Мичман Тихоня
Шрифт:
Мести с удивлением взглянул на него.
— Как так вы?
— Да, я! Мне следовало вернуться на сигнал, а я захотел отличиться, взять хороший приз… Я думал не об общем деле, а о своих интересах, и подал дурной пример. Оттуда все и пошло. Боже мой! Эта кровь останется на моей совести.
— Ну, масса Изи, — ответил негр, — пример примером, а все ж таки у каждого своя голова на плечах. Знают, что делают, не малые ребята.
Ужасная смерть товарищей, по-видимому, произвела сильное впечатление на остальных матросов. Они вернулись к палатке, понурив головы. Потом разошлись по острову, по-видимому, отыскивая воду. В полдень они вернулись к палатке, а вскоре за тем началось пьянство и веселье, такое же, как вчера. Под
На другой день Джек оправился от потрясения, произведенного катастрофой, и позвал Мести в каюту на совещание.
— Мести, как же мы покончим с этим?
— О чем вы говорите, сэр? Как покончить здесь или как попасть на «Гарпию»?
— На «Гарпию»? — кажется, у нас мало шансов увидеть ее — мы попали на какой-то пустынный остров; но будь что будет; как нам здесь-то покончить?
— Масса Изи, покончить можно скоро, но мне бы этого не хотелось.
— Не хотелось бы, Мести, да почему же?
— Послушайте, масса Изи, вам хотелось пуститься в плавание, и мне хотелось того же; теперь из-за этой истории вам хочется вернуться, а мне, как вы думаете, мне, который был принцем на своей стороне, — приятно мне вернуться варить суп для молодых джентльменов?
— Вы мне расскажете как-нибудь свою историю, — сказал Джек, — теперь же будем обсуждать наше положение. Каким же способом вы могли бы положить конец этому бунту?
— Положив конец вину. Предположите, что ночью когда они все перепьются, я съезжу на берег и продырявлю бочки, так что к утру все вино вытечет, — тогда они протрезвятся и запросят пардону, — мы примем их на борт, отобравши и заперевши все оружие, — тогда пусть-ка попробуют бунтовать.
— Мысль хорошая, Мести, почему бы нам не привести ее в исполнение?
— Потому что я не хочу подвергаться риску, — ради чего? Чтобы вернуться варить суп джентльменам — мне и здесь хорошо, масса, — ответил Мести.
— А мне очень скверно, — сказал Джек, — но я совершенно в ваших руках, Мести, и должен подчиниться.
— Что вы говорите, масса Изи, — подчиниться мне? — Нет, сэр, когда вы были офицером на «Гарпии», вы говорили со мной дружески, а не третировали меня, как лакея негра. Масса Изи, — продолжал Мести, ударив себя в грудь, — здесь я в первый раз, — в первый раз с тех пор, как оставил свою родину — чувствую себя чем-нибудь; но, масса Изи, я люблю своих друзей так же, как ненавижу своих врагов, и вы никогда не будете подчиняться мне, — я слишком горд, чтобы допустить это, потому что я человек, масса Изи, и был принцем на своей стороне.
Хотя Мести не умел выразить словами обуревавшие его чувства, но Джек понял и оценил их. Он протянул Мести руку и сказал:
— Мести, были ли вы принцем, для меня совершенно безразлично, хотя я не сомневаюсь в ваших словах, потому что вы не способны лгать, но вы человек, и этого для меня совершенно достаточно; я уважаю вас как человека и люблю как друга, и я, с своей стороны, не желаю с вами расставаться.
Мести взял протянутую ему руку. В первый раз с тех пор, как его насильно увезли с родины, он встречал такое отношение к себе, признание его человеческого достоинства, признание того, что он не низшее существо; он молча пожал руку Джека и не мог выговорить ни слова от волнения. Волнение его было так велико, что он ушел, чувствуя себя не в силах продолжать разговор, который возобновился только утром.
— Что ж вы надумали Мести? Скажите мне ваше мнение.
