Мифология «голодомора»
Шрифт:
Рыков. А насколько это уменьшит налог?
Брюханов. …Я предполагаю, что это даст уменьшение поступления налога с 575 до 562–563 млн, т. е. реально уменьшение будет примерно на 12 млн пудов… Распределение этой скидки по районам, конечно, будет неравномерное. В некоторых районах, в Крыму, например, это даст 28 % всех хозяйств… эта льгота даст большое освобождение по Белоруссии; это даст свыше 25 % освобождения по Сибири и Киргизии, наиболее нуждающихся в помощи».
Получается, что 19 % крестьянских дворов платили всего 2 % сельхозналога — то есть, работали исключительно на собственное полуголодное прокормление. Допустим, что хозяйство имеет полдесятины на едока при урожае в 34 пуда. За вычетом шести пудов на посев, на одного человека приходится 11 пудов — на пуд меньше физиологической нормы, и это в урожайный год. А если неурожай? Так что о том, что коллективизация их разорила, речи не шло — просто потому, что нечего там было разорять. Впрочем, это же соображение касается всей 75 % бедняцкой группы — нечего у них взять, не-че-го!
Кстати, о налогах. С легкой руки не то русских эмигрантов во Франции, не то советологов из Гарварда в российской истории появился еще один миф (принятый, кстати, и сталинистами) — что советское правительство сознательно, от безысходности разоряло налогами деревню, чтобы добыть средства на индустриализацию. Однако знакомство с экономической реальностью показывает, что это утверждение не соответствует действительности.
В 1927 году сельские жители составляли 76,1 % населения СССР, и если крестьянство — соль земли русской и кормилец страны, то, по логике вещей, взимаемые с него налоги должны быть уж всяко не меньше этой доли в общем налогообложении населения. В реальности же деревня платила 44,5 % всех налогов. Еще 32,3 % давали городские рабочие и служащие, составлявшие 13,5 % населения, и оставшиеся 10,4 % горожан выплачивали 22,4 % налогов. Если говорить о душевом обложении, то в том же 1927 году для крестьян оно составляло 10,89 рубля (или 9,6 % к душевому доходу), а для рабочих, которые в то время отнюдь не купались в роскоши, — 45,3 рубля (13,8 %) [122] . То есть, как видим, все обстояло с точностью до наоборот: налоговое бремя для крестьян было гораздо легче, чем для остальных слоев населения.
122
Статистический справочник СССР за 1928 г. М., 1929 // http://lost-empire.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=20228&Iteimd=9
Давайте теперь посмотрим страшное советское налогообложение на примере. В марте 1922 года единым продналогом было установлено задание в 340 млн пудов зерна и, с учетом местных платежей, в 33 млн рублей. Получается примерно по 2 пуда с десятины: при бедняцкой урожайности в 35 пудов это 6 % урожая, при середняцкой в 50 пудов — 4 %. Деньгами выходит по полтора рубля с каждого двора, или еще около двух пудов ржи по осенним ценам.
Дальше крестьян тоже не сказать, чтобы очень разоряли. Вот какую табличку доходов и налогов мы составили на основе все того же статистического сборника 1928 года.
1924/1925 гг. | 1925/1926 гг. | 1926/1927 гг. | |||||||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Доходы, млн руб. | Налоги, млн руб. | % | Доходы, млн руб. | Налоги, млн руб. | % | Доходы, млн руб. | Налоги, млн руб. | % | |
Бедняки | 1636 | 72 | 4,5 | 1794 | 84 | 4,7 | 1660 | 93 | 5,6 |
Середняки | 6833 | 514 | 7,6 | 9075 | 611 | 6,8 | 9181 | 856 | 9 |
Зажиточные | 941 | 100 | 10,6 | 1317 | 139 | 10,7 | 1405 | 229 | 16 |
Тем не менее, даже такие платежи для многих оказывались непосильными. В сезон 1926/1927 гг. от сельхозналога были освобождены 27 % хозяйств, в 1927/1928 гг. — 38 %. Следующие по мощности хозяйства — маломощные середняки с доходом от 150 руб. — освобождены не были, но, составляя 33 %, внесли всего лишь 6 % всех платежей. То есть 70 % крестьян были настолько бедны, что налоги с них либо не брали, либо их не имело смысла брать.
