Это не было магией, но явно исцеляло.
Натан закончил есть рябчика и отбросил кости в сторону, затем склонился вперед, внимательно слушая. Никки не двигалась. Она наблюдала за выражением лица молодого человека, его нервными движениями, впитывая каждое слово.
— У кошки случился приплод из пяти котят: мяукающие и беспомощные, и такие славные. Но мама-кошка умерла при родах. Мы нашли котят в углу на следующее утро, сосущих уже холодный, окоченевший трупик, пытаясь согреться теплом материнского меха. Они так жалобно мяукали. — Бэннон сжал кулаки, его взгляд устремился в воспоминания. — Моя мать, подняв мертвую кошку, выглядела так, как будто что-то сломалось внутри нее.