Мичман Хорнблауэр
Шрифт:
–Та же колонна возвращается, сэр, – сказал ротный командир. – Или другая точно такая же.
– Маршируют взад-вперед и изредка палят, – сказал Эдрингтон. – Мистер Хорнблауэр, поставили эмигранты дозор со стороны Киброна?
– Со стороны Киброна? – Хорнблауэр был захвачен врасплох.
– Черт, вы что, слов не понимаете? Есть там дозор или нет?
– Не знаю, – вынужден был сознаться Хорнблауэр. В Киброне стояло шеститысячное эмигрантское войско, и держать с этой стороны дозор казалось совершенно излишним.
– Тогда передайте мои приветствия генералу французских эмигрантов и скажите, что я советую ему
– Есть, сэр.
Хорнблауэр повернул лошадь на дорогу, идущую к мосту. Солнце палило над опустевшими лугами. Изредка гремела канонада, но в синем небе над головой пел жаворонок. Въезжая на последний склон, за которым дорога спускалась к мосту, Хорнблауэр услышал пальбу; ему почудились крики и стоны. То, что он увидел, въехав на гребень, заставило его натянуть поводья и остановить лошадь. Все поле было полно беглецами в белых мундирах с синими портупеями – они в панике бежали в его сторону. Среди беглецов мелькали скачущие галопом всадники, их обнаженные сабли вспыхивали на солнце. Дальше слева скакала целая кавалерийская колонна, а еще дальше, со стороны ведущей к морю дороги, сверкал строй штыков. Он быстро приближался.
В эти несколько кошмарных секунд Хорнблауэр осознал истину: революционеры прорвались между Киброном и Музийяком и, отвлекая эмигрантов маневрами с той стороны реки, захватили их врасплох неожиданной атакой с фланга. Одному небу известно, что произошло в Киброне, сейчас некогда было об этом гадать. Хорнблауэр с трудом заставил лошадь повернуться и ударил ее в бок каблуками, торопя в сторону британцев. Его мотало и бросало в седле, и он отчаянно цеплялся, страшась, что вылетит из седла и попадет в плен.
Он подскакал, британцы обернулись на стук подков. Эдрингтон держал свою лошадь под уздцы.
– Французы! – хрипло выкрикнул Хорнблауэр, указывая назад. – Они идут!
– Ничего другого я и не ожидал, – сказал Эдрингтон. Прежде чем сунуть ногу в стремя, он выкрикнул приказ. К тому времени, когда он был в седле, весь 43-й батальон построился в шеренгу. Адъютант Эдрингтона скакал к берегу, чтобы отозвать стоявших там солдат.
– Французы, я полагаю, наступают крупными силами: конница, пехота, пушки? – спросил Эдрингтон.
– Пехоту и кавалерию я видел, сэр, – выговорил Хорнблауэр, пытаясь успокоиться и вспомнить. – Пушек не видел.
– А эмигранты бегут, как зайцы?
– Да, сэр.
– Вот и они.
За холмиком появились несколько синих мундиров. Французы бежали, спотыкаясь от усталости.
– Я полагаю, нам следует прикрыть их отступление, хотя они и не стоят того, чтобы их спасать, – сказал Эдрингтон. – Смотрите!
Отряд, который он отправил охранять фланг, стоял на вершине небольшого холма. Солдаты построились в каре, красное на зеленом фоне. Отряд всадников подскакал к холму и закружился вокруг него водоворотом.
– Хорошо, что я их там поставил, – спокойно заметил Эдрингтон. – А вот и рота Мэйна.
Вернулся отряд, стоявший у брода. Слышались отрывистые приказы. Две роты повернулись кругом. Старший сержант, держа в руках саблю и оправленную серебром трость, Ровнял строй, словно на плацу.
– Я облагаю, вам следует остаться со мной, мистер Хорнблауэр, – сказал Эдрингтон.
Он направил лошадь между двух колонн, Хорнблауэр тупо следовал за ним. Еще один
– Слишком высоко! – сказал старший сержант. – Ниже, эй, седьмой номер.
Атакующие были уже в тридцати ярдах. Хорнблауэр видел передовых всадников в развевающихся за плечами плащах. Каждый держал наперевес обнаженную саблю.
– Пли! – скомандовал низкий голос.
Раздался грохот – все ружья выстрелили одновременно. Каре окуталось облаком дыма. Там, куда смотрел Хорнблауэр, несколько десятков людей и лошадей лежали на земле, некоторые в предсмертных судорогах, некоторые без движения.
Кавалерийский полк разбился о каре, словно волна о скалу, и, не причинив вреда, пронесся вдоль его флангов., – Неплохо, – сказал Эдрингтон.
Снова зазвучал низкий речитатив; словно марионетки на одной веревочке, стрелявшие только что солдаты перезаряжали ружья. Все враз скусили патроны, все враз забили снаряд, все враз, одинаково наклонив головы, выплюнули пули в ружейные стволы. Эдрингтон внимательно смотрел, как кавалерия беспорядочной толпой собирается в долине.
– 43-й вперед марш! – приказал он.
Тихо и торжественно каре разделилось на две колонны и продолжило прерванный путь. Отряд, охранявший фланг, присоединился к ним, оставив на холме убитых лошадей и людей. Кто-то крикнул «ура!».
– Молчать в строю! – заорал старший сержант. – Сержант, узнайте, кто кричал.
Но Хорнблауэр заметил, как тщательно старший сержант следит за дистанцией между колоннами; оно должно было быть в точности таким, чтоб рота, перестроившись, образовала каре.
– Вот они опять, – сказал Эдрингтон.
Кавалерия построилась для новой атаки, но каре уже ждало ее. Лошади устали, а люди порастеряли свой пыл. На английских солдат двигалась не прежняя сплошная стена всадников, а отдельные кучки, которые бросались то туда, то сюда, и отскакивали в сторону, натолкнувшись на ряд штыков. Атака была слишком слаба, чтоб устоять перед беглым огнем; по команде сержанта солдаты время от времени обстреливали наиболее назойливые отряды. Хорнблауэр видел, как один человек (судя по золотому шитью на мундире – офицер) натянул поводья перед строем штыков и вытащил пистолет. Прежде чем он успел выстрелить, разом грянули полдюжины ружей; лицо офицера превратилось в жуткую кровавую маску, он вместе с лошадью рухнул на землю. Потом кавалерия разом повернулась, как скворцы на поле, и колонна могла продолжать свой путь.