Еще одна распространенная легенда, перекочевавшая из крестьянских писем 20-х годов в СМИ 90-х, — это легенда о «бедняках-лодырях». Мол, если человек умел и хотел работать, он был зажиточным, а бедняки — сплошь лодыри и неумехи. А как на самом деле?
По опросам одной из волостей Пензенской губернии выяснилось, что основной проблемой бедных дворов было отсутствие или слабосильность работника — в хозяйстве нужны не только крепкая лошадь, но и крепкий мужик, иначе много не наработаешь. 16–26 % бедных крестьянских хозяйств образовалось по причине раздела большой семьи (то есть вместо одного неявно бедняцкого хозяйства появлялись несколько откровенно бедных); 14–38 % из-за отсутствия работника; 20–60 % дали стихийные бедствия, в основном, пожары (такой разброс в цифрах происходит оттого, что пожары в деревнях редко ограничиваются одним двором), 10 % — по причине ухода работника в Красную Армию, столько же по болезни кормильца, и всего 8 % представляли собой хронические неудачники, собственно «лодыри», как называли их крестьяне. Из остальных кто-то неимоверными усилиями выбивался из бедноты в середняки, но его место тут же занимали сельчане, обедневшие по разным причинам — пожар, болезнь или смерть кормильца, павшая лошадь. Таким образом обеспечивался обмен внутри 70 %-й группы бедняков и маломощных середняков, которая на самом-то деле вся была бедняцкой.
Теперь взглянем на другую сторону шкалы. Если 70 % крестьян бьются в нищете, то, как говорит простая арифметика, на долю тех, кто имеет хоть какие-то перспективы, остается 30 %. На самом деле часть из них тоже следует отнести к маломощным хозяйствам, потому что большие наделы и большее количество скота они компенсируют многосемейностью. 10 десятин земли, три лошади и три коровы на семью в 4–5 человек — это крепкий середняк, а если в семье 15–17 человек да 4–5 работников — это уже совсем другая категория. Ну да ладно, сделаем «ку» господам либералам, вынесем таких за скобки.
Из этих 30 % выделялась совсем уже небольшая группа земледельцев, составлявшая верхушку села. Их называли по-разному: зажиточные, сельские предприниматели, кулаки. Советские деятели пребывали по поводу данной группы в тяжелом размышлении, поскольку кулак подлежал уничтожению «как класс», а трудовые зажиточные хозяйства следовало, наоборот, холить, лелеять и перенимать опыт. В реальности это привело к самой жуткой путанице: в одних местах раскулачивали трудовые хозяйства, в других кулаки, притворяясь «культурниками», оказывались во главе колхозов. Ни первое, ни второе ни к чему хорошему не вело, однако куда денешься от бардака? Вопросы, кого считать кулаком, а кого нет, решались на местах — где мирским сходом, где комячейкой, а где и ГПУ. Единой схемы и единого рецепта не существовало.
Однако мы отвлеклись. Давайте посмотрим, что собой представляла верхушка села экономически.
В 1928 году заместитель наркома финансов М. И. Фрумкин выделил из массы крестьянских хозяйств две наиболее зажиточные группы. Более широкая составляла примерно 12 % хозяйств (около 3 млн), которые имели доходы от 400 руб. и распоряжались около 30 % всей посевной площади в стране. Внутри нее находилась самая богатая прослойка — 3,2 % (800 тыс.), у которой был доход более 600 руб. и 12,3 % посевной площади. Таким образом, если принять всю посевную площадь за 175 млн дес., то в широкой группе на одно хозяйство приходится в среднем 17 дес. и более посева, а в узкой — более 28 дес, т. е. 25 % фронта работ для одного трактора.