— Мое мнение, сэр, что всего лучше будет, если они сами начнут проситься на корабль. А это они сделают, когда съедят всю провизию.
— Во всяком случае они должны начать первые, — заметил Джек. — Подождем, только
— Масса, почему вы не разговариваете с Педро?
— Потому что не умею говорить по-испански, Мести.
— Я знаю это и потому и спросил вас. Мне кажется, вы жалели, что не знаете испанского языка, когда встретились на корабле с двумя хорошенькими барышнями.
— Да, жалел, — отвечал Джек.
— А ведь вам еще не раз случится видеть испанских барышень. Попробуйте каждый день говорить с Педро, так и научитесь помаленьку.
— Честное слово, Мести, вы бесценный малый. Я научусь говорить по-испански, — воскликнул Джек, которому статьи военного устава успели порядком набить оскомину, и хотелось найти какое-нибудь занятие.
Люди на берегу продолжали свой образ жизни, и день сменялся днем без всякой перемены. С корабля заметили только, что костер разводился реже, что указывало на недостаток топлива, а между тем наступил октябрь, и было не так тепло, как раньше. Джек учился у Педро испанскому языку; пьяные матросы в течение первых двух недель нередко выходили на берег и стреляли в Джека и Мести, пока не истощили запас патронов; потом они, по-видимому, забыли о существовании корабля, так как не обращали на него ни малейшего внимания.
С другой стороны, Джек решил, что, хотя бы пришлось дожидаться целый год, он не сделает первого шага к примирению, и так как теперь у него было занятие, то он и не заметил, как прошли два месяца.
Однажды вечером, когда они сидели в каюте, так как вечера теперь были очень холодные, Джек спросил Мести, не расскажет ли он ему историю своей жизни. Мести отвечал, что охотно расскажет, если масса Изи готов слушать, и когда Джек ответил утвердительно, рассказал следующее.
ГЛАВА XIV
в которой бунт угасает, как пожар, за недостатком горючего материала
— Первое, о чем я вспоминаю, — сказал Мести, — это то, что я сижу на шее у какого-то человека, свесив ноги на его грудь и держась руками за его голову. Всякий уступал мне дорогу, когда меня носили по городу, до того обвешанного золотыми украшениями, что я едва мог выносить их тяжесть и радовался, когда женщины снимали их с меня; но когда я подрос, то начал гордиться ими, так как узнал, что я царский сын. Я жил счастливо. Я ничего не делал, только стрелял из лука да учился владеть маленьким мечом, и великие вожди, приближенные моего отца, показывали мне, как убивать врагов. Иногда я валялся в тени деревьев; иногда проводил время с женщинами, принадлежавшими моему отцу; иногда находился при отце, играл черепами и повторял имена тех, кому они принадлежали, так как в нашей стране сохраняют черепа убитых врагов в виде трофеев.
Когда я подрос, то делал, что мне было угодно; бил женщин и рабов; кажется, даже убил нескольких рабов — даже наверное убил, чтоб попробовать силу моего меча из твердого и тяжелого дерева; но в нашей стране это ни во что не считается. Я мечтал сделаться великим воином и ни о чем не думал, кроме войны и битв, и черепов, которые добуду, когда обзаведусь своим домом и женами. Я уходил в леса на охоту и оставался там по несколько недель. Однажды я увидел пантеру, которая грелась на солнышке, помахивая своим пушистым хвостом. Я пополз тихонько и, спрятавшись за камнем в трех ярдах от нее, пустил стрелу и пронзил ее насквозь. Она кинулась на меня, но я отскочил за камень. Она снова повернулась ко мне, но я выхватил нож, и когда она впилась когтями в мои плечи и грудь, я вонзил его ей в сердце. Это был счастливейший день в моей жизни: я убил пантеру один, без помощи, и мог показать раны. Хотя они жестоко болели, но я не обращал на них внимания. Я снял с пантеры шкуру и радовался, что моя кровь смешивается с кровью зверя. Я с гордостью вернулся домой; все прославляли мой подвиг, называя меня героем и великим вождем. Я стал мужчиной.