МИ (Цикл)
Шрифт:
Бэннон громко сглотнул и сделал шаг назад, вскинув меч.
Никки не двигалась, хотя была готова сражаться.
— И ты судил всех этих людей таким же образом?
— Всех. — Судья обратил на нее бесцветный взгляд, леденящий кровь. — Только тому, кто без вины дозволено пройти дальше. — Он сузил глаза. — И в чем твоя вина, колдунья?
— Моя вина — не твоего ума дело, — дерзко ответила Никки.
Впервые она увидела, как тонкие, бледные губы Судьи подернулись, что могло означать некую тень улыбки.
— Увы, но очень даже моего.
Гранат в его амулете засветился.
Никки отреагировала,
Бэннон ахнул:
— Что… происходит?
— Я — Судья. — Мужчина шагнул ближе. Вплавленный амулет в его груди стал пульсировать. — Наказание, которое я назначаю для всех преступников, заключается в том, что они должны испытывать момент своей наибольшей вины. Беспрестанно. Я сделаю тебя каменной в этой изящной позе, чтобы ты находилась в том наихудшем моменте до тех пор, пока длится само время.
Ноги Никки похолодели и налились свинцом. Она не могла повернуть голову, но краем глаза увидела свою руку и черное платье — все стало белым. Становилось каменным.
— Тебе нечего бояться, если ты непорочна, — продолжал мужчина. — Я — Судья, и ты предашься справедливому суду.
Он подошел ближе. Никки попыталась найти способ бороться, призвать магию, но глаза ее затуманились. В голове возник жужжащий рев, словно ее наполнил рой тысяч пчел.
Никки едва могла видеть чародея, но до нее дошли его мрачные слова:
— Увы, во всех этих землях мне еще, видимо, только предстоит найти кого-то совершенно безвинного.
Глава 32
Когда магия Судьи сомкнулась вокруг нее, как стиснутый кулак, Никки изо всех сил сопротивлялась, но тело оставалось неподвижным, а мозг словно окаменел — она едва могла мыслить. Это была ловушка.
Темный волшебник, должно быть, ощутил мощь ее дара и атаковал так, что Никки не смогла сопротивляться — заклинанием, с которым она никогда не сталкивалась прежде. Плоть стала твердеть и кристаллизоваться. Само время, казалось, остановилось. Теплые тона ее кожи превратились в холодный, серо-белый мрамор. Никки почувствовала, как сдавило легкие и невероятно потяжелели кости.
Зрение затуманилось, когда стали каменеть глаза. Голубые зрачки, потрескивая, затвердели, и последним, кого она увидела, был Бэннон, с его длинными рыжими волосами и бледным, веснушчатым лицом. Выражение лица юноши часто было таким невинным, таким веселым и далеким от реальности, что действовало Никки на нервы. Теперь, однако, оно выдавало отчаяние и муку. Челюсть его отвисла, рот скривился, и, хотя в ее ушах взревел звук внезапно ворвавшейся тишины, Никки будто бы услышала, как тот сказал «котята», прежде чем стать полностью каменным — скульптурой человека, погребенного под лавиной невыносимой скорби и вины.
Когда мир в глазах Никки поблек, все, что она смогла увидеть, было кошмарными отголосками ее прошлых поступков. Ее воспоминания всплыли, будто тоже оказались сохранены в превосходно высеченном камне. Ужасные, будоражащие воспоминания…
Вздрогнув
Волшебник не ожидал, что этот незапланированный поход займет так много времени, но такой опыт оказался очень ценным: он много увидел и узнал, хотя бы ради исторической значимости. Эти земли Древнего мира пропитались кровью давних битв, что вели мелкие полководцы друг против друга после установления великого барьера, отделившего Новый мир во время древних войн волшебников. Изучать историю было одно, а вот пережить ее — совсем другое.
Натан пробирался через длинные тени, направляясь назад, в сторону еле заметной дороги, по которой он шел со своими спутниками, но опасался, что в сгущающихся сумерках пройдет мимо тропы.
Как бы ни хотелось присоединиться к Никки и Бэннону в городке, в надежде на хорошую гостиницу и горячую пищу, волшебник все же решил устроить ночлег тут. Натан жаждал рассказать своим спутникам о дозорной башне так же, как стремился отведать местный эль. Вместо этого, ему, похоже, придется провести эту ночь в одиночестве в лесу.
— Не всё в приключениях должно быть завораживающим и занимательным, — сказал он вслух.
Он нашел тихую полянку под большим вязом, рюкзак можно было использовать в качестве подушки. Ночь становилась все темнее и холоднее, а Натан, сидя под ветвями, размышлял, как же ему не хватает магии, и о том, что случилось, когда он пытался с ней поупражняться по пути к башне. Сейчас, глядя на кучу собранных им сухих палок, волшебник не мог не подумать, как было бы просто разжечь веселый костерок, владей он магией. Натан не умел использовать кремень и огниво. У него не было на это ни терпения, ни навыков — зачем Натану Ралу когда-либо это было нужно, если можно было просто щелкнуть пальцами для создания огня?
Смирившись, волшебник поужинал холодной пищей и закутался для тепла в свой коричневый плащ из Ренда-Бэй, а затем улегся спать беспокойным, мятежным сном. Домотканая льняная рубашка, ранее принадлежавшая Филиппу, неплохо сохраняла тепло.
Натан отправился в путь ни свет, ни заря, продираясь через низкую поросль и кустарники, инстинктивно идя в правильном направлении, и когда он, наконец, наткнулся на основную дорогу, почувствовал внезапный всплеск удовлетворения. Теперь оставалось догнать Никки и Бэннона. Согласно карте, Локридж, довольно крупный город, должен быть всего в нескольких милях впереди.
Было уже позднее утро, когда волшебник увидел первую заброшенную усадьбу. Он попил из колодца, уверенный, что никто не будет против, и отогнал двух надоедливых коз, жаждущих его внимания. Отвратительные декоративные статуи поблизости казались странными и неуместными, но Натан и до этого видел много необычных и необъяснимых вещей. Люди часто имели довольно сомнительные предпочтения в искусстве, совсем как эти скульптуры.
Дорога проходила мимо других ферм и жилых домов, все они также были безлюдны и их населяли похожие статуи с мучительным видом. Возможно, какой-то мелкий местный лордик вообразил себя скульптором и потребовал, чтобы каждый его подданный имел у себя его отвратительную поделку.