Мифология Петербурга: Очерки.
Шрифт:
Манипулирование цифрами достигло своего апогея в 1870-х годах в связи с целой серией чудовищных покушений на Александра II, закончившихся в конце концов его убийством террористами «Народной воли» 1 марта 1881 года. Еще при рождении будущего императора, согласно легендам, некий юродивый Федор предсказывал, что новорожденный «будет могуч, славен и силен, но умрет в красных сапогах». Как известно, взрывом бомбы на Екатерининском канале императору оторвало обе ноги. Начало беспрецедентной охоты на Александра II положил Дмитрий Каракозов, чуть ли не в упор выстреливший в царя во время его прогулки в Летнем саду в апреле 1866
К тому времени два покушения уже состоялись. Четыре произойдут позже. Наконец, если считать бомбы, брошенные поочередно народовольцами Рысаковым и Гриневицким 1 марта 1881 года за седьмое и восьмое покушение, то парижской ведунье удалось-таки предсказать порядковый номер последнего, закончившегося мученической смертью царя – освободителя крестьян. Но это произойдет позже. До рокового взрыва на Екатерининском канале оставалось еще более десяти лет. Охота на царя продолжалась.
Новых покушений ожидали с постоянным неослабевающим страхом. Столичные мистификаторы манипулировали именами пяти царских детей: Николая, Александра, Владимира, Алексея и Сергея. Если их написать столбиком и прочитать, как читают акростих, то при чтении сверху вниз получится: «на вас», а при чтении снизу вверх – «саван». Вплоть до рокового мартовского взрыва этот зловещий фольклор не сходил с уст петербуржцев.
Не обошла цифровая мистика и Николая I. При восшествии его на престол в 1825 году известный в то время монах Авель прорицал, что «змей будет жить тридцать лет». Под знаком этого пророчества прошли все тридцать лет царствования императора Николая I, скончавшегося в 1855 году.
Если верить фольклору, то именно этот Авель провидел, и, как оказалось, верно, судьбу российского государства вплоть до 1917 года. «Кто будет царствовать после моего сына Александра?» – будто бы спросил Николай I монаха. «Александр», – ответил Авель. «Как Александр?» – изумился царствующий император, так как его старшего внука звали Николаем. В то время мальчик был жив и здоров. Как оказалось впоследствии, монах Авель уже тогда предугадал его неожиданную преждевременную смерть от туберкулезного менингита. «А будет царствовать Александр», – упрямо подтвердил Авель. «А после него?» – не унимался император. «После него Николай». – «А потом?» Монах молчал, не смея вымолвить слово. «Говори, монах», – нетерпеливо повысил голос царь. «Потом будет мужик с топором», – проговорил в наступившей тишине монах.
Среди мистических сюжетов петербургского городского фольклора едва ли не самым интригующим было предсказание смерти императора Павла I. Причем, мистика началась чуть ли не с самого воцарения. Во время благодарственного молебна в дворцовой церкви по случаю восшествия на престол протодиакон провозгласил: «Благочестивейшему, самодержавнейшему, великому государю нашему императору Александру Павловичу…» На этой ужаснейшей ошибке голос его оборвался. Павел подошел к протодиакону и в гробовой тишине произнес: «Сомневаюсь, отец Иван, чтобы ты дожил до того времени, когда на ектинии будет поминаться император Александр». Кое-как, при всеобщем смятении, служба окончилась. Леденящее душу пророчество императора сбылось. Отец Иван от страха заболел и в ту же ночь умер от разрыва сердца.
Однако и Павлу не суждена была долгая жизнь. Накануне 1801 года в Петербурге на старинном Смоленском кладбище, что на Васильевском острове, появилась юродивая. В минуты откровения она предрекала скорую кончину императору Павлу Петровичу, определяя ему количество лет жизни, равное количеству букв в тексте библейского изречения над главными воротами Михайловского замка. Из уст в уста передавалось в Петербурге это мрачное предсказание. С суеверным страхом ожидали наступления 1801 года. А когда утром 12 марта узнали о смерти императора, петербуржцы начали собираться у стен неприветливого Михайловского замка. С тайным ужасом вчитывались в чеканные слова евангельского афоризма над Воскресенскими воротами замка:
«ДОМУ ТВОЕМУ ПОДОБАЕТЪ СВЯТЫНЯ ГОСПОДНЯ ВЪ ДОЛГОТУ ДНЕЙ».
Вновь считали и пересчитывали буквы. По странному и необъяснимому совпадению количество их равнялось сорока семи. Убиенному императору шел 47-й год.
Насильственная смерть Павла I и последовавшее затем его торжественное захоронение в Петропавловском соборе позволили фольклору коснуться мистической темы странных загробных сближений петербургской истории. Заговорили о том, что нет в мире другого города, где бок о бок были бы похоронены сыноубийца, мужеубийца и отцеубийца. Только в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга рядом друг с другом лежат в Бозе почившие и в посмертной славе пребывающие Петр Великий – отец Отечества, на дыбе до смерти замучивший своего сына, наследника престола царевича Алексея; Екатерина Великая – матушка-государыня, с чьего молчаливого согласия в Ропше был задушен ее муж император Петр III; Александр I Благословенный, освободитель России от наполеоновского нашествия, участник заговора, приведшего к коварному убийству его отца – императора Павла I.
Говоря о мистических или сверхъестественных сюжетах петербургского фольклора, нельзя не сказать о целом ряде легенд и преданий о знамениях астрального, или, как сказано в фольклоре, божественного характера, якобы имевших место в петербургской истории. Одно из первых таких знамений увидел Петр I во время своего плаванья по Неве в поисках удобного места для закладки крепости. Едва лодки пристали к берегу крохотного Заячьего острова, как над ним появился орел – царственная птица, чрезвычайно редкая в этих краях. «Быть крепости здесь», – воскликнул, согласно легенде, царь и водрузил крест на месте будущего строительства.
С тех пор знамения сопровождали жизнь почти всех русских императоров.
Однажды благочестивая императрица Елизавета Петровна посетила Зеленецкий Свято-Троицкий монастырь. Осмотрев великолепный храм и получив благословение, императрица отправилась в обратный путь. Ан, нет. Едва сделав несколько шагов, кони, запряженные в царский экипаж, встали. Как вкопанные. Оправившись от изумления, скуповатая Елизавета вспомнила, что не пожертвовала на нужды обители ни рубля. Может быть, в этом дело? Она послала монахам сто рублей и велела молиться за ее здоровье. В монастыре началась служба, и кони пошли, но вскоре снова заупрямились. Пришлось послать еще тысячу рублей. Только после этого императрица спокойно добралась до Петербурга.
Приблизительно те же знаки Божьего неудовольствия испытали на себе суеверные прихожане охтинской Покровской церкви, когда они отправились на озеро Ильмень за иконами, предназначенными их храму после закрытия ильменской церкви. Охтяне сняли все образа, за исключением иконы Бога Саваофа, которая висела слишком высоко. Как только охтяне, намереваясь отправиться в обратный путь, оттолкнули лодки от берега, поднялся такой сильный туман, что ни о каком плавании не могло быть и речи. Приняв это за знак Божьего гнева, они вернулись и забрали икону Саваофа. Как утверждает легенда, туман тотчас рассеялся.
За несколько дней до смерти императрицы Анны Иоанновны в дворцовых покоях было знамение, повергшее всех в ужас и смятение. Далеко заполночь, когда императрица уже удалилась во внутренние покои и дежурный офицер решил, что можно несколько минут отдохнуть, солдаты караула увидели, как императрица ходит по тронной зале, склонив задумчиво голову и не обращая ни на кого внимания. Дежурный офицер, встревоженный непонятным поведением императрицы, доложил об этом Бирону. Тот попытался успокоить офицера: «Я только что от императрицы. Она в спальне». – «Но посмотрите сами», – настаивает офицер. Бирон идет в тронную залу и тоже видит императрицу. «Это не иначе, как заговор», – восклицает он и бежит к Анне Иоанновне, уговаривая ее выйти к караулу и разоблачить самозванку. Императрица соглашается. Она входит в тронную залу и видит женщину, поразительно похожую на нее. «Кто ты? Зачем ты пришла?» – вскрикнула Анна Иоанновна. Ни говоря ни слова, привидение пятится к трону, всходит на него и на его ступенях, глядя в глаза императрицы, исчезает. «Это моя смерть», – произносит Анна Иоанновна и уходит к себе.